Читаем без скачивания ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2) - Пантелеймон Кулиш

ораторствовавшие на сеймах в пользу древней греческой веры. Здесь много было

земских послов православного исповедания, непричастных пе только римской

политике, но и передаче интересов православия в руки могилинской, полу польской

иерархии. Если-бы козакам были нужны посредники католико-православного спора,

поднявшагося с обнародования церковной унии, то вместе с панами католиками и

панами православными заседали здесь и вожди польскорусских протестантов, с

которыми наши православники были тесно соединены со времен Князя Василия.

Только киевского митрополита не было: его козаки не пустили на сейм, тогда как

борцам православия следовало бы всячески побудить малорусского первосвященника к

поездке в Варшаву для свидетельствования о той вере, за которую они „помирали“, как

уверял Хмельницкий царя Алексея Михайловича. Но то, что было приписано в конце

инструкции козацким послам, оставалось только на бумаге. Послы —или не хотели,

или даже не умели заговорить о делах церкви и веры, как это случилось и в Медвежьих

Лозах с козацкими уполномоченными.

Литовский канцлер, в числе прочих первенствующих панов, получил от Козаков,

чрез их посольство, просительное, alias туманящее, письмо. Он присутствовал при

многократных аудиенциях, данных на сейме козацким послам. Послов допрашивали о

королевских листах, о поощрении Запорожского Войска к задиранью Турции. Дневник

Радивила следил за козацким вопросом обстоятельно. Радивил отметил даже, как

послы бледнели и дрожали (разумеется, при мысли о козацком терроре, в случае

несоответственных показаний). Но ни слова пе записал он о том, чтобы козаки стояли

за свою стародавнюю греческую религию, тогда как тут же писал о протестантах, что

они домогались уступок в пользу своей новой веры, и что коронный канцлер сказал им:

„Хоть бы не только Хмельницкий, по и весь ад восстал против нашего отечества, не

дозволим вам больше того, чем вы пользовались^ *)

*) В Дневнике Варшавской Конвокации слова Оссолинского записаны так: „Jeїeli на

nas chcecie wytargowaж со uporem swoim, iї to czas urget maxime. “

224

.

Интересно сравнить эту часть Радивилова дневника с тою, где он описывает

домогательства протестантских вождей в 1632 году.

В то время протестанты (пишет Радивил), „под видом этих схизматиков, заявили

все свои требования, угрожая помешать избранию короля, в случае неисполнения ихъ".

4- й пункт требовании гласит: „Кто бы учинил какое-либо насилие русским

церквам или зборам диссидентов, публичным актам, богослужению, того чтобы карали

в трибунале, яко нарушителя общественного спокойствия", и пр.

5- й пункт: „Чтобы русская митрополия подчинялась константинопольскому

патриарху; .чтобы владыки, архимандриты и другие получали посвящение от того же

патриарха; чтобы унияты, отказавшись от этих достоинств, отдали семинарии,

типографии и другие места дизунитамъ", и пр.

6- й пункт: „Где бы ныне ни были монастыри, церкви, семинарии, основанные

издавна, а равно синагоги и зборы диссидентов, по какому бы то ни было праву

существующие, чтобы потом были сохраняемы со всеми принадлежащими к ним

имуществами", и пр.

8- й пункт: „Чтобы дизуниты и диссиденты какого бы то ни было состояния и

достоинства имели право чинить записи, завещания и фундаций, актиковать их в

грбдах и извлекать из них публичные акты, привилегии и декреты".

9- й пункт: „Чтобы дела дизунитов и диссидентов с духовными, со студентами,

были разбираемы в Короне смешанным судом, а в Литве—в суде светском

трибунальскомъ", и нр.

10- й пункт: „Чтобы в коронных и литовских городах дизуниты и диссиденты

имели право занимать городские должности в магистрата, а кто из них был из

магистрата исключен, те чтобы возвратились".

11- й пункт: „Чтобы дизунитская шляхта, по своим заслугам, пользовалась правом

на все дигнитарства и уряды, прерогативы и доходы с имений Речи Посполитой, и

чтобы в королевскую прися' гу были включены слова: без различия религий", и пр.

Это извлечение из дневника литворусского канцлера представлено мною в

сокращении. Не преминул бы он и теперь внести въ

dla niebespieczeсstw, to powiem: choжby nie tylko Chmielnicki, ale wszystek ten њwiat,

a nawet pкkиo wszystko na mnie siк obaliиo, vetante conscientia mea, nad to, co macie w

przeszиej konwokacyжj, ne unum quidam jota przyst№piк".

.

225

дневник такой важный факт, как домогательство о церкви и вере со стороны

Козаков, стоящих во всеоружии грозного бунта. Но послы Хмельницкого не сказали о

религии ниодного слова.

С другой стороны, протестанты поднимали теперь вопрос о своей новой вере в

отдельности от веры старогречеекой, титулуемой древним русским благочестием. Это

доказывает, что православним, вписывавшие в козацкия петиции жалобы свои, только

и держались протестантамиt и что не козаки интересовались верою даже в лице таких

людей, как Сагайдачный, а козакующая шляхта, за которую хватались и не

принадлежавшие к козачеству православ’ ники. Теперь наша малорусская шляхта ни из

Украины и Волыни, ни из Червоной и Белой Руси не смела домогаться по прежнему

того, чтб позволяли себе, для политической демонстрации, вписывать в посольскую

инструкцию козаки. Раза два поднимала она, в своей отдельности от Козаков, вопрос о

рассмотрении терпимых ею экзорбитанций в деле веры; но ей отвечали, что не за что

покровительствовать религии, которая всегда была крайне враждебна римской

(inimicissima Romanae), а ныне являет ужасное свирепство, подобное татарскому

(saevissima, eaque fartarica prosequitur rabie). Ни Адам Кисель со стороны

православников, ни сын Перуна, Радивил, со стороны протестантов не ораторствовали

больше в пользу вероисповедания, столь вредоносного, и не соединяли в одну фалангу,

как прежде, своих разноверных борцов.

Хмельницкий, освобождая из плена некоторых панов, членов нынешнего

каптурового сейма, твердил им, что будто бы сам король велел козакам добывать себе

свободу саблею; но и он не находил возможным говорить им о войне за оскорбление

религиозного чувства, которой верили только в Москве, и то не все, как это мы видели

по донесениям Плещеева и Кулакова. Козацкий гетман домогался права неподсудности

и произвола, принадлежавших de facto каждому магнату, начиная с Вишневецкого, хотя

de jure каждый из магнатов находился в зависимости от своей шляхетской братии. Это

право, право открытой силы, господствовавшее в Речи Посполитой под видом

конституции, одни из членов национального собрания признавали за козаками молча,

но другие позволяли себе высказываться решительно в пользу бунтовщиков, и, под

влиянием старого соперничества с маркграфами панами, „преувеличивали*

притеснения, которые козаки терпели от украинских землевладельцев, урядников и

жолнеров.

В среде сеймующих панов даже духовные сенаторы требо-

т. д.

29

226

вали, во-первых, амнистии козакам, во-вторых, восстановления козацких

вольностей и, втретьих, устранения ненавистного козакам князя Вишневецкого от

предводительства коронным войском. Правда, некоторые из этих сенаторов настаивали

на строгой каре Козаков за поругание католических святилищ; зато другие соглашались

с надворным коронным маршалом, известным любимцем покойного короля,

Базановсвин, который оправдывал Козаков даже в том, что они заключили договор с

Татарами. „Они были готовы обратиться к самому аду“ (говорил Казановский), „лишь

бы освободиться от такого рабства и притеснения, которые бедняги, как видим,

терпели. Хороша была, нечего сказать, ординация Речи Досполитой для обуздания

будущего их своевольства!" (продолжал он). „Бозацкий коммиссар был Поляк,

полковники—Поляки, гарнизоны на Запорожье состояли постоянно из Поляков. Можно

бы и ординацию сделать, и суд установить на тех, которые хотели бы обижать и

притеснять Козаков. Чего тогда не сделали, я, по званию моему, советую, чтобы козаки

были во всем удовлетворены. Пускай козакам, живущим под шляхетской юрисдикцией,

дано будет право жаловаться на обидчика шляхтича в гродском суде, в земском суде, в

трибунале. Это-то и заставит их сделать между собой перебор, так что только

старинных будут они принимать в свои вольности".

Речь Базановского, без сомнения, была направлена против князя Вишневецкого,

который, в борьбе с ним за Ромен, унизил его даже во мнении короля. Но члены

каптурового сейма вообще относились к вопросу о козацком бунте без той злости и

фанатизма, на которой выезжает малорусская историография. „Общим соборомъ"