Читаем без скачивания Бен-Гур - Льюис Уоллес

Ну а теперь я приступаю к изложению самого интересного.

Прошлым вечером, выступая в качестве хозяина торжества, даваемого в честь группы приезжих из Рима – их чрезвычайная молодость и неопытность привлекла мое сострадание, – я услышал странную историю. Максентий, консул, как ты знаешь, прибывает сегодня, чтобы возглавить военную кампанию против парфян. Среди его честолюбивых приближенных есть некий молодой человек, сын недавно умершего дуумвира Квинта Аррия. Мне представилась возможность более подробно расспросить об этом молодом человеке. Когда старший Аррий отправился в погоню за пиратами, разгром которых принес ему заслуженные почести, семьи у него не было. Вернувшись же из своего победоносного похода, он привел с собой наследника. А теперь соберись с силами, как подобает обладателю столь многих дарований вкупе с живыми сестерциями! Сын и наследник, о котором я повествую, – тот самый человек, которого ты в свое время отправил на галеры, тот самый Бен-Гур, который должен был умереть за веслом лет пять назад. Ныне же он вернулся, обладая несметным состоянием и званием, в качестве римского гражданина. Что ж, ты пребываешь столь высоко, о мой Мидас, что можешь позволить себе не тревожиться. Я же оказался в явной опасности – нет необходимости говорить тебе об этом. Да и кому об этом знать, как не тебе?

Скажешь ли ты по поводу всего этого: «Ну подумаешь»?

Когда Аррий, приемный отец этого призрака, вырвавшегося из объятий самой прекрасной из Океанид (смотри выше мои рассуждения, какой она должна была бы быть), вступил в битву с пиратами, его корабль был потоплен, а из всего экипажа остались в живых только двое – сам Аррий и этот его наследник.

Офицеры корабля, снявшие их с обломка, за который те держались, поведали, что спутник трибуна был молодым человеком, который, когда его подняли на палубу, был одет в рубище галерного раба.

Это должно звучать убедительно, но если ты против ожидания снова скажешь: «Ну подумаешь», то я должен сообщить тебе, о мой Мидас, что не далее как вчера мне представился случай – за что я благодарен Фортуне – встретиться с этим таинственным сыном Аррия лицом к лицу. И вот теперь я свидетельствую лично, что, хотя тогда я и не узнал его, это тот самый Бен-Гур, который многие годы был моим другом детства; тот самый Бен-Гур, который, будь он даже обыкновеннейшим из смертных, в этот самый момент думает о возмездии – потому что я на его месте думал бы о нем, – о возмездии, которое не ограничилось бы укорочением жизненного пути, но явилось бы возмездием за свою страну, мать, сестру, самого себя и – я называю это последним, хотя ты, возможно, считаешь, что это должно было бы быть упомянуто прежде всего, – за потерю состояния.

Теперь же, о мой добрейший благодетель и друг, мой Грат, подумай об опасности, грозящей твоим сестерциям, поскольку лишиться их было бы худшим из того, что судьба может послать нам, и заметь, что я перестал величать тебя именем этого старого дурака, царя Фригии, поскольку теперь, я верю (уж если ты дочитал мою писанину до этого места), ты перестал твердить свое «Ну подумаешь» и готов начать думать о том, что следует предпринять ввиду столь исключительных обстоятельств.

Было бы чересчур пошло спрашивать тебя, что следует предпринять. Лучше позволь сказать мне, что я являюсь твоим клиентом[81] или, лучше сказать, что ты – мой Улисс, чьей обязанностью является указать мне правильное направление.

Мне доставляет наслаждение представлять себе, как ты берешь это письмо в руки, как ты читаешь его, как серьезность твоего лица сменяется временами улыбкой; как, отбросив колебания, ты приходишь к единственно верному решению. О, я знаю, что здравым смыслом ты подобен Меркурию, а расторопностью – нашему цезарю.

Солнце уже показалось из-за горизонта. Час спустя два гонца отправятся от дверей моего дома, каждый из них будет иметь при себе скрепленную печатью копию настоящего письма. Один из них отправится к тебе по земле, другой – морем. Я придаю столь высокую важность своему сообщению, поскольку считаю, что ты должен быть как можно раньше и подробнее информирован о появлении нашего общего врага в этой части римского мира.

Я буду пребывать здесь, ожидая твоего ответа.

Все передвижения Бен-Гура будут определяться, разумеется, его начальником, консулом, который, даже пребывая в трудах день и ночь без отдыха, не сможет выступить раньше чем через месяц. Ты представляешь себе, каких трудов стоит собрать и снарядить армию, которой предстоит действовать в пустынной и малонаселенной местности.

Я встретил вчера иудея в роще Дафны, и даже если он сейчас и не там, то несомненно в ближайших окрестностях, что облегчает мою задачу – не упускать его из виду. Если бы ты спросил меня, где он обретается в настоящий момент, я ответил бы тебе с совершенной уверенностью, что его сейчас можно найти в Пальмовом саду, в шатре у предателя Илдерима, который недолго сможет избегать нашей карающей руки. Не удивлюсь, если Максентий в качестве одной из первых мер посадит этого араба на корабль для отправки его в Рим.

Я столь уверенно говорю о местопребывании этого иудея, потому что это будет чрезвычайно важно для тебя, о прославленный, когда ты начнешь размышлять над тем, что следует предпринять; поскольку я уже знаю (и в свете этого знания я льщу себе, ощущая себя все более мудрым), что каждый план, включающий в себя человеческие действия, должен учитывать три обстоятельства – время, место и средство.

Если же ты скажешь мне, что считаешь место вполне устраивающим тебя, то можешь, не колеблясь, поручить все это дело своему лучшему другу, а также и самому прилежному из твоих учеников.

Мессала».

Глава 2

Арабские скакуны Илдерима в упряжке

Примерно в то время, когда гонцы отправились в путь, неся с собой послание Мессалы (стояло все еще раннее утро), в шатер Илдерима вошел Бен-Гур. Он уже успел окунуться в озере и позавтракать, а в шатре появился облаченным в нижнюю тунику без рукавов, подол которой едва достигал ему до колен. С оттоманки его приветствовал шейх.

– Мир тебе, сын Аррия, – восхищенно произнес он, поскольку ему воистину еще не приходилось видеть столь совершенное воплощение блестящей, сильной и уверенной в себе мужественности. – Мир тебе и добро пожаловать. Лошади уже готовы, готов и я. А как ты?

– Мир и тебе, мой благородный шейх. Благодарю тебя за добрые пожелания. Я готов.

Илдерим хлопнул в ладоши.

– Я велю привести лошадей. А пока присаживайся.

– Они уже запряжены?

– Нет.

– Тогда позволь мне сделать это самому, – сказал Бен-Гур. – Мне нужно как можно лучше познакомиться с твоими скакунами. Я должен узнать их имена, о шейх, чтобы говорить с каждым из них в отдельности; должен понять их характер, потому что они как люди – слишком резвого придется осаживать, а робкого поощрять и ободрять. Вели слугам принести мне их упряжь.

– И колесницу? – спросил шейх.

– С твоего позволения, я осмотрю ее отдельно сегодня днем. Вместо нее я хотел бы попросить у тебя пятую лошадь, если это возможно; но она должна быть не оседлана и столь же быстра, как и остальные.

Илдерим не мог скрыть своего удивления, но тут же послал слугу с поручением.

– Вели конюхам принести упряжь для четырех лошадей, – распорядился он, – упряжь для четырех и узду для Сириуса.

Отпустив слугу, он повернулся к Бен-Гуру:

– Сириус – мой любимец, а я – его, о сын Аррия. Мы с ним знаем друг друга уже двадцать лет – побывали вместе и в шатре, и в битве, и во всех уголках пустыни. Сейчас я вас познакомлю.

Подойдя к разделяющему шатер пологу, он поднял его и придержал для Бен-Гура. Лошади осторожно приблизились к людям. Одна из них, с небольшой головой, блестящими глазами, с выгнутой как натянутый лук шеей и широкой мощной грудью, на которую падала густая длинная грива, ткнулась мордой в грудь хозяина.

– Хороший ты мой, хороший, – растроганно произнес шейх, похлопывая коня по темно-коричневой щеке. – Ну, доброе тебе утро.

Повернувшись к Бен-Гуру, он прибавил:

– Это Сириус, отец тех четверых. Мира, их мать, дожидается нашего возвращения, поскольку она слишком драгоценна, чтобы рисковать ею, – в дороге может случиться всякое. Но больше всего я беспокоюсь о том, – и при этих словах он усмехнулся, – я беспокоюсь о том, о сын Аррия, сможет ли наше племя перенести ее отсутствие. Она наша гордость и слава; люди просто боготворят ее. Когда она пускается галопом, все смеются от радости. Десять тысяч наездников, сынов пустыни, начнут сегодняшний день с вопроса: «Что слышно о Мире?» И когда им ответят: «Она чувствует себя хорошо», они воскликнут: «Сколь милостив к нам Господь!»