Читаем без скачивания Мемуары и рассказы - Лина Войтоловская

Но не поднялась, даже не пошевелилась.

С непонятной тоской она вспомнила, как умирал ее муж. Он долго лежал, разбитый параличом. Она ухаживала за ним, как умела. Оба почти никогда ничего друг другу не говорили. Но за несколько часов до смерти он позвал ее, попросил сесть поближе и сказал серьезно и грустно:

– Неладно мы с тобой прожили нашу жизнь, Анна. За то и не послал мне бог быстрой смерти. Потерпи еще немного. Теперь уже скоро… И вели дочке приехать меня хоронить. Сегодня же отбей телеграмму, как раз к похоронам и поспеет…

Дочь приехала, поспела. Она давно уже работала инженером на заводе в большом городе.

На поминках, где собрались только соседки, – она снова завела разговор о переезде матери к ней.

Но Анна упорно отмалчивалась.

– Женщины! – обратилась Маша к старухам. – Уговорите хоть вы мать. Ну что ей здесь одной делать?

– Нет, – покачала головою Анна, – ты уж прости, доченька, я здесь останусь. Тут жизнь прожила, тут и доживать буду. Да и могилку Степана Ивановича нашего как бросить? Останусь я, не неволь…

Больше дочь не стала ее уговаривать, только мельком удивленно на нее посмотрела…

Тоска и жалость наполняли сердце старухи. Глядя на пыльную землю у своих ног, она думала:

«Правду он сказал – неладно мы с ним прожили жизнь… И кто тому виной – он ли, я ли, – сейчас уже не поймешь… Может, и любил он меня когда, да я не разглядела? Что же мне так горько без него? Не знаю… Ничего-то я не знаю…»

Она заплакала, тихо, без всхлипываний, как плачут очень старые люди, не утирая бегущих слез… О чем? О трудной своей жизни? Да нет, – наверное, о том несовершенном, пропущенном, чего уже никак нельзя ухватить, вернуть, переделать…

Дождь, наконец, пошел. Сперва редкие, крупные капли, ударяясь о сухую землю, вздымали крошечные пылевые смерчи. Потом капли стали мельче, чаще. И вот дождь полил – стремительный, теплый, душный, заволакивая сидящую Анну, могилы, кусты, закрывая все вокруг.

И непонятно было – слезы или этот поздний дождь заливает лицо Анны…

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Первая любовь… Ей казалось, что она так и останется единственной. Когда-то эта уверенность помогала ей жить. Но потом…

Когда весной сорокового года он появился в этом маленьком пограничном городке, почти не осталось ни одной девчонки от пятнадцати до двадцати лет, которая не мечтала бы о том, чтобы новый инструктор райкома комсомола хоть раз пригласил ее в кино или на прогулку в парк, раскинувшийся на высоком берегу быстрой реки.

То ли слухи о его героической юности, то ли густая, совершенно седая шевелюра, резко контрастировавшая с румяным, гладким лицом и живыми черными глазами, но влюблялись в него и девушки постарше, а некоторые открыто навязывали знакомство. Он довольно настороженно относился к влюбленным взглядам, а близких знакомств избегал. И вовсе не потому, что был излишне скромен, а просто испытывал неловкость оттого, что легенда о его прошлом так цветисто разукрашивалась, а слава романтического борца с кулацкими бандами создавала ореол вокруг его седой головы.

А между тем ничего героического он в жизни не совершил. Действительно, поседел он в одну минуту, и виной тому были восставшие в его дальнем селе кулаки. Но все, что с ним произошло, было и проще, и будничнее, чем этого хотелось девичьей молве.

В тридцатом году в богатом сибирском селе, куда его отца назначили начальником отделения милиции, вспыхнуло кулацкое восстание. В ту ночь отца в селе не было – он поехал повидаться с матерью, учительствовавшей в маленьком городке, расположенном верстах в пятидесяти от села.

Сергей проснулся среди ночи от странного треска, который принял сперва за скрип раскачивающихся на ветру деревьев. Собрался было снова уснуть, но комната осветилась вдруг тревожным, колеблющимся светом. Он понял – это не ветер, а треск близкого огня. В одних трусах выбежал из хаты и вначале не мог понять, где горит. На мгновение внимание его отвлекли странные, редкие хлопки; похоже было, будто пастух подгоняет кнутом отставшую от стада корову.

И тут он увидел, как вспыхнул соседский сарай, выбросив вверх несколько ярко-оранжевых языков.

Ему было только четырнадцать лет. И первое, о чем он подумал, – о своих голубях, запертых в клетке на высокой крыше их хаты. Он бросился спасать не свои и отцовские вещи, а торопливо полез по приставной лестнице наверх, к своим птицам. Шар уже бил в лицо, но он добрался до клетки, выхватил распорку из скобы, распахнул дверцу. Увидел, как первая пара белых голубей взмыла вверх, размахивая крыльями, в свете зарева ставшими алыми. И тут же услышал грохочущие по железу шаги и возглас:

– А, вот где ты, пащенок!

Но пока двое огромных людей бежали к нему по коньку, он успел выхватить еще несколько птиц, подбросить их. Они взмыли, и шум их крыл на минуту заглушил и шаги, и треск близкого пожара. Потом он почувствовал, как кто-то схватил его за руки и за ноги, раскачал и швырнул. Ему показалось, что он летит вверх. Последнее, что слышал, – шум крыльев улетающих птиц.

Он не помнил, как нашел его отец, вернувшийся из города с небольшим отрядом, разоружившим бандитов, не помнил, сколько пролежал в больнице. Только одно он знал точно – все время, что он болел, над ним летали, шумя крыльями, красные голуби…

Первое, что он увидел, придя в сознание, было осунувшееся, постаревшее лицо отца и заплаканные глаза матери.

– Очнулся! – вскрикнула мать.

И тотчас затих сухой стрекот голубиных перьев. Он слышал только голос матери:

– Что же они с тобой сделали, сыночка! Ты весь седой!

– Ну, что плакать, – прервал отец. – Шивой, это главное…

Потом учился, окончил школу, служил в армии. Перед демобилизацией его вызвали в райком комсомола и предложили пойти работать инструктором райкома сюда, в пограничный городок.

Отец служил на Дальнем Востоке, мать была с ним. За последние три года он виделся с ними только один раз и как-то немного отвык от них. Решил, что ехать на три-четыре дня так далеко не стоит, лучше через год-два перетащить стариков к себе; не использовав отпуска, поехал к месту будущей работы. В армии он ни на минуту не оставался один и радовался теперь тому, что сможет почитать, порыбачить в одиночестве, по-своему построить свою самостоятельную жизнь.

А девушки? Что ж, ни одна из них не нравилась ему настолько, чтобы хотелось побыть с нею наедине. Поэтому они всегда собирались возле него кучками, не очень искренне пересмеиваясь и не очень складно запевая песенки из новых кинофильмов; но как только появлялась мужская компания, они безропотно уступали ей место и удалялись, боясь, что в городке пойдет про них недобрая слава.