Читаем без скачивания Баоцан Золотой Цикады - Ольга Михайлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоило ему зайти в библиотеку, как оказывалось, что именно его свиток падал с полки, и именно она, самая милая, оказалась рядом, чтобы помочь поднять его. Листки стихов «невзначай» оказывались на его столе — оды его гению, написанные дрожащей рукой.
Ши Цзинлэ, замечая, как они усердствуют, почему-то злилась, хоть и не понимала причин своего раздражения. Фэн Цзиньчэн, безусловно, был привлекательным — высокий, статный, талантливый. Но Ши Цзинлэ всегда ставила интеллект выше внешности, и не понимала девичьих уловок, направленных на завоевание мужского внимания. Ей казалось это примитивным и унизительным.
Фэн Цзиньчэн, несмотря на внезапно обрушившуюся славу, оставался верен себе, воспринимая ухаживания девиц с едва заметной усмешкой. «Словно вороны, накинувшиеся на блестящую монетку», — думал он, не позволяя лести ослепить его. Он продолжал усердно заниматься фехтованием, оттачивая каждое движение до совершенства. Его тренировки стали еще более интенсивными Вечерами, после изнурительных тренировок, он находил утешение в старинной библиотеке академии, погружаясь в чтение древних трактатов о боевых искусствах, и забытых легендах.
Его спокойствие лишь усиливали интерес к нему со стороны девиц, делая его ещё более загадочной и желанной фигурой в академии. И девицы вились вокруг него, словно мотыльки вокруг пламени свечи, каждая надеясь, что именно ей удастся пленить его сердце. Одна речью слаще меда заманивала его в тихий уголок сада, другая роняла веер у его ног, надеясь на галантность, третья просила о помощи в сложных задачах, подчеркивая его выдающийся интеллект.
И день за днём наблюдая, как девицы нарочито роняют веера у ног Золотой Цикады, как ненароком сталкиваются с ним в коридорах, как застенчиво улыбаются и шепчут комплименты, Ши чувствовала уколы ревности.
Ревности… к чему? Неужели она тоже поддалась всеобщему помешательству? Ши Цзинлэ высокомерно отмахнулась от этих мыслей. В конце концов, в академии учились не для того, чтобы совращать юношей, а чтобы постигать мудрость веков. И если этот Цзиньчан настолько ослеплен девичьим вниманием, что забудет даже о театральных репетициях, то это его проблема.
Цзиньчан не забывал, он неизменно появлялся на репетициях нового спектакля и вёл себя по-прежнему любезно и с Лисинь, и с Ши. Но почему-то, несмотря на все рациональные доводы, злость Ши Цзинлэ не утихала. Ей хотелось подойти к Цзиньчану и сказать ему что-нибудь колкое, разрушить этот идиллический спектакль. Но она сдержалась, решив разобраться в своих чувствах позже, когда вокруг не будет этой толпы лицемерных девиц.
…Солнце клонилось к горизонту, окрашивая черепичные крыши академии в багряные тона. Цзиньчан, окружённый толпой восхищенных поклонниц, снова и снова, снисходя к их просьбам, писал стихи на веерах и шелковых платках поклонниц. Его безупречный профиль, обрамленный темными волосами, казался высеченным из камня. Он был воплощением храбрости и ума, кумиром всех учениц.
Ши Цзинлэ, наблюдая за этой сценой, чувствовала, как внутри нее снова разгорается необъяснимая злость. Ей было противно это всеобщее обожание, эта показная лесть. Неужели никто не видит его самодовольной ухмылки, его напускной скромности?
Мао Лисинь, войдя в комнату с подносом пирожков, заметила хмурое выражение лица Ши.
— Что случилось, Цзинлэ? Неужели тебя тоже задевает геройский ореол Золотой Цикады? — спросила она, лукаво прищурившись.
Цзинлэ ничего не ответила, лишь отвернулась к окну. Лисинь усмехнулась и поставила поднос на стол.
— Погляди, что мне подарил Бяньфу, — промурлыкала она, поглаживая нефритовый браслет на своей руке, дорогой подарок от возлюбленного. — Бяньфу уже предложил мне выйти за него замуж, — добавила Лисинь, — а ты, если будешь и дальше ревновать и злиться, упустишь Цзиньчана, Ши…
Ши не ответила. Лицо её напоминало маску. В глазах плескалась буря, но она старалась держать себя в руках. Слова Лисинь острыми иглами вонзились в ее сердце. Но почему? Она не любила Цзиньчана. Любовь — это вообще не про неё! Но почему тогда ревность, зелёный дракон, терзала её сердце?
— Поздравляю, — наконец выдавила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Бяньфу — достойная партия. Он человек порядочный и честный.
Лисинь приподняла бровь.
— Неужели? А я думала, ты сейчас начнешь кричать, что он скучный и петь не может.
— Я рада за тебя, Лисинь, — повторила Ши.
— Ши, послушай меня, — мягко произнесла Лисинь, коснувшись ее руки. — Цзиньчан видит твою красоту и доброту. Ты нравишься ему, — продолжала Лисинь, ее глаза искрились лукавством.
— Что ты знаешь о Цзиньчане? — прошипела Ши. — Он купается во внимании десятков поклонниц и ему только это и нравится…
— А, может, он устал от твоей неприступности, Ши? Действуй, пока не стало слишком поздно. Иначе ты останешься одинокой сосной на вершине горы, взирающей на чужое счастье.
Слова Лисинь снова вонзились в сердце Ши. Внутри все сжалось от невыносимой боли. Неужели ее ревность, ее страх потерять Цзиньчана настолько очевидны? Неужели она действительно кажется такой холодной и далёкой?
— По-твоему, мне тоже надо бегать за ним и ронять веера у него под носом? — ядовито осведомилась она.
— Это вовсе не обязательно. Достаточно хотя бы на репетиции иногда улыбаться ему, а не произносить монологи влюбленной с таким видом, точно у тебя разболелись зубы.
В принципе, Цзиньчан всё рассчитал верно. Его популярность взлетела до небес, он купался в лучах славы. Ши Цзинлэ, видя, что все девицы академии лежат у его ног, злилась и ревновала. Её сердце, обычно спокойное как гладь озера, теперь бушевало, словно горная река в половодье. Его окружали восторженные взгляды и сладкие голоса. Он принимал почести с небрежной грацией, словно рожденный для этого, зная от Лисинь, что Ши просто кипит от гнева.
На самом деле Цзиньчан вовсе не считал красавицу Ши неприступной крепостью. Неприступных крепостей не бывает, нужно просто правильно подобрать стратагему. Он давно изучил эту девушку, как картограф изучает новую землю, отмечая каждую деталь: легкий румянец, проступающий на щеках, когда она слышит определенную мелодию, едва заметную дрожь пальцев, когда речь заходит о покойной матери, тонкий аромат жасмина, исходящий от её шёлковых одежд.
Шаг за шагом, он приближался к цели, методично и терпеливо. Не облекал чувства в тонкие метафоры, не засыпал её стихами собственного сочинения, искусно вплетенными в канву древних легенд, не ронял намёки и не посылал ей свежие букеты орхидей каждое утро. Он не торопил события, зная, что внезапный штурм лишь отпугнет её. Он строил мосты, а не стены, общался намеками, полутонами, взглядами, жестами, достойными театральных подмостков.
И
