Читаем без скачивания Анна Австрийская. Первая любовь королевы - Шарль Далляр

Но Поанти остерегался делать движения. Он философически сел на стул, на который указал ему офицер, опустил голову на руки и не шевелился. Его неподвижность продолжалась два часа. Она утомила бдительность и внимание двух караульных, которые устали прохаживаться и прислушиваться понапрасну; наконец они сами сели, прислонившись спиною к двери. Поанти очень хорошо слышал и понял это все. Это нисколько не помешало ему следить за нитью своих мыслей. Мысли эти имели одну цель, очень простую, но довольно трудную. Найти способ, и способ очень быстрый, убежать как можно скорее. Но как Поанти ни торопился, он понимал, что поспешность скорее вредна, чем полезна. Он хотел обдумать все хорошенько, и обдумывал два часа.

Этих двух часов для него было достаточно, чтобы придумать, как спастись. Как все проницательные и логичные умы, он перешел от известного к неизвестному.

Известное было для него комнатой, служившей ему тюрьмой, с двумя отверстиями: дверью и окном. Одним из этих отверстий — дверью нечего было и заниматься, потому что в нее никак нельзя было пройти. Оставалась дверь. Другое отверстие, окно, имело круглый балкон. Рассчитывая по числу ступеней и площадок, пройденных им, барон заключил, что его тюрьма была на третьем этаже. Потом он сказал себе, что если у окна третьего этажа есть балкон, то, наверно, окна обоих нижних этажей также имеют балконы. Пятьдесят восемь ступенек обыкновенной высоты представляли около тридцати футов, расстояние, очевидно отделявшее третий этаж от земли. Тридцать, разделенное на три, дает десять. Следовательно, десять футов должны составлять высоту одного этажа и расстояние, отделяющее один балкон от другого. Поанти был ловок, как настоящий горец. Скалы в Дофинэ были свидетельницами многих опасных прыжков, исполненных им черезвычайно ловко. Если он повиснет на руках на последней перекладине балкона, то между подошвами его сапог и нижним балконом не может быть более двух футов с половиной. Упражняться в этой гимнастике для него — детская игра. На этом он и построил свой план. Исполнение его было трудным из-за предосторожностей, которые он должен был принимать, чтобы отворить окно без шума, не привлекая внимания караульных. Добившись этого, он должен был еще постараться, чтоб силуэт его, который черно обрисуется во дворе на освещенном квадрате комнаты, не привлек взоры кого-нибудь из обитателей дворца. Вот почему Капитан Десять оставался два продолжительных часа в такой неподвижности, что его можно было считать спящим. Он ждал, чтобы дрова в камине сгорели. В ту минуту, когда мы входим во временную тюрьму, выбранную для барона аббатом де Боаробером, без сомнения, настала минута, которой он ожидал. Медленным и размеренным движением отнял он руки от головы, тряхнул своими черными волосами, крепко надвинул на них свою шляпу с перьями и тихо встал. Сколько минут потребовалось ему, чтобы постепенно опускать фитиль лампы до тех пор, пока она погасла? За сколько минут совершил он опасное путешествие от стола к окну? Соринка, грозившая хрустнуть под его ногами, заставляла его останавливаться с трепещущим сердцем и прислушиваться. Малейший шум мог изменить ему. Но смелому Бог помогает. Поанти благополучно добрался до окна и отворил его. Наклонившись, он увидал с радостью, что он не ошибся в своих предположениях. Второй балкон на расстоянии десяти футов ожидал его. Слабый свет, отражавшийся на камне, показывал, что комната, к которой принадлежал этот балкон, была освещена и, следовательно, обитаема.

«Кто бы это ни был, — думал Поанти, — мужчина или женщина, а я не погибну. Если женщина, я спасен, потому что у женщин чувствительное сердце. Если мужчина, я успею выхватить у него шпагу, и будь это сам черт, я чувствую себя в силах обрезать ему рога».

Не колеблясь нимало, он перешагнул через балюстраду и спрыгнул на нижний балкон. Но как ни легок был его прыжок, однако он не мог не привлечь внимания или, лучше сказать, испугать обитателя или обитательницы той комнаты, на балкон которой Поанти так неожиданно спрыгнул. Легкий крик раздался почти в то же время, что и падение молодого человека. Этот крик, который тем легче поразил слух Поанти, что окно комнаты было полуоткрыто, доказал ему тотчас, что обитательница была женщина. Крик был женский. Поанти тотчас выпрямился и приметил тень, которая отступила с испугом и как будто искала убежища или покровительства в глубине комнаты. В уверенности, что его видят, Поанти не мог ни колебаться, ни отступать. Он двинулся вперед. Но едва сделал он шаг, как только на фигуру его упал свет из комнаты, как второй крик, не испуга, но еще пронзительнее прежнего, сорвался с губ убегавшей тени. В то же время вместо того, чтобы продолжать бежать, эта тень с своей стороны сделала три поспешных шага к молодому человеку.

— Поанти, это вы! — вскричала она.

— Дениза! — закричал Поанти.

II

Поанти, несмотря на свои добродетельные намерения, попадает из Харибды в Сциллу и из объятий Денизы в объятия госпожи де Комбалэ

Мы оставили Денизу в ту минуту, когда, освобожденная рыцарским вмешательством герцога де Монморанси и графа де Морэ из рук кардинальских гвардейцев, которые по настояниям Пасро, может быть, решились бы заставить ее разделить участь своего пленника, она убежала одна по парижским улицам чуть не в полночь. Герцог де Монморанси предположил, что она тотчас же отправилась в отель Шеврез отдать герцогине отчет о том, что гвардейцы Ришелье остановили ее карету и арестовали барона де Поанти.

Мы сказали, что у Денизы, напротив, в голове были совсем другие планы. Бедная девушка действительно была вне себя от ревности, горести, отчаяния и жажды мщения. Ее сердце, которое она так простодушно и так чистосердечно отдала, было разбито. Человек, которого она любила всеми силами своей души, которому предалась без тайной мысли, без недоверия, без возврата, оказался виновен перед нею в той измене, которую женщины, даже самые лучшие, не прощают. И для кого изменил он ей? Для кого неблагодарный Поанти забыл так скоро клятву, которую он ей дал, вечную любовь, в которой он ей клялся? Для знатной дамы, которая бросилась к нему на шею с возмутительной бесцеремонностью, для женщины, которая его не любила и не полюбит никогда.

Кого Дениза ненавидела сильнее, Поанти или герцогиню? Кто был виновнее в ее глазах? Наверное, Поанти. Но все-таки преступление герцогини де Шеврез в глазах ее, тем не менее, было велико. Притом она страдала. Разве этого было не довольно?

Эти размышления и еще многие другие, одно другого печальнее и горше, раздирали бедную девушку, между тем как она бежала по улицам, оставив Поанти в руках гвардейцев. Она не имела еще никакой цели, но одна постоянная мысль преодолевала даже ее горесть. Мысль о мщении. Она хотела отмстить обоим вместе. Но каким образом?