Читаем без скачивания Фанфик Everything I am - Фанфикс.ру

— Секрет вечной жизни, судя по всему, — Гермиона закрывает глаза и откидывается на спинку дивана. Она долго молчит и когда заговаривает вновь, голос ее звучит очень хрипло. — Он не успел, мы его опередили… Но какова цена! Гарри, — она поворачивается ко мне, и я вижу в ее глазах слезы, — ты был прав, прости меня.

— О чем ты?

— О той лекции Биннса, когда ты сказал, что не время забывать об опасности, что война на пороге. Теперь я понимаю, что ты не все сказал, да?.. — я медленно киваю, не отводя глаз. — Война уже идет. И мы уже несем потери — и какие потери! А немагический мир даже не знает, кого винить… Ты прав, мы должны быть готовы ко всему. Каждый день.

— Но пока он не выиграл, — я утешающе кладу ладонь ей на плечо, — партия только начата.

— Если мы будем воевать вот так, — Гермиона не глядя тыкает пальцем в шуршащие газетные листы, — потом у нас не останется ничего из того, за что стоит воевать. Не останется ни памяти, ни красоты, ни гармонии… — она закрывает лицо руками. Потом бормочет извинения и убегает наверх по лестнице в спальню.

Мы какое-то время молча сидим, глядя в пол. Потом я поднимаюсь и спрашиваю совершенно будничным тоном, не хочет ли Рон идти наверх. Он удивленно смотрит на меня и трясет головой. Наверное, мое спокойствие показалось ему странным. Еще бы, на него знание обрушила Гермиона — и только теперь, а я знаю от Дамблдора уже почти год. Свыкнется. Я желаю спокойной ночи и отправляюсь спать.

Слава богу, я слишком устал сегодня, чтобы чего-то хотеть, поэтому мне удается заснуть ценой совсем небольшой уступки. Я крепко обхватываю ногами одеяло, а руками — подушку, вжимаюсь в них всем телом, словно в объятии. И стараясь не думать о том, что это должно значить, засыпаю.

Глава 21. Окклюменция.

Утром я спускаюсь в гриффиндорскую гостиную одним из последних и сразу отыскиваю взглядом Гермиону. Она сидит, сосредоточившись над рисунком рун, видимо, готовясь к Арифмантике, и приветствует меня дружелюбно, но довольно сдержанно. Впрочем, я тоже не горю желанием разговаривать. С некоторых пор мне все труднее это делать. Разве что об учебе. Разговор на камнях обо мне и Симусе был, кажется, совсем недавно, но после него события вокруг начали закручиваться в какую-то тугую спираль, сбивая мне дыхание и лишая выдержки. Поводов для раздумий все больше, а разумных доводов все меньше. Я уже отчаялся разобраться в себе, и вчерашнее желание поговорить исчезло как не бывало. Так что я просто сажусь с Гермионой, чувствуя себя с ней рядом хотя бы отдаленно спокойным. Можно надеяться, что меня перестанут преследовать воспоминания о прошедшей ночи.

Так не было ни разу, даже когда мы общались с Симусом. Я заснул крепким спокойным сном, а проснулся в темноте от собственного стона — с болезненным желанием, жгущим изнутри грудную клетку, и членом, разрывающимся от перевозбуждения. Я не мог вспомнить, что мне снилось, но вспоминать и не понадобилось — мне хватило нескольких движений и яркой картинки, непрошенно мелькнувшей перед глазами. Урок окклюменции — Снейп, разворачивающий меня спиной к себе, кладущий руки мне на бедра, сдергивающий джинсы… Я успел лишь представить, как он касается меня там — сзади — и кончил, чувствуя, что задыхаюсь. О Господи, я с ума сойду.

Что это? Гормональная буря? Некстати подвернувшееся воспоминание? Да какое воспоминание — никогда в моей жизни не происходило ничего подобного. Симуса, наверное, вырвало бы, предложи я ему такое. Спасибо Гермионе, между прочим — если бы не она и не ее способность изыскивать в нашей библиотеке самые невероятные книги, я и не подозревал бы, что это возможно между двумя мужчинами.

После прочтения книги начали сниться сумасшедшие сны, терзавшие меня большую часть зимы. Сон, участниками которого были Дамблдор и, судя по всему, Сириус, я хранил в себе несколько месяцев, вызывая перед глазами, когда начинал гладить себя. Потом все постепенно сошло на нет, а после разрыва с Финниганом у меня хоть и была какое-то время бессонница, подобных всплесков больше не случалось. И вот на тебе. Снейп, Снейп, Снейп — куда мне сбежать от его имени, которое постоянно слышится в мыслях? А ведь мне сегодня идти к нему. И если мне не повезет… если он узнает, что я хочу его — на моей карьере спасителя человечества можно смело ставить крест. Как и на жизни.

А может быть, это и к лучшему. Я устал. Кто бы знал, как устал!

— Гарри, что случилось? — гермионина рука отводит с моего лица прядь упавших волос. Видимо, я глубоко задумался.

— Ничего, а что?

— Ты очень грустный.

— В самом деле? — я улыбаюсь. Она не верит и продолжает пропускать пряди моих волос через растопыренные пальцы. Когда они задевают затылок, я отстраняюсь и вздрагиваю, хотя в гостиной тепло. Карие глаза Гермионы делаются встревоженными:

— Не хочешь поговорить?

— Нет, — отвечаю я резко, — не хочу.

— Извини, — она, кажется, совершенно не обижается и возвращается к начатому конспекту. Я смотрю на ее профиль, на бархатистую щеку, покрытую первым загаром, и неожиданно для себя говорю:

— Гермиона, а ты красивая.

Она хорошо владеет собой — опускает перо в углубление на столе, отодвигает написанное и лишь тогда поворачивается:

— Спасибо, не думала, что ты мне это скажешь.

— Почему?

— Потому что ты меня воспринимаешь весьма… абстрактно, если можно так выразиться, — отвечает она, рассматривая меня с легкой улыбкой. — Ты тоже красивый, знаешь ли.

— Да ну тебя, — я краснею и пытаюсь отвернуться, но она останавливает меня, слегка дернув за ухо:

— Подожди. Я серьезно.

— Слушай, брякнул, не подумав, что ты теперь меня дураком делаешь! — я начинаю сердиться.

— То есть ты на самом деле красивой меня не считаешь, — заключает она.

— Считаю, — я прикусываю губу и раздраженно смотрю на свои пальцы, переплетенные в замок. Я чувствую себя глупо. Зачем я это сказал? Теперь вот слушай…

— Так и я говорю искренне, — отвечает Гермиона, — если бы ты интересовался девочками, то заметил бы, что они с тебя глаз не сводят!

— Не с меня, а со шрама, — отвечаю я глухо.

— Нет, балда, именно с тебя. Твой шрам давно не поражает ничье воображение. А ты очень интересный парень, честно, — она краснеет, когда я смотрю на нее, но кивает в подтверждение своих слов. — Если бы ты хоть раз посмотрелся в зеркало по-настоящему, ты бы меня понял.

— Я туда каждое утро смотрюсь, когда умываюсь, — отвечаю я, чувствуя себя полным идиотом. И еще я туда смотрюсь, раз в неделю накладывая заклинание от щетины, но об этом упоминать незачем.

— Ты не видишь себя со стороны, — авторитетно заявляет Гермиона, — и не можешь оценить.

— А ты можешь?

— Я — могу.

— Почему?

— Потому что я другого пола, — фыркает она, — хотя ты и представителям собственного пола нравишься, как мне сдается.

— Просто с ума по мне сходят, — я вскакиваю, отбрасывая стул, но она цепко хватает меня за рукав.

— Успокойся. Никто не слышит, людей вокруг нет.

Это верно, в гостиной действительно сидит человек семь, и все они далеко от нас… но я не могу больше продолжать этот разговор. Как будто умудрился-таки ввязаться в беседу, о которой думал вчера. Только мы обсуждаем совсем не то, что мне хочется… Или то? Как меня достала собственная противоречивость!

— Гарри, ты хочешь нравиться кому-то конкретному? — тем временем спрашивает Гермиона, пытливо всматриваясь мне в лицо.

О да. Очень конкретному. Я настолько хочу ему нравиться, что мне снится, как он меня трахает. Причем это произошло за последний месяц. Или два. Или началось еще в феврале.

— Нет.

— А мне кажется, что ты чем-то опечален именно потому, что…

— Гермиона, сделай милость, давай не будем обсуждать, чем я опечален! — почти выкрикиваю я шепотом, зло глядя на нее, — мне и без того проблем хватает, чтобы еще искать любовных приключений!

Я сказал любовных? Ну да, это устойчивое идиоматическое выражение. Все в порядке.

— Хорошо, — она делает вид, что отступила, — не хочешь, не надо. Только одно, Гарри: за ту вчерашнюю сцену с Малфоем Снейп должен был снять с нас обоих чертову уйму баллов. А он снял десять. Не хочешь задуматься, почему?

Она встает и уходит, оглянувшись на пороге. Я сижу, совершенно оглушенный ее словами и тем, как легко, без тени сомнения она произнесла фамилию Снейпа. Она что — подозревает?

Да, десять баллов, несмотря на то, что он понял, что дело пахло дракой. Но не это главное.

Когда я доказывал ему в кабинете свое право на равенство — сумасшедшая идея, сорвавшаяся с языка — Снейп всего лишь разбил мои доводы и попросил на выход. О святой и великий Мерлин, он же не то что взыскания не назначил, он не снял с меня ни одного балла! Почему лишь теперь до меня дошло? И что это должно означать?