Читаем без скачивания Красная Борода - Сюгоро Ямамото

— Можешь пользоваться вещами О-Цунэ, если они тебе подходят... О тебе мне рассказывал покойный Кандзю, и от Томосукэ тоже я многое слышал. Да-а, бывают разные обстоятельства, но я о них говорить не стану и осуждать тебя не намерен. О-Цунэ тебя приютила, помогла в труд­ную минуту — вот я и хочу продолжить то, что начала покойница. У меня были две младшие сестры — одна сго­рела во время пожара, другая утонула. Теперь я остался один и буду помогать тебе, как если бы я пообещал это покойной О-Цунэ. Понимаешь?

Этот   бесконечно   длинный  для  такого   молчальника монолог Мацудзо произнес все тем же сердитым, будто его обидели, тоном. Однако его слова вызвали у О-Сэн чувство глубокой признательности. Странное на первый взгляд поведение Мацудзо теперь для нее прояснилось. Она поня­ла, что доброе отношение к ней покойной О-Цунэ, которая подобрала и приютила ее — несчастную и бездомную, — нашло свое продолжение в лице Мацудзо... После того как от нее отдалились Томосукэ и его жена, после скандала, который произошел в день освящения храма Дзидзо, после того, как с ней порвали отношения соседи, она решила, что осталась одна на всем белом свете. И именно в этот момент появился Мацудзо и пришел ей на помощь. Вот тогда-то она поняла: сколь бы ни отрекалось от человека общество, всегда найдется добрая душа, которая не бросит его на произвол судьбы. С теплым, проникновенным чувством О-Сэн думала об удивительных обстоятельствах, соединя­ющих людей друг с другом...

О-Мон как ушла в принадлежавшем О-Сэн кимоно, так и пропала. О-Сэн выстирала ее грязную одежду, заштопала дыры и повесила в шкаф. При более чем скромном гарде­робе каждое кимоно было на счету, но О-Сэн отнеслась к этому спокойно — тем более что Мацудзо разрешил ей пользоваться вещами покойной О-Цунэ. О-Мон исчезла, зато Мацудзо приезжал теперь каждую неделю. Оптовый торговец попросил его, помимо овощей с собственного поля, регулярно доставлять ему другие товары — вот он и зачастил в Эдо, не забывая всякий раз привозить овощи и рис для О-Сэн. Как всегда угрюмый и неразговорчивый, он сидел за столом, покуривая трубочку, иногда смущенно, будто через силу, развлекал Котаро, которому нравилось сидеть у него на коленях. О-Сэн принимала знаки его вни­мания, но особенно не благодарила. Со своей стороны Мацудзо без всякого стеснения просил ее починить или заштопать одежду, а в последнее время даже заказывал на ужин свои любимые блюда. Такие отношения не могли остаться незамеченными, и среди соседей поползли разные слухи. Оно и понятно: ведь даже О-Мон приняла Мацудзо за ее любовника. Однако О-Сэн на эти слухи не обращала никакого внимания. После перебранки близ храма Дзидзо она сильно переменилась. Теперь ей стало безразлично, о чем судачат на ее счет соседи. Она без страха и смущения, с высоко поднятой головой проходила мимо соседских домов.

Дни шли за днями, минул март, а О-Сэн так и не дове­лось полюбоваться цветами вишни. Прошел апрель, май. Однажды во время очередного приезда Мацудзо зашел раз­говор о поминовении душ усопших Кандзю и О-Цунэ и о наречении их посмертными именами. Еще в середине марта Мацудзо по совету Томосукэ сходил в храм Хонэндзи, на кладбище которого находилась фамильная могила семейства Кандзю, и договорился о заупокойной службе и нарече­нии посмертными именами. О-Сэн приобрела в лавке подержанных вещей небольшой буддийский алтарь, устано­вила на нем дощечки с новыми именами Кандзю и О-Цунэ и зажгла поминальные ароматические свечки. Никто не знал, в какой день июля погибли Кандзю и О-Цунэ, и решили обозначить его третьим числом, когда началось наводне­ние. Накануне в Эдо прибыл Мацудзо с женой О-Ику и семилетней О-Цуру. О-Ику была в меру упитанной женщи­ной, плотного телосложения, с румяными щеками и выпук­лым лбом. Она держалась молчаливо — должно быть, ста­ралась походить в этом на своего мужа. Но когда ругала девочку, верещала как сорока да еще успевала незаметно ее ущипнуть. О-Сэн не знала, как себя вести с этой странной женщиной: то ли рассказать о частых посещениях Мацудзо и поблагодарить за подарки, то ли промолчать? На всякий случай она решила ограничиться обычными приветствиями.

С грехом пополам переночевав вповалку в маленькой комнатушке О-Сэн, они пораньше, пока не наступила жара, вышли из дому. Мацудзо пригласил и Томосукэ с женой, но те отказались, сославшись на неотложные дела, и лишь прислали кодэн[54]. Наверно, не захотели со мной встретить­ся, подумала О-Сэн, но все же была возмущена пренебре­жительным отношением к покойным, с которыми они были так дружны. Трудно сказать, что подумал об этом Мацудзо. Мельком взглянув на кодэн, он обронил:

— Потом пришлем им что-нибудь на поминки.

У моста Регоку они сели на небольшое судно и поплыли но реке. Котаро, впервые оказавшийся на корабле, вначале  испугался и, отвернувшись от реки, уткнулся О-Сэн в коле­ни, потом пообвык и с детским любопытством стал разгля­дывать проплывавшие мимо берега.

—  Мамочка, посмотри, как плывут дома! — воскликнул он.

Ему было странно, что вот он сидит на палубе, а дома проплывают мимо. Даже всегда суровый Мацудзо не сдер­жал улыбки.

А сидевшая рядом с матерью О-Цуру наклонилась к ней и шепнула:

—  Дома не плывут, а стоят на месте. На самом-то деле плывет наш корабль, правда, мама?

О-Ику сказала, чтобы та не болтала лишнего, и сердито отвернулась.

Кажется, в этой семье не все ладно, вздохнув, подумала О-Сэн. Правда, это лишь первое впечатление, но, видимо, жена не очень ладит с мужем и девочкой, нет между ними душевных отношений, присущих дружным семьям. Может быть, еще и поэтому Мацудзо так добр к ней, что в нем сохранился нерастраченным запас человеческой теплоты...

После заупокойной службы в храме Сонэндзи они зашли перекусить в ближайшую харчевню. Вокруг зеленели рощи и рисовые поля, там и сям за деревьями виднелись особняки, напоминавшие дворянские загородные поместья. В общем, типичный провинциальный пейзаж: словно они находились не в столице Эдо, а в отдаленной деревушке. О-Сэн с удо­вольствием любовалась природой. Позади харчевни был пруд. Там шумели детишки, ловившие руками мальков. Котаро очень хотелось поиграть с ними, и О-Сэн было согласилась, но Мацудзо встал из-за стола, сказав, что еще сегодня должен возвратиться в Когу.

Когда они добрались до дома, солнце уже палило нещад­но. У порога, прислонившись к двери, спала О-Мон. Она была похожа на нищенку.

Узнав в ней ту женщину, которая, раскинув ноги, спала в постели О-Сэн, Мацудзо раздумал заходить в дом и сказал, что они немедленно уезжа­ют. О-Ику с откровенным презрением поглядела на О-Мон и, схватив девочку за руку, пошла прочь. О-Сэн ничего не оставалось, как вынести из дома их вещи и передать Мацуд­зо. Тот вручил ей сверток, предупредив, что в поминках нет необходимости. Он также попросил передать угощение Томосукэ и его супруге и оставить немного еды, чтобы накормить О-Мон. Потом, понизив голос, посоветовал поскорее выпроводить ее, иначе она плохо повлияет на воспитание Котаро. С тем и ушел.

По всему было видно, что О-Мон тяжело больна. От нее исходил такой дурной запах, что О-Сэн приблизилась к ней, лишь с трудом преодолевая отвращение. Она сняла с нее одежду, скорее походившую на грязные лохмотья, и начала обтирать, с ужасом разглядывая ее донельзя исхудавшее тело, горевшее как в огне. Должно быть, у О-Мон был сильный жар, она часто и хрипло дышала, вокруг обвисших грудей выступили черные пятна.

—  Спасибо, О-Сэн, за заботу, — пробормотала О-Мон и продолжала, словно в бреду: — Наконец-то у меня свой дом. Я как раз собиралась пригласить тебя... Теперь я спо­койна... Переезжай ко мне — будем жить вместе... мы с тобой столько натерпелись... Пора и отдохнуть, пожить в свое удовольствие... Только бы тебе понравился мой дом...

—  Конечно, понравится, — пробормотала О-Сэн, наде­вая на нее спальное кимоно. — Конечно, понравится, — повторила она. — Теперь полежи спокойно, а я вызову док­тора.

Подхватив Котаро, О-Сэн выскочила на улицу.

Она обошла трех докторов, но все они отказались осмо­треть больную, лишь четвертый, господин Идзуми из Комагаты, согласился — и то по ходатайству хозяина мастер­ской, где О-Сэн брала работу. Он обнаружил у О-Мон туберкулез в тяжелой форме и предписал полный покой — даже разговаривать запретил. Доктор с первого взгляда понял, что О-Сэн живет в крайней бедности, и посоветовал отправить О-Мон в бесплатную больницу. Когда О-Сэн спросила, хорошо ли там лечат, он ответил, что туберкулез в такой стадии не вылечит и самый знаменитый доктор. Главное теперь — помочь больной спокойно умереть.

—  В таком случае, — провожая доктора, сказала О-Сэн, — оставлю ее у себя и буду ухаживать до самой ее кончины.

В тот месяц О-Сэн ни разу не удалось как следует выспаться. Поскольку доктор предупредил, что лечить О-Мон бесполезно, О-Сэн не стала покупать дорогие лекар­ства, ограничившись обычными снадобьями, но тратила много денег на покупку яиц, курятины и других питатель­ных продуктов, все больше залезая в долги к хозяину мас­терской, где она брала надомную работу.