Читаем без скачивания Чё делать? - Владислав Михайлович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я вижу, ты меня узнал. Это хорошо. Проще будет. А то тут некоторые не знают, кто такой Феличита. Рыпаются. Ничего, я им скоро объясню, кто я такой. Но это потом. Сначала с тобой разберемся.
«Дзинь», – подумал Костя. Да, так и подумал «Дзинь». Бездна смысла уместилась в одном слове. Тут и мысли о скоротечности жизни, тут и мысли о ее хрупкости, тут и удивление крутым поворотом судьбы. Удивительно, что Костя вообще мог думать, когда глядел в веселые глаза Феличиты. Не, не смотрел он в глаза Феличиты, боялся. Но думать – думал. «Говорил же мне батя: «Не испытывай фарт на прочность. Бери немного, беги далеко». Какого фига ты, дебил, – ругал Костя себя, – не ушел сразу, как борсетку сработал? Какого фига ты по магазинам шлялся? Какого фига ты петь начал? И какого, ну скажи, КАКОГО ФИГА ты решил стырить микрофон? На фиг он тебе нужен был? У тебя дома даже колонок нет! А теперь стой и не рыпайся, а то микрофон из трусов выпадет и тогда точно кирдык». Вот так рухнул Константин Тараканов с вершины пирамиды Маслова к ее подножью. Из-за беспечности своей и гордыни рухнул, как падший ангел. – Ну чё, красавец, а ну ка повернись. А рукой сделай так вот. А еще раз. А ну– ка пройдись. Ну, да, звезда экрана.
«Издевается, – подумал Костян про Феличиту, – все он видел и про микрофон знает. Теперь просто издевается, садюга». Но делал, что приказывали.
– Ну, чё ты идешь, как в штаны наложил? – не унимался садист. – Ну– ка, спой еще раз. Для меня. Где микрофон, дайте ему микрофон. Продавец и менеджер магазина заметались вдоль полки. Костя замер.
– Быстрее. Я чё, вечность ждать буду? – начал сердиться Феличита. Косте вручили и включили новый микрофон. Микрофон зафонил.
– Странно, – удивился продавец, – как будто рядом еще где-то включенный есть.
У Кости засосало под ложечкой и там, где ворованный микрофон лежал.
– Ну, давай пой! Не томи, как Пугачева перед концертом.
Костя попробовал спеть. Всего десять минут назад он пел легко и весело, самозабвенно вкладывая в песню всю свою тараканью душу. Его песня парила на крыльях музыки, как дельтаплан Валерия Леонтьева. А сейчас он с трудом ворочал словами, как мешками с цементом, голос изменял ему, душа была в пятках и совсем не помогала петь. Его песня ползла по ритму, как летчик Маресьев по лесу, на одних морально-волевых. Не осознал, но почувствовал на собственной шкуре певец Костя, как важна свобода творчества. Как гибельно насилие для вдохновения, как горек и унизителен труд подневольного артиста.
– Не, чё, за фигня?! Я не понял, ты чё сачкуешь?! В чем дело?! Ты, видимо, плохо понял, кто я такой! – Феличита был явно возмущен услышанным.
Он повернулся в глубь зала, и начал предъявлять претензии в сторону отдела мобильных телефонов:
– Саня! Сань. Чё-то он мне не нравится. Он точно похож? Сааань, ну подойди сюда. Где ты там?
Из за дальнего стеллажа вынырнула голова:
– Ну? Что тут еще? Нашел я тебе мобилу. Нашел. Что ты дергаешь меня? Тут же разобраться надо! Костя с удивлением смотрел на приближающуюся фигуру. Молодой хлыщ говорил с самим Феличитой без страха и даже пиетета! Фамильярно разговаривал.
– Во смотри, что я откопал. Aikon 37 c камерой! Тут даже видео есть. Смотри, сейчас заснимем этого! – казалось, парень не замечал плохого настроения Феличиты.
– Ты подожди с телефоном, Сань. Проблема у нас с твоим кандидатом, – неожиданно миролюбиво отвечал злой и страшный Феличита.
Костя не понял, почему его назвали каким-то «кандидатом».
– А что с нашим «кандидатом»? – спросил хлыщ.
– Да, деревянный какой-то и поет хреново, как медведь на ухо наступил, – все так же поразительно миролюбиво отвечал Феличита.
– Да, я же слышал его, нормально пел. Не хуже оригинала. Да и нам не по фигу ли, кого посылать? – с некоторым вызовом заговорил молодой собеседник Феличиты.
– По фигу, но лучше, чтоб пел и двигался, – пропустил вызов мимо ушей авторитет.
«Говорят, как будто меня нету. Опять «кандидатом» назвали. Я же их «депутатами» не называю. Послать куда-то хотят», – растерянно думал Костя.
– Я не понял, куда меня посла… – не успел выяснить кандидат.
– Ты рот закрой. Раньше надо было открывать шире, когда петь просили. Теперь заткнись, – заговорил в своем обычном стиле Феличита. – Куда надо, туда и пошлю! У тебя, козла, из всех достоинств – только аппарат, что из трусов выпирает, прям ширинка лопнет.
На этих словах Костя снова захотел умереть. Но тут самоуверенный хлыщ прервал Феличиту.
– Слушай, а дай-ка я с ним тет-а-тет поговорю. Ну, с глазу на глаз. Он исправится, я тебе обещаю. Идеальный кумир будет. А ты пока мобилу посмотри. Как в руке сидит. Меню удобное или нет, хорошо?
Феличита послушно взял телефон и отошел. Хлыщ повернулся к Косте и протянул руку:
– Александр Петровский. А тебя как звать?
16
Почему у Микки Рурка есть мотоцикл? Потому что мотоцикл может унести Микки Рурка далеко отсюда. Откуда отсюда? Из скучной, ничтожной жизни. Вот откуда. Поэтому мотоцикл символ его свободы и независимости, а не просто средство передвижения. Почему у Микки Рурка мотоцикл, а не автомобиль? Потому что мотоцикл – только для ОДНОГО. Вот Микки Рурк садится в машину, а там: мама, папа, бабушка, дедушка, еще одна бабушка, еще один дедушка, братья, сестры, учителя… Маме нужно в магазин, папе – в гараж, бабушке – в аптеку. Ты не так едешь, ты не так водишь, выключи музыку, включи музыку. Какая же это свобода? Только мотоцикл может умчать тебя ОДНОГО из этой жизни, где все тебя достают. А почему у Микки Рурка есть куртка? Потому что байкерская куртка показывает, что у Микки Рурка есть мотоцикл, символ свободы и независимости. То есть у Микки Рурка есть символ свободы и независимости, и есть символ символа свободы и независимости. А чем Александр Петровский отличается от Микки Рурка? Тем, что у него нет ни мотоцикла, ни даже куртки. Нет у него ни свободы и независимости, ни символа свободы и независимости, ни символа символа свободы и независимости. Есть у него плакат дома с Микки Рурком на мотоцикле, но это разве считается? Разве это символ свободы и независимости? Нет, это символ тоски по свободе и независимости. Поэтому Александр Петровский находится здесь, где все его достают! Здесь – среди бумбургеров и идиотов, которые их делают, рядом с кассой и со смешливой, вечно подкалывающей Нонной, перед мамой, которая позорит его