Читаем без скачивания Бен-Гур - Льюис Уоллес

Все вокруг тонуло в тишине ночи. Ни единое дуновение ветерка не вздымало ряби на зеркальной поверхности озера. Все древние звезды высыпали на небо, каждая на предназначенном ей месте. Повсюду чувствовалось дыхание лета – на земле, на поверхности озера, в небесах.

Воображение Бен-Гура было распалено, чувства возбуждены, душа его не находила покоя. Поэтому пальмы, небо и воздух представились ему далекой южной землей, куда Балтазара много лет назад направило отчаяние; недвижная поверхность озера обернулась водами Нила, на берегу которого этот добрый старик молился в тот момент, когда Святой Дух явился ему в своем блистающем обличье. Сама ли собой вся эта обстановка чуда окружила Бен-Гура? Или это он был перенесен куда-то? А что, если чудо повторится – и уже с ним? Он трепетал от одной этой мысли и, объятый священным страхом, все же желал этого и даже ждал повторения видения. Когда же наконец лихорадочное возбуждение сменилось спокойствием, к нему вернулась и способность рассуждать.

Рисунок его жизни получил свое объяснение. До сих пор, когда Бен-Гур принимался рассуждать о ней, то всегда обнаруживал некую зияющую пустоту, которую он не был способен заполнить или перескочить, – пустоту столь огромную, что лишь неясно различались ее противоположные края. Получив образование капитана и солдата, в какой области он мог найти применение своим знаниям? Бен-Гур, разумеется, подумывал о революции; а процесс революционных преобразований всегда один и тот же. Чтобы вести за собой людей, всегда было необходимо следующее: во‑первых, причина или предлог, чтобы найти себе приверженцев; во‑вторых, конечная цель устремлений. Как правило, успешно сражается тот, кто имеет какие-то слабые места, которые он не способен устранить или замаскировать. Но гораздо успешнее сражается тот, кто, имея слабые места, тем не менее питает надежды на блестящее будущее – будущее, в котором он мог бы обрести бальзам для своих ран, воздаяние своему героизму, память и благодарность в случае смерти.

Чтобы решить для себя – успех светит ему или поражение, Бен-Гур должен был тщательно изучить своих приверженцев, тех людей, на кого он мог бы рассчитывать, когда все будет готово к началу действия. Естественно, что такими людьми были его земляки. Зло, творимое Израилю, было злом для каждого из сынов Авраама, и каждый из них имел свою причину сражаться – святую или земную.

Итак, причина имелась; но что считать конечной целью?

Часы и дни, которые он провел в рассуждениях на эту тему, не поддавались исчислению, но приводили все к одному и тому же заключению: ею могла стать только весьма общая, смутная и неопределенная идея национального освобождения. Было ли этого достаточно? Он не мог сказать «нет», потому что это обозначало бы конец всем его надеждам; он не мог заставить себя сказать «да», потому что его мудрость говорила ему совсем другое. Он даже не мог убедить себя, что Израиль в одиночку способен успешно сражаться с Римом. Он знал возможности своего великого противника; знал он и то, что его искусство войны, политики и управления было даже значительнее его материальных возможностей. Лишь всемирная коалиция могла бы совладать с Римом, но – увы! – на такое не приходилось рассчитывать. Была еще одна возможность – и сколь долго и напряженно над этой возможностью он размышлял! Нужен был герой, который возникнет в одном из угнетенных народов и, подняв боевое знамя, завоюет весь мир! Какую славу могла бы обрести Иудея, став новой Македонией под водительством нового Александра! Но еще раз увы! Во главе с раввинами вполне возможна отвага, но только не дисциплина. А затем – язвительная усмешка Мессалы в саду Ирода Великого: «Все, что вы завоевываете за шесть дней, вы теряете на седьмой».

В своих размышлениях он никогда не приближался к краю этой зияющей пропасти. Словно какая-то сила отталкивала его прочь. Столь часто повторялись эти безуспешные попытки, что он уже готов был сдаться, уповая только на удачу. Гипотетический герой может появиться и при его, Бен-Гура, жизни, а может прийти позднее. Один лишь Господь ведает об этом. В таком состоянии духа не потребовалось слишком много времени, чтобы краткий пересказ Маллухом истории Балтазара произвел на него впечатление. Теперь он выслушал рассказ самого участника событий о появившемся наконец чаемом герое, сыне Израиля и Царе Иудейском! За спиной же этого героя – вы видите! – стоит весь мир с оружием в руках.

Царь подразумевает наличие царства; он должен быть воином, славой равным Давиду; правителем, мудростью и великолепием равным Соломону; царству же его предстояло стать утесом, о мощь которого разобьется сила Рима. В перспективе же была колоссальная война, сменяющаяся агониями жизни и смерти, – а затем мир, означавший, разумеется, владычество Иудеи на вечные времена.

Сердце Бен-Гура отчаянно колотилось – казалось, он уже видел Иерусалим, ставший столицей мира, и Сион с возвышающимся на нем троном Владыки Вселенной.

Восторженному молодому человеку представилось редкостной удачей, что он оказался в шатре, который посетил человек, воочию видевший этого Царя. Он, Бен-Гур, мог лицезреть этого очевидца, слышать его, узнать от него все, что тот знал о грядущих переменах и особенно о времени, когда они должны были произойти. Если совсем близко, то про военную кампанию во главе с Максентием можно было забыть – в этом случае ему следовало направиться в родные пределы и начать собирать, организовывать и вооружать племена, чтобы Израиль был готов, когда придет день возрождения.

Как мы видим, Бен-Гур нынешним вечером выслушал всю историю из уст самого Балтазара. Был ли он удовлетворен?

Душу его омрачала тень, куда более плотная, чем та, которую отбрасывали сейчас на землю кроны пальм, – тень неуверенности, которая – обрати на это внимание, о читатель! – относилась больше к царству, нежели к царю.

«Что же это за царство? И каким оно должно быть?» – мысленно задавал себе вопрос Бен-Гур.

Так впервые были сформулированы вопросы, которые сопровождали Младенца до конца Его земного пути – непостижимые в Его время и спорные ныне, – настоящая загадка для всех, кто не хочет или не способен понять, что каждый человек представляет собой двуединство бессмертной Души и смертного Тела.

– Каким оно должно быть? – снова спросил себя Бен-Гур.

Нам, о читатель, Младенец сам ответил на этот вопрос, но для Бен-Гура существовали только слова Балтазара: «На земле, но не от нее самой – не для людей, но для их душ, – владение, исполненное невообразимой славы».

И разве удивительно, что несчастный юноша нашел эту фразу лишь усугубляющей загадку?

– Не руки человека создавали его, – в отчаянии рассуждал он. – У царя подобного царства нет нужды ни в подданных, ни в работниках, ни в советниках, ни в солдатах. Земля может погибнуть и возродиться вновь, а правительство может найти новые принципы для своего правления, нечто такое, что займет место Силы. Но что бы это могло быть?

Вот опять, о читатель!

То, что нам не дано увидеть, не мог прозреть и он. Мысль о том, что в Любви заключена величайшая сила, и сейчас дошла не до всех; тем более не каждый человек сможет внятно сформулировать, что для правительства и его задач – поддержания мира и порядка – Любовь куда лучше и действеннее, чем Сила.

В самый разгар его раздумий на плечо его легла рука.

– Мне надо кое-что сказать тебе, о сын Аррия, – произнес Илдерим, останавливаясь рядом. – Одно только слово, а затем я должен вернуться к себе, потому что час уже поздний.

– Я весь внимание, шейх.

– Что до вещей, о которых ты сегодня услышал, – почти без паузы продолжал Илдерим, – то поверь всему, кроме того, что касается сущности царства, которое установит Младенец, когда воцарится на земле. И не рассуждай об этом, пока не услышишь слов купца Симонидиса – этот добрый человек живет здесь, в Антиохии, и я познакомлю тебя с ним. Египтянин образно изложил тебе свои мечты, которые слишком хороши для грешной земли. Но Симонидис мудрее, он напомнит тебе слова ваших пророков, укажет даже книгу и страницу в ней, так что ты не сможешь отрицать, что Младенец воистину будет Царем Иерусалимским – да, клянусь великолепием Господним! – таким же царем, каким был Ирод, но только лучше и куда более могущественным. И тогда, вот увидишь, ты вкусишь радость отмщения. Я сказал. Мир тебе!

– Постой, шейх!

Если Илдерим и услышал его оклик, то не остановился.

– Опять этот Симонидис! – горько пробурчал Бен-Гур. – Симонидис здесь, Симонидис там; от кого только я не слышу о нем. Славно, однако, обложил меня этот слуга моего отца, который по крайней мере знает, как поскорее ухватить то, что на самом деле принадлежит мне. Неудивительно, что он если не мудрее, то побогаче этого египтянина. Клянусь Заветом! Не дело, когда неверующий пускается в путь, чтобы найти веру, которую он будет хранить, – и я этого не сделаю. Но что это? Поют… женский голос… или ангельский? Звук идет оттуда…