Читаем без скачивания Карусель - Сомерсет Моэм

Письмо резко обрывалось, как будто он собирался сказать много больше, но ему не представилась возможность. Мисс Ли прочитала письмо Фрэнку, когда он пришел в следующий раз.

— Вы заметили, — спросила она, — что абсолютно все, о чем он говорит, апеллирует к чувствам? А ведь единственное, в чем сходятся философы и священнослужители, — то, что чувства — низшее проявление нашей натуры и их нужно сдерживать самым решительным образом. Они ставят интеллект на гораздо более высокую ступень.

— Они бесстыдно лгут. К тому же легко доказать, что они сами в это не верят. Достаточно посмотреть, с какой заботой они относятся к своему животу и с какой халатностью используют собственный ум. Чтобы сделать пищу удобоваримой, питательной и полезной, прилагаются неимоверные усилия, зато голова забивается любой ерундой, которая попадается на пути. Когда сопоставляешь небрежность, с которой люди выбирают книги в библиотеке Мьюди[52], и тщательность, с которой они заказывают ужин, можно понять: что бы ни утверждали, они уделяют куда больше внимания желудку, чем интеллекту.

— Жаль, что это сказали вы, а не я, — задумчиво пробормотала мисс Ли.

— Не сомневаюсь, вы еще скажете что-то подобное, — возразил он.

11

Миссис Барлоу-Бассетт, культивировавшая модную тенденцию проводить лето за границей, с рвением женщины, не слишком уверенной в своем положении в обществе, как раз готовилась провести август в Хомбурге, когда внезапная болезнь лишила ее сил и обнаружилось, что требуется немедленная операция. Она легла в частную больницу с предубеждением, будто никогда не оправится, и главным образом печалилась, что обрекает Реджи, столь плохо подготовленного к мирским трудностям, влачить дальнейшее существование в одиночестве, как раз когда нежная материнская забота столь ему необходима. Ее сердце изнывало от болезненного желания все время держать сына рядом, но когда он сообщил ей о намерении позаниматься с преподавателем в деревне, она не пожелала препятствовать. Ввиду ее возможной кончины еще больше обострялась необходимость поставить его на ноги в плане профессии, и она решительно подавляла не только свои нежные материнские порывы, но и всякие признаки обеспокоенности собственным состоянием. Она делала вид, что не придает значения предстоящим мучениям, чтобы не отвлекать его от работы. Реджи пообещал писать каждый день и даже (что глубоко ее тронуло) настоял, что останется в Лондоне, пока операцию не проведут. У него не будет возможности навещать ее, но он хотя бы сможет узнать, как она перенесла медицинское вмешательство. Миссис Барлоу-Бассетт приехала на Уимпоул-стрит вместе с сыном и очень нежно с ним попрощалась. В конце концов прямо перед его уходом смелость почти покинула ее, и она не смогла удержаться, чтоб не расплакаться от горя.

— Но если что-то случится, Реджи, и я не поправлюсь, ты будешь хорошим мальчиком, правда? Ты будешь честным, и открытым, и преданным?

— А как думаешь ты? — ответил Реджи.

Она заключила сына в объятия и с решительностью, вполне соответствующей ее внешности, в несколько высокопарном стиле, отпустила без всяких слез и с улыбкой. Но миссис Барлоу-Бассетт несколько преувеличила опасность собственного состояния. Она прекрасно перенесла операцию, а через два дня беспрепятственно приблизилась к полному выздоровлению. Реджи с достаточной регулярностью писал письма из Брайтона, где, судя по всему, учитель проводил лето, и сообщал матери о работе, которую проделал. Он описывал все до мельчайших подробностей, и в самом деле казалось, он усердно занимался, так что миссис Барлоу-Бассетт вознамерилась сделать замечание его преподавателю. В конце концов, шли каникулы, и вряд ли было справедливо таким образом давить на Реджи. Ближе к концу месяца ей стало лучше, и она смогла вернуться домой, а наутро после приезда спустилась вниз, в великолепном расположении духа, радуясь новому самочувствию и прекрасной летней погоде. Она беспечно открыла «Морнинг пост» и, как обычно просмотрела объявления о рождении, смерти и бракосочетаниях. Вдруг ей на глаза попалась собственная фамилия, и она прочитала следующее:

«БАРЛОУ-БАССЕТТ — ХИГГИНС. 30 числа прошлого месяца в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер У. Реджинальд, единственный сын покойного Фредерика Барлоу-Бассетта, женился на Энни (Лория Гелбрейт), младшей дочери Джонатана Хиггинса из Уимблдона».

Какое-то мгновение миссис Бассетт не могла ничего понять, она перечитала абзац дважды, безнадежно озадаченная, прежде чем осознала: в заметке всему миру объявляется о женитьбе ее сына. Датой события значился день, следующий за ее операцией, и в то самое утро Реджи звонил на Уимпоул-стрит, чтобы осведомиться о ее здоровье. Дворецкий еще находился в комнате, и миссис Бассетт, беспомощно протянула ему газету:

— Вы понимаете, что это значит?

— Нет, мадам.

Сначала она подумала, что это, должно быть, шутка, да и потом, что значило второе имя в скобках — Лория Гелбрейт? Она вызвала слугу и приказала ему немедленно отправить телеграмму Реджи в Брайтон, требуя объяснений этому странному объявлению. После завтрака она телеграфировала своему солиситору и преподавателю Реджи на лондонский адрес. Первым ответил преподаватель, сообщивший, что не видел Реджи с июля, а в ответ на второй вопрос добавил, что сам все лето находится в Лондоне. Наконец миссис Бассетт начала понимать: произошло нечто ужасное. Она отправилась в комнату Реджи и, наткнувшись на запертый ящик, сломала замок. Она обнаружила там бювар и с ужасом и возмущением вытащила оттуда пестрое собрание счетов, закладных и писем. Она тщательно все изучила и, увидев, что счета, на которые она давала деньги, остались неоплаченными, выяснила, что существуют и другие, о которых она не подозревала, на астрономические суммы, по ее мнению. Она поняла, что Реджи заложил часы отца, все свои безделушки, футляр для туалетных принадлежностей, который она ему подарила, и множество других вещей. Мгновение растерявшаяся женщина колебалась, стоит ли читать письма, но только мгновение. Теперь ей казалось правильным узнать самое худшее, и понемногу на нее снизошло озарение: до сих пор она жила в блаженном неведении.

Первыми ей попались послания назойливых кредиторов — вежливые, умоляющие, угрожающие, потом пара повесток, попахивавших тюремной решеткой и невообразимыми наказаниями, а также письма от женщин, написанные самыми разными почерками, большинство с ошибками и на дешевой бумаге, выдававшей социальное положение отправительниц. Нахмурившись, миссис Бассетт читала их с ужасом и отвращением: одни были исполнены любви, другие — гнева, но все явно указывали на склонность Реджи к полигамии. Наконец очередь дошла до пачки писем на совсем другой бумаге — плотной, дорогой, надушенной. И хотя, открыв первое послание, миссис Бассетт не сразу узнала почерк, она вскрикнула от изумления: слева вверху маленькими золотыми буковками в окружении завитков значилось имя «Грейс». И пусть там не было адреса, она знала, что оно пришло от миссис Кастиллион. Миссис Бассетт прочитала все письма, и ее смятение сменилось стыдом и гневом. Выходило, что эта женщина высылала Реджи чеки и банкноты. В одном письме говорилось: «Надеюсь, вы сможете поменять чек», в другом: «Так жаль, что у вас туго с деньгами, вот вам пятерка на расходы», в третьем: «Как по-свински ведет себя ваша мать, проявляя такую жадность! И на что только она тратит деньги?» Сначала послания горели страстью, но вскоре в них появились жалобы на суровость или жестокость, и в каждом последующем письме было все больше горьких упреков.

Миссис Бассетт вытащила бумаги из бювара и заперла в собственном шкафу, а потом поспешила к преподавателю Реджи. Там ее худшие подозрения оправдались. Она снова отправилась домой и вызвала старших слуг. Ее невероятно оскорбляла необходимость расспрашивать их о поведении сына, но теперь она не колебалась. Сначала они ни в чем не признавались, но обещаниями и угрозами она выудила из них все подробности жизни Реджи за последние два года. Наконец, став последним ударом, прибыло послание от самого Реджи.

Воксхолл-Бридж-роуд, 371

Моя дорогая матушка!

В сегодняшней «Морнинг пост» ты уже прочитала, что в конце прошлого месяца я женился на мисс Хиггинс, известной под сценическим псевдонимом Лория Гелбрейт, и сейчас мы проживаем по вышеуказанному адресу. Я уверен, тебе понравится Лория, она лучшая женщина на свете и спасла меня от сущего ада. Возможно, ты дашь нам возможность объясниться, когда мы приедем повидать тебя. Лория очень хочет с тобой познакомиться. Должен сказать, я решил оставить карьеру юриста и собираюсь на сцену. Нас с Лорией ангажировали на весенние гастроли с постановкой «Валет червей», и мы приехали в город на репетиции. Я уверен, ты одобришь эту затею, поскольку юриспруденция — отвратительная специальность, к тому же в этой сфере царит жесткая конкуренция, а, как говорит Лория, на сцене всегда есть место для таланта. Я знаю, у меня все получится, и мы с Лорией надеемся, что через пару лет откроем собственный театр. Я очень много работаю, потому что, хотя занят только в этой драме (я бы не принял предложение, если бы Лории не досталась потрясающая роль, к тому же, поскольку я раньше не выступал, пришлось соглашаться на то, что дают), я учу «Гамлета». Мы с Лорией подумываем провести публичные чтения этой пьесы и «Ромео и Джульетты» в городе следующей весной.