Читаем без скачивания Заблудившийся во сне - Владимир Михайлов

Его взгляд сразу заледенел.

— Это не откровенность. Остров. Это просто ложь.

— Вы мне не верите? Но ведь сами только что говорили то же самое!

Он не ответил — только сердито засопел. Минуты две мы молчали. Потом он проговорил:

— Я вижу — вы еще не созрели для серьезного разговора.

— Уверяю вас…

— Не надо. Остров, перестаньте. Ну что же: мы дадим вам некоторое время для размышлений. И вернемся к беседе, когда вы придете к выводу, что полная откровенность — в первую очередь в ваших собственных интересах. Напрягите свою память, Остров, и — я уверен — вы быстро вспомните все, что нам нужно.

— Но послушайте: я и так…

Он, однако, не внял призыву. Встал и стремительно вышел из комнаты — не хлопнув, впрочем, дверью, но аккуратно прикрыв ее за собой.

Я снова остался в одиночестве.

ЗАРУБКИ НА ПОСОХЕ

Сел и принялся думать.

Все, что сказал мне капитан, выглядело весьма правдоподобно. Однако опыт Пространства Сна учит не смешивать правдоподобное с истинным. Не привыкнув поступать так, сгинешь в два счета.

И было несколько зарубок, которые недвусмысленно говорили о необходимости тщательно проанализировать положение, в котором я оказался.

С одной стороны, существовала группа фактов, которые можно было признать неоспоримыми. В частности — то, что капитан Халдей был действительно капитаном Халдеем, и что был он работником именно той Службы, с которой мы впервые начали сотрудничать.

С другого же боку…

Я пытался сгруппировать мысли и подозрения, ввести их в систему. Впрочем, для качественного анализа не помешала бы еще кое-какая информация.

Я сидел на койке, внешне расслабившись и рассеянно глядя куда-то в угол; на самом же деле держал в поле бокового зрения видеокамеру, пытаясь определить ее тип и возможности. Это было нелегко, и ни к какому определенному выводу я не пришел. Определил, однако, что, каким бы широкоугольным ни был ее объектив, в комнате имелись участки мертвого пространства, находясь в которых, я оказался бы вне наблюдения. К сожалению, стена с окном обозревалась, надо полагать, очень хорошо. А во мне все более усиливалось желание попытаться выглянуть из этого окна; даже один взгляд на внешний мир порой дает множество необходимых сведений.

А почему бы мне и не сделать этого совершенно демонстративно, у них на глазах? Такое движение является естественным для каждого человека, оказавшегося в незнакомом месте. И если он не подозревает хозяев дома в неблаговидных намерениях, у него не возникает ни малейшего желания скрыть свои действия. Наоборот, если не сделать этого, у того же капитана может возникнуть уже не подозрение, а твердая уверенность в том, что я ему не поверил. Однако к такому выводу, к полному недоверию я ведь еще не пришел?

Еще нет, но, похоже, находился на пути к нему.

Что меня смущало?

Так, кое-что.

Ну, хотя бы «Тайгер». У нас в Институте никто никогда не переводил кличку шефа на английский или какой-либо другой язык. Мы вообще не переводили ни кличек, ни паролей, ничего — потому что в идентифицирующих системах у нас все было вложено на русском языке. Поэтому услышать такой вариант имени даже в частной болтовне у нас в Институте он не мог. Следовательно, если информация поступала к капитану Халдею от кого-то из наших, то слово «Тайгер» в ней никак бы не фигурировало. И тем более оно не могло бы возникнуть, если бы капитан получил информацию, проникнув в наши компьютеры, где все было до предела русифицировано.

Это была маленькая, но накладка.

Второе: к вопросу о похищении тела.

Он сказал, что при современных возможностях похитить тело из палаты второго или третьего этажа не представило бы никакой сложности. Однако в Институте наши тела лежали в нижних, подземных этажах, где никаких окон, естественно, не было. Что, Халдей не знал об этом? Если уж СБ давно приглядывала за нами, если какая-то информация утекает из Института, то такая деталь — где именно помещаются тела ушедших в Пространство Сна — им наверняка известна. И поскольку капитан является, видимо, непосредственным куратором взаимоотношений СБ с Институтом, то такую деталь он должен бы знать. А если не знает…

Что же — если не знает, то он — не он? Не капитан Халдей?

В это не верилось. Чем больше я вспоминал, тем более убеждался в том, что это был все-таки он. Он — и не он. Чушь какая-то.

Далее: я совершенно точно помнил теперь, что стартовал я из Института, из третьей палаты. Из своего дома я был насильно вытащен в ПС, мне сделали предупреждения, возможно, хотели предпринять еще какие-то меры — но не смогли. Не по их вине.

Что же получалось? Я даже поморщился: таким беспомощно-глупым представлялся я себе в эти минуты.

Ну, хорошо. А если он — это он? Капитан Халдей, прекрасно знающий, где в Институте что лежит — и тем не менее демонстративно, именно — демонстративно пытающийся повесить мне лапшу на уши?

Вывод может быть только один. Капитан передает мне в слегка зашифрованном виде вот какую информацию: «Я тебе вру, я вынужден тебе врать, у меня нет другого выхода. Имей это в виду и будь осторожен».

Не очень-то вероятно. Однако другого объяснения я никак не мог придумать.

А если я прав, то капитан, несомненно, находится под сильным давлением. Вынужден поступать так, как не хочет.

Кто может на него давить?

Разумеется, прежде всего — его начальство. Руководство СБ.

А зачем? Если оно заинтересовано в неудаче операции по розыску Груздя, то им куда проще сделать все на уровне всего Института, а не одного дримера-исполнителя, от которого, если судить непредвзято, не так уж много и зависит. Я — хороший дример, приятно сознавать это; но не станет меня — убьют или сломают, — и пойдут другие, мало в чем мне уступающие. Они сейчас наверняка уже готовы к переходу в СП, ждут только команды.

Если же не руководство — то кто?

Тогда — только противник. Те, кто затеял все это похищение. И вероятнее всего — именно те, чье участие в этом деле капитан только что столь театрально отрицал. Слишком возмущенно. Чересчур картинно. Теперь, когда оппонент стал проявляться столь явно, я окончательно поверил в то, что состоялось именно похищение, а не просто какая-то причуда Груздя. Хотя у людей в элите или близких к ней подобные причуды возникают не так уж редко.

Итак — некто надавил на Халдея с такой силой, что тому не оставалось ничего другого, как петь по тем нотам, которые этот «некто» положил перед ним на пюпитр.

Но петь — местами фальшивя; уповая скорее всего на то, что заказавший музыку сам в ней не очень-то разбирается. Впрочем, всегда можно сослаться и на свой несовершенный слух.