Читаем без скачивания Рокоссовский. Терновый венец славы - Анатолий Карчмит

Навстречу ему двигались телеграфные столбы, облитые выглянувшим из-за тучи солнцем. С проводов и темных крестовин с фыркающим шорохом сыпались птицы и исчезали над почерневшим неубранным полем пшеницы. Пока месил сапогами высохшую грязь, он все время думал о Валентине Кругловой. Он вспомнил ее мягкую податливость, огонь ее губ, вырывающийся из груди радостный смех, хмельное от любви лицо.

Глава тринадцатая

Сентябрь 1942 года подходил к концу. Деревня, где располагался штаб фронта, давно погрузилась во тьму, а в рабочей комнате начальника штаба горел свет. Рокоссовский и Малинин играли в шахматы.

— Если немцы на нашем участке будут спать и дальше, то мы с тобой, Миша, станем военными евнухами, — сказал Рокоссовский, делая ход конем. — Настоящие мужчины воюют, а мы с тобой работаем кое-как, через пень колоду валим.

— А мне наше положение по душе, — улыбнулся Малинин. — Я впервые за всю войну хоть отоспался. — Он двинул вперед офицера. — Шах!

— Ты думаешь, меня напугал? — Рокоссовский закрылся пешкой.

— Не думаю, но все-таки.

Вдруг зазвонил телефон. Из Москвы к аппарату ВЧ вызывали командующего фронтом.

— Снова будут клянчить войска для Сталинграда, — сказал Рокоссовский, вставая.

— Надо отбиваться, у нас самих ничего не осталось.

— Как дела на вашем фронте? — поинтересовался Сталин.

— Без особых изменений, товарищ Главнокомандующий. Перемещения войск не замечено. Мы и противник сидим в обороне.

— А вам не скучно на Брянском фронте?

— Да, скучно, товарищ Сталин.

— Собирайтесь и приезжайте в Москву. Нам понадобился командующий Донским фронтом под Сталинградом. Команду себе подбирайте сами. Брянский фронт примет Макс Андреевич Рейтер.

После разговора с Москвой Рокоссовский весело прошелся по комнате, подошел к Малинину и театрально произнес:

— Михаил Сергеевич, Бог услышал мою молитву. Я еду воевать в Сталинград!

— А мы?

— Всю нашу веселую команду забираю с собой.

Услышав разговор, из соседней комнаты вышел заместитель командующего Батов.

— Товарищ командующий, я готов ехать с вами хоть на дивизию.

— Оставайся пока здесь до прибытия нового командующего фронтом.

— А как моя просьба?

— Павел Иванович, твое желание я разделяю. Думаю, все решим положительно.

На следующий день Рокоссовский уже был в Москве. После разговора с Жуковым он еще больше проникся тревогой за ситуацию, сложившуюся на Юго-Востоке и на Юге. Новое наступление фашистов таило в себе угрозу для страны. Двумя мощными клиньями немцы врезались в нашу оборону, вышли к Сталинграду и продвигались через Ростов на Кавказ.

К вечеру этого же дня Рокоссовского принял Сталин. Кивком головы поздоровавшись, он ходил по кабинету неслышными шагами и, поглядывая на Рокоссовского, как бы оценивая его полководческие способности, молчал. Верховный был мрачен, на его серо-землистом лице застыла тревога.

Вдруг Сталин прибавил шагу, подошел к Рокоссовскому, посмотрел ему в глаза и сухо сказал:

— Надо спасать Сталинград! Немцы прорвались к Волге и режут 62-ю армию Чуйкова на части. Вам следует немедленно вылететь туда и принять командование фронтом. Летите вместе с Жуковым. Счастливого пути.

— Спасибо, — произнес Рокоссовский и в знак доверия изысканно опустил голову. — Постараюсь сделать все, что в моих силах.

Сталин усмехнулся и пожал ему руку. Видимо, такой аристократизм в поведении военных чинов был ему непривычен.

Когда Рокоссовский вышел из кабинета, его одолевали сложные чувства. Слова Верховного «надо спасать Сталинград» резанули по сердцу острой болью. Ему показалось, что в этих словах заключалась горечь отчаяния с едва уловимой надеждой, что еще не поздно найти выход из крайне затруднительного положения. С другой стороны, он гордился тем, что ему выпала честь воевать на самом ответственном участке фронта.

Вылет намечался на утро следующего дня. Он успел встретиться с секретарем Московского комитета партии Г. М. Поповым, который взялся помочь перевести семью из Новосибирска в Москву и пообещал выделить ей квартиру. Это известие обрадовало Рокоссовского, и он, прослушав оперу «Иван Сусанин» в Большом театре, проспал до утра как убитый.

Самолет «Ли-2» поднялся в воздух с одного из московских аэродромов и взял курс на Сталинград. Во избежание встречи с немецкими истребителями он летел почти над самой землей.

В светлом салоне самолета находились два генерала; перебросившись дежурными фразами, они замолчали. Жуков, облокотившись двумя руками на стол, дремал; Рокоссовский, сидя в кресле, смотрел в иллюминатор.

Навстречу самолету летели табуны светло-серых облаков, время от времени маячили блики солнца. Внизу плыли острова лесов, по-осеннему унылые поля, деревни, погосты, серой лентой тянулись прифронтовые дороги, на которых кое-где копошились солдаты, облепившие машины, шли танки и самоходки.

Рокоссовский посмотрел на усталое, но привычно суровое лицо заместителя Верховного и подумал: «Измотали человека работа в Ставке и челночные поездки по фронтам». Не одобрял Рокоссовский такой стиль руководства войсками. Жукову и начальнику Генштаба Василевскому пристало не заниматься гастролями и латать бреши в обороне, а, находясь в центре, куда стекаются все данные, управлять вооруженными силами и планировать операции. Поэтому часто мероприятия, проводимые решениями Ставки, страдают недальновидностью. «Да, — с горечью подумал Рокоссовский, глянув на Жукова. — Неужели представителям Ставки непонятно, что, попадая под влияние «местных условий», они теряют нити общей обстановки и способствуют принятию Ставкой ошибочных решений».

Рокоссовский вновь прильнул к иллюминатору. Под крылом самолета уже плыли приволжские степи. Темно-бурая поверхность была изрыта траншеями, в которых торчали солдатские каски. Заблестела Волга, вдали были видны контуры Сталинграда. Плотную пелену дыма разрывали яркие вспышки, то тут, то там поднимались в небо огненные языки.

Самолет лег на правое крыло и вскоре коснулся земли. Из-под шасси взметнулись буруны пыли.

— Приземлились? — протер глаза Жуков.

— Да, — ответил Рокоссовский, отправляясь в хвост самолета за багажом.

С аэродрома генералы немедленно направились на наблюдательный пункт фронта, находившийся возле населенного пункта Ерзовка. День был солнечным и ветреным. Машины неслись по фронтовой дороге, поднимая огромные клубы пыли.

Зарево пожарищ над Сталинградом становилось все более страшным. Берег Волги был окутан дымом и огнем. Фашисты по-прежнему пытались сбросить защитников Сталинграда в Волгу. Атака следовала за атакой. Войска Сталинградского фронта (теперь уже Донского) должны были помочь истекающей кровью армии Чуйкова. Армию от фронта отделял коридор около десятка километров шириной. Гитлеровцы захватили его еще в августе, и войска фронта не могли их оттуда выбить.

Когда Жуков и Рокоссовский приехали на НП, заместитель командующего фронтом генерал Гордов, увлеченный управлением войсками, не заметил их прибытия.

— Что, что? Я не слышу! — кричал он надсадным голосом. — Что, поджилки затряслись?.. За это топтание на месте ты будешь отвечать перед судом военного трибунала… Ты на меня не кричи! Я что, за твое бездействие хвалить тебя должен?.. Так, что ли? Где я тебе возьму танки?.. — нервничал Гордов, не стесняясь в выражениях. Это был невысокого роста худощавый средних лет мужчина с издерганным нервным лицом.

— Знаешь что, генерал-лейтенант, — не выдержал даже Жуков. — Бранью ничего не добьешься.

— Виноват, не заметил!

— Командующий 24-й армией Галанин, — буркнул, оправдываясь, Гордов. — Никогда не промолчит… Я его тоже понимаю: мы требуем активных действий, а у противника в два раза больше сил и средств. Поэтому атаки все время захлебываются.

Услышав поучения Жукова, Рокоссовский не мог сдержать улыбки.

Когда Гордов отлучился по каким-то делам, Жуков спросил:

— Чему улыбаешься? Вспоминаешь подмосковную битву?

— Именно так.

— Но ведь это было под Москвой.

Уточнив обстановку, Жуков и Рокоссовский отправились на КП фронта. Он находился почти на самом берегу Волги. Ночью сюда возвратился и Гордов.

— Я приказал войскам перейти к обороне, — доложил он Жукову.

— Как это — к обороне? — с металлом в голосе спросил Жуков.

— Я вынужден был это сделать.

— Чем вы это объясните?

— У меня не хватает артиллерии, боеприпасов, — резко ответил Гордов. — Меня все время торопят. Войска вступили в бой без подготовки. Нет времени на организацию взаимодействия.

— Кто в этом виноват? — спросил Жуков.