Читаем без скачивания Новый Мир ( № 2 2006) - Новый Мир Новый Мир

Сказанное не есть полемика, это всего лишь мысли, навеянные книгой А. Я. Гуревича. И вместе с тем указание на море, океан проблем, обозначенных в ней.

В глазах немалого числа людей Средневековье — эпоха схоластики. Из книги профессора Гуревича мы увидели, что кроме схоластов тогда жили и другие, самые разные люди. Но средневековые интеллектуалы, университетские профессора широко пользовались схоластическим методом, основанным на учении изрядно перетолкованного Аристотеля. Воспользуюсь этим методом и я. Согласно Философу (именно так, с большой буквы именовали средневековые мыслители великого эллина), все вещи и явления возникают по четырем причинам, действующим одновременно. Первая — материальная причина, вторая — формальная, третья — содетельная, четвертая — конечная (она же финальная, или целевая). Так, материальной причиной дерева является семя, формальной — порода дерева (это, скажем, береза, а не олива), содетельной — почва, конечной — то, для чего это дерево существует, — например, тень или плоды.

Так вот, материальной причиной книги А. Я. Гуревича “Индивид и социум на средневековом Западе” являются люди Средневековья — знаменитые и безвестные, но именно люди, индивиды, личности.

Формальная причина — вот это самое ядро человека, его таинственное и неуловимое Я, существовавшее всегда, во все времена и на все времена, не сводимое ни к какому иному Я или безликому коллективу, но также и не существующее без Другого, без социума.

Содетельная причина — дух эпохи, нашей, сегодняшней эпохи, побуждающей нас, как говорилось выше, задавать прошлому именно эти вопросы, а не какие-либо иные.

И наконец, несколько слов о финальной причине. Ни один автор (что бы он ни утверждал) не творит лишь для себя, любимого и единственного. Его цель — передать свои мысли некой аудитории. Так что целевая причина — мы с тобой, любезный читатель.

Дмитрий ХАРИТОНОВИЧ.

1 Гуревич А. Я. История историка. М., 2004, стр. 277 — 278.

2 “Munuscula. К 80-летию Арона Яковлевича Гуревича”. М., 2004.

3 Глава IV основного труда Я. Буркхардта “Культура Возрождения в Италии” так и называется “Открытие мира и человека”, а глава II — “Развитие индивидуальности”. Более того, выдающийся голландский историк Й. Хёйзинга отмечает тенденцию вообще сводить Возрождение к индивидуализму и, кстати сказать, оспаривает отождествление Ренессанса с “открытием личности” (см.: Хёйзинга Й. Проблема Ренессанса. — В его кн.: “Homo Ludens / Человек играющий. Статьи по истории культуры”. 2-е испр. изд. М., 2003).

4 Цит. по кн.: Хёйзинга Й. Указ. соч., стр. 341. Ср.: Володарский В. М. Якоб Буркхардт. Жизнь и творчество. — В кн.: Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии. Опыт исследования. М., 1996, стр. 537.

5 Morris C. The Discovery of the Individual. 1050 — 1200. L., 1972.

6 Однако в статье, вышедшей в свет ранее, нежели рассматриваемая книга, и представляющей собой как бы авторское резюме ее, А. Я. Гуревич предпринял попытку развести эти понятия. См.: Гуревич А. Я. Личность. — В кн.: “Словарь средневековой культуры”. М., 2003. Заинтересовавшегося тонкостями дистинкций читателя отсылаю к этой статье.

7 Баткин Л. М. Европейский человек наедине с собой. Очерки о культурно-исторических основаниях и пределах личного самосознания. М., 2000, стр. 7 — 8 (сохраняю особенности графики). Данная книга представляет собой собранные под одной обложкой и снабженные обширным методологическим введением труды последних лет, написанные с немалой долей полемического задора, в том числе в спорах с А. Я. Гуревичем.

8 Гуревич А. Я. Личность. См.: “Словарь средневековой культуры”, стр. 261.

9 Там же, стр. 268. Воспроизведена орфография этого издания, где слова “средние века” написаны — вопреки воле автора — с маленькой буквы.

10 Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой. М., 2001, стр. 445.

КНИЖНАЯ ПОЛКА МИХАИЛА ЭДЕЛЬШТЕЙНА

9

Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы современников. Библиография. Ответственный редактор А. Ю. Галушкин. Том 1. Часть 1. Москва и Петроград. 1917 — 1920 гг. М., ИМЛИ РАН, 2005, 766 стр. Часть 2. Москва и Петроград. 1921 — 1922 гг. М., ИМЛИ РАН, 2005, 704 стр.

Вот издание, применительно к которому любые громкие слова не кажутся чрезмерными. Ярких книг по истории русской литературы XX века вышло за последнее время немало, но поставить рядом с этой пожалуй что и нечего. Ради каждого факта, ради каждого библиографического описания изведены тысячи тонн газетно-журнальной руды, перелопачены архивные документы, просмотрены авторские книги, сборники, альманахи.

В результате литературная жизнь 1920-х годов реконструирована в летописи с полнотой удивительной. Откроет человек книгу на случайной странице и выяснит, что 25 сентября 1922 года появился очередной номер газеты “Московский понедельник” со стихами Н. Тихонова, прозой И. Эренбурга, статьями В. Переверзева и В. Фриче, отмечалось 30-летие творческой деятельности М. Горького (цитируется статья М. Кольцова “Заложник”), на исполнительном собрании Всероссийского союза писателей Н. Русов прочел отрывок из своей повести “Плотник из Назарета”, на “литературном собеседовании” в группе “Кузница” выступил М. Герасимов, а общее собрание Вольфилы утвердило новый устав, исправленный по требованию Петроградского губисполкома. И так шесть лет, день за днем — практически на любой день приходится по нескольку запротоколированных событий. И при каждом — перечень репортажей, рецензий, отзывов прессы.

И это только первый том. Всего их планируется шесть (сколько книг — об этом пока не знают, думаю, и сами составители). Первые три тома посвящены литературной жизни Москвы и Петрограда 1917 — 1929 годов, четвертый и пятый описывают события, происходившие в это же время в провинции, заключительный, как обычно в такого рода проектах, отдан под указатели. Подобных изданий, посвященных другим периодам отечественной словесности, у нас просто нет. Для сравнения — замечательная “Летопись литературных событий в России конца XIX — начала XX веков”, вышедшая три года назад в том же ИМЛИ и охватывающая период с 1891 по 1900 год, уместилась на 528 страницах.

Но какова бы ни была полнота охвата материала, неизбежно встает и вопрос о критериях отбора. По словам составителей, данное издание имеет своей целью “динамическое социально-институциональное описание жизни русскоязычного литературного сообщества России” означенного периода. Соответственно, основным объектом внимания здесь оказывается не литературный факт, а литературный быт, произведение описывается не само по себе, а через его социальные проекции. Отсюда главный принцип отбора — за пределами летописи остаются те события, которые не вызвали реакции в прессе, те книги, которые прошли, не замеченные рецензентами. И наоборот — чем больше критических отзывов спровоцировал тот или иной поэтический сборник или литературный вечер, тем полнее описан он в книге. Подобный подход позволяет посмотреть на литературное движение эпохи глазами его непосредственных участников и страхует составителей от соблазна ради признанных классиков потеснить их менее именитых современников. Любопытно, впрочем, как эта методология будет работать на материале конца десятилетия, когда деформирующее воздействие внешних факторов на литпроцесс усилилось многократно?

Елена Романова. Опыт творческой биографии Софии Парнок. “Мне одной предназначенный путь…” Издательство СПбИИ РАН “Нестор-История”, 2005, 402 стр.

“Жанр книги, ее язык и образный ряд ближе к литературному эссе, нежели к научной монографии”, — предупреждает автор в предисловии. Вероятно, признание это многих потенциальных читателей отпугнет, а жаль. Потому что книжка на самом деле хорошая, по информативности никакой монографии не уступает, а обилие малоизвестного и вовсе неизвестного материала и выверенность деталей быстро заставляют забыть и про обилие пафоса, и про избыток беллетризации.

И достоинства, и недостатки работы Е. Романовой определяются искренней любовью автора к своей героине. Впрочем, в “парноковедении” это уже нечто вроде традиции. Не случайно у истоков его стояла С. Полякова — исследовательница замечательная, но тоже откровенно пристрастная, нередко жертвовавшая ради любви к объекту изучения точностью оценок и интерпретаций.

В последнее время Парнок не слишком везло — усилиями бостонской русистки Д. Бургин ее творчество было превращено в полигон для гендерных исследований. А так как подобный подход с научной добросовестностью согласуется не слишком, то и вышедшая в 1999 году в Петербурге биография Парнок работы той же Бургин оказалась полна ошибок и неточностей. Характерно, что Е. Романова с предшественницей напрямую не полемизирует, но и на труды ее ссылается по минимуму — на биографию ту самую и вовсе, кажется, ни разу (умолчание, которое красноречивее любых инвектив). Лесбиянство своей героини она не замалчивает, но и не акцентирует, трудно поверить, но Парнок действительно интересует ее как человек и поэт, а не в качестве объекта для демонстрации “актуальных” методов. Cтарый добрый традиционализм, при всей спорности авторской манеры, ощущается на фоне “розовых” и “голубых” дискурсов глотком свежего воздуха.