Читаем без скачивания Сестры Марч (сборник) - Луиза Мэй Олкотт

Но Эми сильно обожгла руки огнем и горячим растительным маслом, так что выжигание вскоре было забыто ради следующего увлечения. Она стала писать красками. Приятель художник снабдил ее старыми палитрами, кистями и красками, и она пекла, как блины, пасторали и марины. Ее чудовищные коровы и свиньи брали призы на сельскохозяйственной ярмарке, а пейзажи кораблекрушений грозили вызвать приступ морской болезни у зрителя, знакомого с кораблями и водной стихией. Но, впрочем, все кончалось добродушной шуткой в адрес художницы, мало смыслящей в устройстве палуб и парусной оснастке.

Из угла ее комнаты, превращенной в мастерскую, на гостей смотрели смуглые мальчишки и черноглазые мадонны, отдаленно напоминающие полотна Мурильо; или навеянные Рембрандтом бурые тени с трагическим акцентом не там, где следует; Рубенс подарил картинам Эми полнокровных матерей с пухлыми чадами; ну а Тернер отозвался образом бури со свинцовыми тучами, рыжими молниями, бурыми дождями и пурпурными закатами, причем в центре обязательно помещалось нечто напоминающее помидор, так что зрителям оставалось спорить, что это такое: солнце ли, бакен, матросская куртка или мантия короля.

Затем она стала делать портреты углем, на которых все члены семьи представали такими черными и перепуганными, словно их только что извлекли из угольной ямы. Пастельные наброски, более мягкие, получались у Эми значительно лучше; здесь она умела добиться сходства, и ее собственные волосы, носик Джо, губки Мег и глазищи Лори выглядели на портретах «просто восхитительно».

Далее настал черед гипса и глины. Теперь весь дом заполонила лепнина, и случалось даже, что ее фрагменты сваливались с полок чулана на ни в чем не повинные головы. В качестве моделей в дом зазывались дети, которым Эми с ее таинственными занятиями казалась какой-то юной великаншей-людоедкой. На поприще скульптуры Эми мало преуспела, а одно неожиданное происшествие и вовсе погасило пыл нашей мастерицы. За недостатком моделей, она решила выполнить в гипсе изображение своей весьма изящной маленькой стопы. И вот в один прекрасный день вся семья была разбужена стонами и скрежетом. Все выскочили из дому как по тревоге и стали свидетелями такой картины: юная мастерица неуклюже прыгала возле сарая, волоча кастрюлю с гипсом, из которого ей никак не удавалось высвободить ногу. Избавление от гипсового капкана оказалось трудным и даже опасным, поскольку Джо расхохоталась во время процедуры и поранила ножиком злосчастную ножку своей любимой сестры. После этого Эми уже никогда не возвращалась к скульптуре.

Потом ее поглотило новое пристрастие – зарисовки с натуры. Она целыми днями пропадала на реке, в поле, в лесу или среди каких-нибудь живописных развалин. Она без конца простужалась, сидя на траве и запечатлевая очередное чудо природы: камень, пенек, гриб, сломанный ствол или облачную громаду, которая на бумаге скорее напоминала пуховую перину. Она жертвовала красотой своей кожи, плавая в полуденный зной по рекам, чтобы изучить светотень, и заработала себе морщинку на носу, потому что в поисках «точки обзора» непрестанно косилась или щурилась.

Микеланджело говорил, что гений – это неистощимое терпение, и если это действительно так, то Эми следовало отнести к разряду избранников, поскольку наперекор всем препятствиям, провалам и неудачам, она не теряла надежды, что когда-нибудь сотворит «настоящее».

Одновременно с этим она училась, помогала матери по хозяйству и находила утешение в том, что, даже не добившись славы великой художницы, она станет благовоспитанной и привлекательной женщиной. И тут Эми безусловно преуспела, ибо принадлежала к тем счастливым созданиям, которые нравятся без особых усилий с их стороны, повсюду находят друзей и живут так легко и свободно, что окружающие говорят – они родились под счастливой звездой. Она всем была по душе, потому что к числу многих ее достоинств принадлежало и чувство такта. Она инстинктивно чувствовала, что в каждом случае наиболее приятно и уместно, знала, кому что сказать в тех или иных обстоятельствах, и была наделена таким самообладанием, что сестры говорили: «Эми ни к чему "нужные связи", она сама проложит себе путь».

Пожалуй, одной из немногих ее слабостей было желание попасть в «лучшее общество», при том что она толком и не знала, какое общество следует считать лучшим. Деньги, положение, богатая обстановка, изысканные манеры влекли ее воображение, и ей хотелось принадлежать к людям, которые обладают всем этим. Хотя зачастую она не отличала истинной ценности от подделки и восторгалась тем, чем восторгаться не следовало. Ни на минуту не забывая о своем благородном рождении, она развивала в себе аристократические вкусы и чувства, чтобы при первой возможности занять то место, которое из-за бедности пока ей было недоступно.

«Прекрасная леди», как называли ее друзья, страстно желала стать воистину леди, и ее благородное сердце давало ей право так называться, однако Эми еще предстояло постичь, что красота души не приобретается за деньги, что высокое положение не означает благородства и что поистине хорошее воспитание не скроет даже внешняя невзрачность.

– Мамочка, я хочу попросить тебя об одной любезности! – объявила однажды Эми, с очень важным видом войдя в кабинет миссис Марч.

– Сделай милость, деточка, скажи, в чем дело, – откликнулась мать, в чьих глазах полная достоинства юная леди еще оставалась ребенком.

– Через неделю мои рисовальные классы заканчиваются, и вот, пока девочки не разъехались на лето, я хочу позвать их к нам. Им просто не терпится увидеть реку, порисовать сломанный мостик и кое-что перерисовать из моей книжицы, от которой они в таком восторге. Они были ко мне всегда добры, и я так им благодарна! Понимаешь, они все богатые, а я… Но они никогда не показывали, что между нами есть разница!

– А с какой стати им задаваться? – спросила миссис Марч с тем достоинством, за которое девочки звали ее «Марией-Терезией».

– Ну, ты же знаешь, что мы почти самые бедные… Только пусть тебя это не мучает. Пока твои цыплятки уступают другим, более пригожим, но ведь гадкий утенок в один прекрасный день превратился в лебедя, – и Эми улыбнулась безо всякой горечи.

У нее был добрый нрав, и она всегда уповала на благие перемены.

Миссис Марч рассмеялась и с тихой материнской гордостью спросила:

– Ну, и какие у тебя планы, мой белокрылый лебедь?

– Мне хотелось бы, чтобы девочки пообедали у нас, а потом я поведу их смотреть наши любимые места и устрою для них праздник искусства!

– Ну что ж, это, пожалуй, приемлемо. Какое же нам приготовить угощение? Пирожные, бутерброды, фрукты и кофе – этого будет достаточно, правда?

– Ах, мамочка, нет! Надо приготовить хотя бы холодные языки и курицу, а на десерт – обязательно шоколад и мороженое! Конечно, девочек этим не удивишь, но я бедная, мне приходится самой зарабатывать… Однако я хочу, чтобы в этот день все было достойно и изысканно.

– Сколько же юных леди ты собираешься позвать? – спросила миссис Марч уже с тревогой.

– Двенадцать… Или четырнадцать… Весь класс. Но вряд ли все придут.

– Господи, и тогда надо еще нанять омнибус для вашей прогулки?

– Ну что ты, мама! Разве нам это по средствам? Вообще-то мне кажется, что девочек придет шесть, возможно, восемь. Я просто найму военный фургон и одолжу у мистера Лоренса карабин (Ханна почему-то упорно звала шарабан «карабином», и все это переняли).

– Все равно это выйдет очень дорого.

– Не очень. Я подсчитала и за все смогу заплатить из своего кармана.

– Все же подумай, милая. Если девочки дома привыкли к таким вещам, то много ли им будет радости от всех наших стараний? А если мы устроим все по-простому, для них это будет и неожиданность, и какое-то разнообразие. Чем лезть из кожи вон, покупать, одалживаться, не лучше ли нам предстать перед твоими гостьями такими, какие мы есть?

– Нет. Если все будет не так, как я люблю, лучше и вовсе ничего не устраивать. Я знаю, что смогу все от начала до конца устроить замечательно, если только вы мне поможете. И почему же это нельзя? Ведь я готова заплатить! – говорила Эми с решимостью, смахивающей уже на упрямство.

Миссис Марч знала, что нет на свете лучшего учителя, чем собственный опыт, и при возможности она предоставляла дочерям самим справляться с возникающими у них трудностями.

– Ну, хорошо, Эми. Если для тебя все это не дорого и не трудно, делай как хочешь. Обговори все с сестрами, а я, разумеется, помогу.

– Спасибо, мама! Ты такая у меня добрая! – и Эми побежала к сестрам делиться своими планами.

Мег сразу со всем согласилась и предложила свою помощь, свой домик и свое столовое серебро. Что касается Джо, то планы сестры ей пришлись не по нраву, и сначала она даже вообще не хотела участвовать в приготовлениях к празднику.

– С какой стати вводить себя в расходы, беспокоить родителей и все переворачивать вверх дном ради девиц, которые для тебя не пожертвуют и шестью пенсами? Где твоя гордость? – возмутилась Джо. – Ты уже готова раболепствовать перед самой ординарной девчонкой только потому, что она носит французские ботиночки и ездит в отдельном купе!