Читаем без скачивания Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, вспыхнувшая злость как-то совершенно растаяла вечером, когда лежащая тетка от нечего делать стала рассказывать ему другую историю из недавнего прошлого села.
Оказывается, в прошлом году после всей уборочной молодой директор совхоза вдруг вздумал начать масштабное «окультуривание» своих работников вдобавок к процветающей самодеятельности в только что отстроенном Доме культуры. Полный народа совхозный автобус отправили в областной центр. Женщины решили сходить-таки в театр, а мужики стали подступаться к культуре основательно и издалека, начав с цирка.
В театре первый акт прошел спокойно, но вышли после него сельские женщины в буфет и обомлели: колбаса, которую в деревне-то и по талонам не видывали, здесь в свободной продаже! Пусть и не в чистом виде, а ломтиками на бутербродах, так ведь хлеб не лишний будет, сгодится скотину кормить. Жаль, что сразу не знали о таком чуде, не оказались бы в хвосте очереди…
В общем, когда уже начался второй акт, в зал влетела забравшая в буфете последние тридцать бутербродов пышнотелая нянечка деревенского детсада. Остальные запыхавшиеся односельчанки уже сидели на несколько рядов позади ее места. Нянечка, обступая ноги сидящим, хлопая их сумками и бормоча свое привычное «Ой, что-то будет», протиснулась до своего места и бухнулась на сиденье. На ее беду расположенное сзади место было свободным, и когда от резкого натиска грузного тела спинка кресла вылетела, нижняя часть сидения крутанулась назад и нянечка опрокинулась плечами до пола. Широкий таз ее застрял между спинок кресел.
Зал потряс женский визг. Актеры ошарашенно замерли в немой сцене, а зрители уставились на торчащие над головами и неистово дрыгающие полные женские ноги. Один сапог полетел с них в сторону сцены. После повторного визга сидящие сзади работницы этого детсада очнулись от оцепенения и бросились выручать коллегу напрямик, перелезая через зрительные ряды. Трещали юбки, отпрыгивали в стороны сидящие на пути… Актеры, скосив глаза на зал, поняли, что зрителям не до них, и поплелись за кулисы наблюдать из-за них творящееся в зале безобразие.
Кое-как нянечку выдернули, усадили рядом и собрали разлетевшиеся бутерброды. Обратно на свои места односельчанки пошли уже не напрямик, а как положено, по проходам.
Второй акт спектакля актеры начали повторно играть с самого начала.
– Мужикам, небось, и рассказать-то нечего будет, не то что нам, – шептались женщины, выходя с полными бутербродов сумками из театра на улицу. Предположение оказалось ошибочным.
Первое отделение в цирке мужики просидели тоже без эксцессов. А в антракт добрались до буфета и обалдели: вино продают «полстаканами» без всяких ограничений! Пусть какая-то кислятина виноградная, но бери хоть по пять порций одну за другой – никто слова не скажет. В то время как дома-то две бутылки водки по талонам на месяц! Пили быстро, без опаски: все равно этот компот через пару часов выветрится. С интересом поглядывали на сельского пастуха, гадая, обуяет ли того на этот раз его страсть. Невелик был ростом мужичок, но сильно голосист, и чуть пригубив спиртного, не мог никак обойтись без пения. Частушки на вечорках горланить мог часами – знал их великое множество, да только все похабные. А уж если увидит где гармониста, то и в трезвом виде не удержится – упросит завернуть хоть одну мелодию побойчее, чтоб прокричать выраженьице поядренее…
Наконец, изрядно выпивши, уселись. Второе отделение началось традиционно – на сцену вышел клоун с огромной намалеванной улыбкой на лице. В руках его попискивала какая-то маленькая гармошка…
– Девки в озере купались и поймали рака!
Целый день они гадали, где у рака с…! – восторженно размахивая руками, вскочил с места и помчался на арену переполнившийся чувствами пастух. Вокруг клоуна он чуть ли не пошел плясать вприсядку. Ничего не соображающий клоун сначала обалдело подыгрывал что-то совершенно невпопад, но потом до него дошло, что похабность частушек нарастает угрожающими темпами. Гармошка повисла в руках, огромная улыбка тоже обвисла на испуганном лице, которое стало напоминать морду акулы с накрашенными губами. Впрочем, аккомпанемент солисту уже не требовался.
Успех был полный: мужчины били в ладошки и кричали «Браво!», женщины хихикали в рукава, но прислушивались очень внимательно. Осмеянный клоун засеменил с арены под всеобщий хохот. Через минуту вместо него выскочила пара силачей и поволокла выкрикивающего последние похабности певца за кулисы. Зал неистовствовал от возмущения. Второе отделение начали только через несколько минут, когда все утихли. После него утащенный с арены пастух догнал на улице односельчан и похвастался:
– А меня-то в клетке из-подо львов запирали!
– Чего ж в милицию-то не сдали?
– Да они ж с пониманием, тоже артисты, своих не сдают. Посидел и отпустили…
Александр почувствовал тогда маленький укол стыда за испытанную недавно злость к людям. Да, нельзя злиться на людей, но не хотелось бы и уподобляться их массе, – подумал он. – Надо постоянно быть в азарте каком-то, иначе засасывающую болотную силу не преодолеешь!
Вернувшись в Москву, он с жадностью схватился за то, что могло дать пищу этому азарту преодоления – за свое давнее увлечение музыкой. Он и ранее, пользуясь своим отличным слухом и неплохим весьма оригинальным голосом, пробовал копировать то одних, то других исполнителей, но всегда выходило что-то не то… И тут вдруг он почувствовал, что все получается: стоит только наполниться как следует этим азартом преодоления, как исчезает потребность кого-то копировать, появляется что-то свое. Он сочинил одну песню, другую.
И тут он понял, что такое Дар – это умение, которое, сколько ни вкладывай в него сил, вернет тебе еще больше и сил, и того самого азарта, на котором все зиждется. И он понял, что удержать в руках обретенный Дар без постоянного отчаянного азарта преодоления не получится. И он сполна выплеснул этот азарт в свои песни и сам удивлялся уже через несколько лет, как быстро эти песни, тиражируемые в квартирах на магнитофонных кассетах, осваивают пространства страны. Слишком многим, оказывается, хотелось подпитаться именно этим азартом.
И даже очень осторожное признание властью не умерило в нем отчаянности его азарта. Александр умел всегда находить подпитку этому азарту – любая увиденная им несуразность и пошлость давали тут пищу для поэзии. Особенно его заводила та трусость, с которой закостеневшая советская система пыталась оставаться незыблемой под напором новых проблем и вопросов. «Азарт уже не такой совсем в людях, каким он был лет 30 назад, поймите! – возразил он как-то в разговоре одному партийному деятелю. – Так направьте сами его в нормальное русло, а не толкуйте про заветы дедушки Ленина».
Последние годы советской власти
