Читаем без скачивания Сиверсия - Наталья Троицкая

Электрический свет резанул по привыкшим к темноте глазам.

Они вошли в абсолютно пустое помещение бомбоубежища. Оно было размером с теннисный корт, с серыми бетонными стенами, полом и потолком, снабженное двойными гермодверями с разобранными устройствами замков. Убежище освещалось двумя рядами тридцатишестивольтовых лампочек.

– Что это за буквы на двери: «ДСО»? – спросил Тагир.

– Дистанция спецобъектов.

Вдруг обвальный грохот сотряс воздух. Мороз от страха побежал по спине. Женский визг. Лязг автоматных затворов. Падающие с матом тела.

Хабаров передернул плечами. Он помнил, что его первая реакция была столь же мощной и как потом он долго пенял Севе Гордееву за эти свои «острые ощущения». Включающиеся среди тишины подземелья над ухом насосы дренажной системы производят неизгладимое впечатление. Он вздохнул: «Как же давно это было! В другой жизни…»

– Поднимайтесь. Пойдем воды попьем. Здесь хорошая артезианская вода.

Хабаров направился к маленькой металлической двери, что вела в смежное, выложенное голубым кафелем помещение.

– Что это было? – тоном еще не оправившегося от потрясения спросил Тагир.

Осадчий зло сплюнул, быстро поднялся и пошел за Хабаровым.

Вода была холодной, необыкновенно вкусной и без тошнотворного запаха хлорки. Они пили ее жадно, поочередно подставляя под единственный работающий кран сжатые лодочкой ладони, потом умывали чумазые от подземелья лица.

Тагир сидел на бетонном полу и, покашливая, курил.

– Во, Тагирчик, тебя пробрало! Ты ж не куришь!

Осадчий не смог сдержать смеха.

– Я ни разу в жизни так не боялся! – с сильным акцентом произнес тот. – Мамой клянусь! Что это было, вы скажете мне?

– Дренажная система – это погруженные насосы и трубопроводы. По достижении ватерлинии автоматический датчик уровня включает насос для откачки воды. Поэтому бомбоубежище не подтопляет, – сказал Хабаров. – Мы слышали звук включающегося насоса.

– О-о-о! Горе мне! – простонал Тагир. – Опозориться из-за какой-то железки!

– Ты пить пойдешь или нет? Не пойдешь, тогда поднимайся. Тагирчик, времени в обрез. Идти надо.

– Куда ты все торопишься, слушай?! – недовольно заворчал Тагир. – Часом раньше, часом позже… Какая разница?! Отдохни, дорогой. Давай посидим. Сдохну ведь! Не дойду.

– Дойдешь.

Осадчий помог Тагиру подняться. Он смотрел ему вслед, когда тот измученной походкой шел в умывальную. Хабаров перехватил этот взгляд и тут же отвел глаза. Когда-то он уже видел такой взгляд. Это был его собственный взгляд. Этот взгляд был у него всякий раз перед боевым вылетом, когда знаешь, что будешь убивать, а убивать не хочется. Вот как раз для таких взглядов и были предусмотрены «боевые 100 грамм».

– Баба сбежала! – вдруг заорал Тагир.

Наскоро вытирая лицо грязной полой пиджака, он выбежал из умывальной.

– Не сбежала я, – сказала Марина, выходя следом. – Там дальше туалет есть.

– Все. Уходим! – строго сказал Осадчий.

Он подхватил саквояжи и боком протиснулся вслед за Хабаровым в приоткрытые двойные гермодвери, точно такие же, как те, через которые они вошли.

Тоннель, в котором они оказались, как и бомбоубежище, был серый, бетонный, освещен тридцатишестивольтовыми лампочками, что было и непривычно, и необычно после долгих часов блуждания в темноте.

Здесь не было воды между шпал, и рельсы были не такие ржавые. Здесь даже был контактный рельс на восемьсот двадцать пять вольт, запитывающий поезда. Правда, напряжения в нем не было. Вдоль обеих стен шли связки силовых кабелей. Периодически встречались двери с непонятными табличками «СУ – NN», «ДСО-2», «ВВ», «Людской ходок».

Не прошло и десяти минут, как впереди показался просвет – довольно большое пространство, освещенное ярче, чем тоннель. Увидев его, Осадчий остановился.

– Это и есть «Дмитрогорская» – станция метро, на которую не ступала нога пассажира? – обернувшись к Хабарову, спросил он.

Хабаров кивнул.

Осадчий толкнул ногой ржавую рыжую дверь слева и посветил внутрь фонариком. Луч света скользил по серым бетонным стенам комнаты метра два на полтора. Стены были то там, то здесь покрыты белесым грибком, на бетонном полу валялись остатки какой-то аппаратуры.

– Тагир, оставим саквояжи здесь. Мало ли что…

Идти без груза было наслаждением.

Они прошли еще немного вперед. Платформа стала видна более отчетливо. Подходить к ней вплотную Осадчий не стал.

– Ждите меня здесь. Тагир, пожалуйста, без резких движений. Если ты меня оставишь без проводника, я тебе башку прострелю.

Он соскочил со шпал в канаву, шедшую вдоль левой стены и, пригнувшись, побежал вперед.

Приблизившись к платформе, Осадчий не стал подниматься наверх, а юркнул вниз, под бетонный настил, и исчез.

Хабаров хмуро глянул на Тагира.

Тот взял Марину сзади за ворот куртки, упер ей в спину ствол автомата

– Только дернись, спасатель! Ты – проводник, а про бабу Никита ничего не сказал.

Полковник Добрынин заметно нервничал. Он курил сигарету за сигаретой и то и дело поеживался от противного озноба, мурашками пробегавшего по спине.

Уже обсудили все доступные темы. Решили, почему в России уж два века как все одна и та же проблема – дураки и дороги; почему «Ниссан» голландской сборки 1992 года выпуска лучше новенького, собранного у нас; почему обычный банковский кредит выгоднее, чем предлагаемая заманиха-овердрафт; почему с красивой жить тоскливо, а со страшненькой страшненько; почему всех денег все равно не заработать, но хочется, и почему хочется всегда не там и не тех.

Как раз когда они почувствовали друг в друге родственные души, Мозговой, тощий и долговязый напарник Добрынина, задушевно так, с матерком, спросил:

– Товарищ полковник, какого х…я? Долго еще будем концы морозить? Четвертый час ждем!

– Не знаю, – хмыкнул Добрынин.

Он зябко поежился, шумно выдохнул, сплюнул.

– Знаешь, капитан, если бы он не пришел, это было бы лучшим исходом для нас обоих.

– Это почему же?

– Это сволочь, отмороженная на всю голову.

– А какая нам разница? Будет борзеть, шлепнем, и дело с концом! У нас же приказ: при выходе клиента из-под контроля действовать по обстановке. А кто сможет проверить эту обстановку?

Добрынин вздохнул, достал носовой платок, шумно высморкался.

– Крамольно мыслишь, Мозговой. Мелко. Лучше куртку застегни, чтобы бронежилета видно не было. Твое дело не принимать решения, а меня страховать. Не хватайся ты за ствол при каждом переходе разговора на повышенный тон! А-то будет как в Питере.

– Е-есть! – разочарованно протянул Мозговой. – На этой уголовной сволочи клейма ставить негде. Ее тупо мочить надо! А мы в дипломатию с нею играем, прикрытие обеспечиваем! Николай Алексеевич, может, вы мне объясните, почему офицеры ФСБ должны лебезить перед этой распальцованной шоблой?

– Тебе по выслуге майора когда должны были дать? – без перехода спросил Добрынин.

– Три года назад. А что?

– Вот когда поймешь почему, тогда и майора получишь. Я однажды спросил: «Почему?»

– И что?

– На подхвате с тех пор. Кстати, из-за того субъекта, что мы сейчас ждем.

Они стояли в самом конце пустынной серой платформы, разделенной двумя рядами опор, освещенной редкими лампами дневного света. Стены и потолок платформы были из ничем не прикрытых металлических тоннельных тюбингов [44] .

Легкий шорох, едва уловимый в гулком подземелье, непонятный, нарушающий привычную слуху картину, заставил их насторожиться. Добрынин жестом приказал напарнику спрятаться. Мозговой тут же встал за опору, на всякий случай приготовив пистолет с навернутым на него глушителем.

Добрынин остался на месте. Напоказ беззаботно он закурил новую сигарету, затянулся и шумно выпустил дым через ноздри. Добрынин ждал его появления. Чекист чувствовал кожей, что человек, из-за которого его блестящая карьера очень быстро накрылась самым что ни на есть медным тазом, рядом. Добрынин всматривался в черноту тоннеля и в слабо освещенное пространство платформы, но никого так и не смог разглядеть.

– Любезнейший, не подскажешь, как мне на руддвор [45] попасть? – голос был спокойным, доброжелательным.

Добрынин обернулся.

За его спиной, шагах в семи, у едва приметной двери с маленькой заржавевшей табличкой «Аварийный выход» стоял высокий, плотный, абсолютно лысый мужчина. Его рыже-зеленый камуфляж был в грязи, ноги, обутые в высокие армейские ботинки, почти до колен были в коричневой мокрой глине.

– Я новый электрик. Заблудился… – улыбаясь, добавил незнакомец и перекинул с руки на руку автомат.

– Руддвор на нижнем уровне ствола. Войдите в лифт и вызовите дежурного, – ответил отзывом на пароль Добрынин.

– Ну, слава богу! Я думал, тебя паралич разобьет при моем появлении, – сказал Осадчий.

Добрынин улыбнулся, шагнул навстречу и протянул руку.

– Здравствуйте, Никита Васильевич. Заждались мы вас. Как добрались?