Читаем без скачивания Анна Австрийская. Первая любовь королевы - Шарль Далляр

— Боаробер, — сказал Ришелье, обрадованный, что его поняли так хорошо, — Боаробер, ты будешь епископом.

— Я рассчитываю на это. Мятеж будет приготовлен в кабаке, это дело Боаробера. Как жаль, что ваше преосвященство не может видеть меня на деле; вместо епископа вы сделали бы меня кардиналом.

— Послушайте, аббат. В конце квартала, в котором возвышается дворец Уайтхолл, возле Вестминстерской церкви находится таверна, выбранная парламентерами. Вы легко узнаете ее по шелковым красным занавесям, по чашкам из китайского фарфора, стоящим за окнами. В нижней зале собираются лавочники, которые производят торг, моряки, которые ругаются, поэты, которые декламируют. Эти люди для вас не интересны. Но в глубине этой залы вы увидите лестницу, которая ведет в верхние комнаты. Там вы найдете самых пылких партизан реформации. Среди них вы скоро узнаете молодого офицера лет двадцати шести, лицо которого не имеет никакого благородства, осанка пошлая, голос пронзительный, но выразительная физиономия, резкие движения, повелительный тон возбуждают внимание. Человек этот заставит когда-нибудь говорить о себе. Его зовут Оливер Кромвель.

— Вы почему знаете все это? — вскричал Боаробер в изумлении. — Вы, кажется, никогда не бывали в Лондоне.

— Министр должен знать все. Оливер Кромвель имеет все, что должен иметь начальник партии.

— Кроме денег.

— Да.

— Я теперь вижу, куда должны отправиться пистоли вашего преосвященства.

— И повторяю вам, Боаробер, не считая их, раздавайте; надо иметь успех.

— Мы успеем. Я обещаю вам в Лондоне такой бунт, что волосы станут дыбом на голове Карла I.

Ришелье взглянул на часы.

— Пора ехать, аббат, — сказал он.

— Ваше преосвященство, дадите мне время отнести в карету провизию, чтобы я не умер с голода отсюда до Кале.

— Это уже сделано. Я знаю ваши способности и поэтому распорядился. У вас в дороге хватит провизии и вина на целую роту гвардейцев.

— Теперь, ваше преосвященство, прежде чем я уйду, я должен сообщить вам некоторые вещи, которые вам небесполезно знать.

— Что же это?

— Во-первых, кавалер д’Уртэ, посланный де Кавоа, пришел доложить, что он наконец захватил барона де Поанти, который в неделю, проведенную им в Париже, уже убил трех товарищей Лафейма, двух ваших гвардейцев и ранил полицейского сержанта. Кавалер арестовал его на улице Сент-Онорэ, когда он выезжал из отеля Шеврез.

— А! Герцогиня де Шеврез участвует тут, я это подозревал, — сказал кардинал, — и я заставлю ее поплатиться, когда разузнаю все подробности этого дела. Что сделали с этим Поанти?

— Я велел запереть его пока в верхней комнате дворца, возле оранжереи, и поставил двух гвардейцев у дверей.

— Хорошо, Боаробер; завтра утром я сам допрошу этого молодого человека. Еще что, аббат?

— Во-вторых, монсеньор, мой протеже Пасро, очень ловкий негодяй, узнал, как вы желали, господина, переодетого нищим, который в Валь де Грасе помогал барону де Поанти убивать ваших двух гвардейцев; это кавалер д’Арвиль.

— Один из поклонников герцогини де Шеврез. Все герцогиня де Шеврез! Хорошо, Боаробер, я буду помнить это имя. Далее?

— Пасро, все Пасро, слышал, спрятавшись под дива ном, на котором сидели герцогиня де Шеврез и герцог де Монморанси, разговор между ними, который, может быть, вас заинтересует, если вы удостоите выслушать его.

— А! И де Монморанси вмешивается! Еще имя, которое я не забуду. Завтра утром, аббат, я выслушаю вашего Пасро. Это все?

— Нет еще. Час тому назад молодая девушка, судя по наружности, хотя лицо ее закрыто шелковой маской, явилась сюда и так настаивала, чтобы видеть ваше преосвященство, что ее пропустили. Я хотел удостовериться, кто она, но при ее костюме и при ее маске ничего нельзя узнать. Она говорит, что хочет сообщить вашему преосвященству, и только вам, очень важную тайну, касающуюся планов герцогини де Шеврез.

— Опять герцогиня де Шеврез! — повторил кардинал. — Где эта женщина?

— Я велел отвести ее в комнату, где она будет ожидать всю ночь, когда вашему преосвященству угодно будет видеть ее.

— Я увижу ее завтра утром. Это все?

— Все.

— Когда так, аббат, отправляйтесь.

— Я еду, монсеньор.

— Хорошо, и до свидания, через шесть дней вы будете здесь.

— Я прошу ваше преосвященство приготовить для меня епископство.

— Имейте успех, аббат, и я не буду неблагодарен. Когда пройдете через другую комнату, пришлите мне человека, который находится там, человека, которого вы не любите, аббат, потому что по характеру отвергаете всякое насилие, но который в известные минуты может быть очень полезен, де Лафейма.

— Де Лафейма!

Ришелье встал и, обняв рукою шею своего поверенного, шепнул ему на ухо:

— Пока Букингем будет видеть Анну Австрийскую только на публике, — сказал он, — его ухаживание не опасно, и я сумею сдержать его. В Лувре, на публике, Букингем остается первым министром короля Карла I; его официальное положение делает его священным для всех. Но если, стесняясь в Лувре моим неусыпным надзором, он вздумает уклониться от него и если в тот день и в ту ночь ее величеству королеве случится выйти из Лувра, ты понимаешь, Боаробер? Герцог Букингем будет уже тогда не первым министром союзника Франции — первый министр не таскается по улицам ночью, как странствующий трубадур, — он становится тогда человеком обыкновенным, и никто не может ручаться, какие приключения могут случиться с ним. Что вы думаете об этом, аббат?

Толстяк Боаробер задрожал при зловещих словах и звуке голоса страшного кардинала.

— Я думаю, — ответил он, — что ваше преосвященство первый дипломат на свете для того, чтобы выводить самые искусные различия. Я спешу ехать, и способ, который я употреблю, чтобы освободить вас от вашего соперника, может назваться более христианским, чем тот, который употребит Лафейма.

Через несколько секунд добрый аббат вышел из кабинета министра, а место его занял Лафейма, остановившийся в четырех шагах от Ришелье, который опять сел, чтобы принять его. Начальник поборников чести держал себя совсем не так, как обыкновенно, он был глубоко почтителен.

— Господин де Лафейма, — сказал ему кардинал, — вы знаете герцога Букингема?

— Знаю, монсеньор. Я обязан знать всех врагов вашего преосвященства, — ответил Лафейма.

— Кто вам сказал, что герцог мой враг?

— Мой инстинкт, монсеньор. Если ошибся, я прошу ваше преосвященство простить мне.

— Герцог Букингем не враг мой, — надменно возразил Ришелье, — но кто бы он ни был, я должен отдать вам некоторые приказания относительно него.