Читаем без скачивания Оборотни - Стивен Джонс

— Погодите, — прервал я его. — Я в это и сейчас не верю.

— Вчера вечером я вам так и сказал. Впрочем, вы считаете, что зерно истины в этом есть. Глупо смеяться над многочисленными экспериментами по ясновидению, которые проводились в университете Дьюка.

— Да, они производят впечатление, — согласился я.

— Они грандиозны, но отнюдь не уникальны, — продолжал он. — Загадайте цифру от одного до десяти, — неожиданно предложил он.

Я посмотрел на свои руки, державшие руль, подумал было о том, чтобы ответить в шутливом тоне, но поддался-таки его настроению.

— Хорошо, — сказал я. — Загадал. И что это за цифра?

— Семь, — произнес он не задумываясь и рассмеялся от души, увидев недоумение на моем лице.

— Послушайте, это вполне логично, что средний человек загадает именно эту цифру, — возразил я. — Вы полагаетесь на человеческую природу, но это не телепатия.

Он усмехнулся и покрутил кончик бороды своими пальцами с ухоженными ногтями.

— Очень хорошо, Уиллс, давайте еще раз. Теперь загадайте цвет.

Прежде чем отвечать, я подумал с минуту.

— Хорошо. И какой же?

Он тоже поколебался, поглядывая на меня искоса.

— Думаю, голубой, — сказал он наконец.

— Выйдите из класса, — пробормотал я. — Я ждал, что вы назовете красный, — это же самое очевидное.

— А я не гадал, — заверил он меня. — У меня перед глазами мелькнул голубой цвет. Ну ладно, давайте попробуем еще раз.

Какое-то время мы продолжали эксперимент. Зоберг не всегда был прав, но в каждом случае был на удивление близок к отгадке. Самых любопытных результатов он достиг с именами разных людей. Некоторые его догадки были почти мистическими. Так, когда я загадал актера Бориса Карлоффа, он сказал, что я имел в виду актера Белу Лугоши.[72] Когда я думал о Гилберте К. Честертоне, он назвал близкого друга Честертона Хилери Беллока,[73] а задуманного мною Джорджа Бернарда Шоу он принял за Санта-Клауса.[74] Когда я повторил свое обвинение в психологическом трюкачестве и попросил его обучить меня его методу, он не на шутку рассердился и более получаса не разговаривал. Потом заговорил о месте нашего назначения.

— Просто удивительное местечко, — произнес он. — Старое… один из самых старых городов внутренней части Америки. Погодите, вы еще не видели, какие там дома, мой друг. Вы вполне можете услышать там призраков, и это среди бела дня. А их Роща Дьявола, ее тоже стоит увидеть.

— Какая роща?

Он покачал головой, словно пришел в отчаяние.

— И вы еще настаиваете на том, будто являетесь авторитетом в оккультизме! — фыркнул он. — Потом скажете, что никогда не слышали о друидах. Роща Дьявола, мой скучный юный друг, когда-то имелась в каждой английской или шотландской деревне. Добрые люди отводили поле для Сатаны, чтобы он не забирал их собственные земли.

— И в этом городе есть такое место?

— Jawohl,[75] Роща, состоящая из самых толстых деревьев, которые когда-либо видели в этой сверхцивилизованной стране, да еще и огороженная. Не скажу, чтобы они верили в Сатану и прочее, но это муниципальная собственность, и она защищена специальным законом от нарушителей.

— Я бы хотел побывать в этой Роще, — сказал я.

— Прошу вас! — воскликнул он, протестующе всплеснув руками. — Только давайте устроим все так, чтобы не быть там нежеланными гостями.

Мы прибыли вскоре после полудня. Этот маленький городок расположился в круглой впадине среди высоких лесистых холмов, и мили две-три дорога была не очень хороша. Послушав рассказы Зоберга, я ожидал увидеть нечто необычайное, запретное или устрашающее, но был разочарован. Дома были крепкие и скромные, некоторые — победнее. Казалось, они сгрудились беспорядочно, точно стадо скота, напуганное волками, и лишь кое-где одиноко стояли отдельные строения, точно ищущие приключений молодые быки. Улицы были узкие, кривые и немощеные, и впервые в наше время я увидел, как двухместные коляски и фургоны превосходят числом автомобили. На центральной площади с двухэтажным зданием мэрии красного кирпича и уродливым железным военным мемориалом еще сохранились коновязи, заржавевшие от времени и гладкие оттого, что ими по-прежнему пользовались. Признаков современной цивилизации было немного. Например, аптека представляла собой ветхое дощатое строение; на окнах было написано "Аптека", и там продавались только аспирин, содовая и табак, тогда как единственная гостиница была низенькой, скособоченной постройкой, с вывеской "Отель Лютера". Я слышал, что население городка составляло триста пятьдесят человек, но склонен думать, что здесь не проживало и трехсот человек.

Мы остановились возле "Отеля Лютера". Группа небрежно одетых мужчин уставилась на нас с несколько враждебным любопытством, что частенько отличает обитателей американских поселений при приближении чужаков. На мужчинах были обыкновенные вельветовые и замшевые куртки — с каждой минутой становилось все прохладнее — и сапоги или высокие шнурованные ботинки, в которые были заправлены штаны из грубой бумажной ткани. Все жители были, похоже, кельтского или англосаксонского типа.

— Привет! — радостно закричал Зоберг. — Вижу вас, мой друг мистер Герд! Как ваша прелестная дочка?

Мужчина, к которому обратился Зоберг, выступил из группы, стоявшей на крыльце. Я увидел худощавого седого мужчину с бледными навыкате глазами. Одет он был чуть лучше других. На нем красовались строгий костюм из темной ткани и широкополая черная шляпа. Прежде чем ответить, он откашлялся.

— Привет, доктор. Сьюзен в порядке, благодарю. Что вам нужно от нас?

Это был явный вызов, который возмутил бы, а то и рассердил кого угодно, но только не Зоберга. Он выкарабкался из машины и тепло пожал руку человеку, которого назвал мистером Гердом. И одновременно дружески перебросился несколькими словами с другими.

— А это, — повернулся он, — мой очень хороший друг, мистер Тэлбот Уиллс.

Взоры всех мужчин — а в целом они были весьма недружелюбны — обратились в мою сторону. Я медленно вышел из машины и по настоянию Зоберга пожал руку Герду. Наконец мистер Герд подошел с нами к машине.

— Я вам как-то обещал, — мрачно сказал он Зобергу, — что позволю вам и Сьюзен как можно глубже копнуть это дело со спиритами, как вы и хотели. Не раз с тех пор я жалел, что сказал это, но слово свое я не нарушу. Идемте со мной. Сьюзен готовит обед. Хватит на всех.

Он сел с нами в машину и, пока мы ехали от площади к его дому, тихо беседовал с Зобергом и со мной.

— Да, — сказал он, отвечая на один из моих вопросов, — дома старые, как видите. Некоторые из них стоят со времени войны за независимость с Англией, а законы нашего города существуют еще дольше. Вы не первый, кто этому удивляется, мистер Уилле. Десять лет назад сюда приезжал один миллионер, так он сказал, что хочет оставить нам завещание, только бы мы оставались здесь. Много говорил насчет местного колорита и исторической ценности. Мы ответили ему, что останемся здесь и без его денег, да и вообще ни у кого ничего брать мы не будем.

Дом Герда был большой, но низкий, одноэтажный. Толстые бревна были обшиты крашеными досками. Входная дверь крепилась на массивных, ручной работы петлях. Герд постучал, и невысокая стройная девушка открыла нам двери.

На ней было шерстяное платье, такое же темное, что и костюм ее отца, с белым воротничком и манжетами. Лицо девушки под копной черных волос поначалу показалось восточным из-за высоких скул и глаз, чей миндалевидный рисунок и навел меня на такие мысли. Потом я увидел, что глаза у нее ярко-серые, точно старое, начищенное до блеска серебро, кожа розовая, твердый подбородок и широкий рот. Черты лица характерные, несомненно кельтские, и я в который раз в жизни подумал о том, нет ли какой-то кровной связи между шотландцами и монголами? Ее рука, державшая медную ручку двери, была тонкой и казалась белой, словно какой-нибудь вечерний цветок.

— Сьюзен, — сказал Герд, — это доктор Зоберг. А это его друг мистер Уиллс.

Она улыбнулась Зобергу, потом скромно и с достоинством кивнула мне.

— Моя дочь, — закончил представление Герд. — Что ж, обед, должно быть, готов.

Он проводил нас внутрь дома. Гостиная оказалась еще скромнее, чем в большинстве старомодных провинциальных домов, но выглядела довольно уютной. Большая часть мебели привела бы в восторг торговцев антиквариатом, а один или два предмета могли бы произвести впечатление даже на директоров музеев. На стенах столовой висели полки для тарелок, посреди комнаты стоял длинный стол из темного дерева, окруженный стульями с высокими спинками. Нам подали жареную ветчину, горячие хлебцы, кофе и консервированные фрукты домашнего изготовления. Доктор Зоберг и Герд ели с удовольствием, обсуждая местные новости, а вот Сьюзен Герд едва прикоснулась к еде. Я, глядя на нее с неослабевающим восхищением, чуть было не позабыл о том, что надо есть.