Читаем без скачивания По воле судьбы - Маккалоу Колин

— Что ты отступишь в Провинцию, — не задумываясь, ответил Фабий.

— Да, вероятно. — Цезарь пожал плечами. — В конце концов, это разумная альтернатива. Мы бежим — по крайней мере, он так считает. Мы вынуждены отступить, не взяв Герговии. Эдуям нельзя доверять. Как мы можем продолжать существовать в совершенно враждебной стране, где все против нас? И где мы постоянно без еды, что самое важное. Без продовольственной помощи эдуев мы не можем здесь находиться. Поэтому — Провинция.

— Где тоже раздор, — вдруг произнес кто-то.

Фабий, Квинт Цицерон и Секстий вздрогнули и повернулись к входу в палатку, который заполнила собой чья-то атлетическая фигура с непропорционально маленькой головой.

— Ну и ну! — весело воскликнул Цезарь. — Марк Антоний, наконец-то ты здесь! Когда закончился суд над Милоном? В начале апреля? А сейчас у нас что? Середина квинктилия? И как же ты ехал, Антоний? Через Сирию, а?

Антоний аккуратно закрыл вход пологом и сбросил сагум. Ироничное приветствие никак не подействовало на него. Идеальные мелкие белые зубы сверкнули в широкой улыбке. Он пригладил рукой курчавые рыжеватые волосы и без тени смущения посмотрел на кузена.

— Нет, не через Сирию, — ответил он и огляделся. — Я знаю, время обеда прошло, но нельзя ли чем-нибудь подкрепиться?

— А почему я должен тебя кормить, Антоний?

— Потому что меня распирает от новостей.

— Есть хлеб, оливки и сыр.

— Лучше бы жареный бык, но я буду рад и хлебу с оливками и сыром. — Антоний сел на свободный стул. — Привет, Фабий, Секстий! Как поживаете? О, да тут и сам Квинт Цицерон! У тебя странная компания, Цезарь!

Квинт Цицерон возмущенно всхрапнул, но колкость сопровождалась обезоруживающей улыбкой, и он принужденно улыбнулся в ответ.

Принесли еду, и Антоний принялся с аппетитом ее уминать. Он глотнул из бокала, который поставил перед ним слуга, сильно удивился и оскорбленно отставил бокал.

— Это вода! — воскликнул он. — Я хочу вина!

— Не сомневаюсь, — сказал Цезарь. — Но в моих лагерях ты его не получишь. Мы воюем на трезвую голову. И если мои легаты довольствуются водой, то почему бы скромному квестору не последовать их примеру? Кроме того, если ты начинаешь, тебе трудно остановиться. Явный признак нездорового пристрастия к вредному напитку. Так что служба при мне пойдет тебе только на пользу. Вскоре ты обнаружишь, что голова, которая не болит, способна здраво мыслить.

Антоний открыл рот, чтобы возразить, но Цезарь его опередил.

— И не вздумай плести чепуху о том, как ты жил при Габинии! Он не мог тебя контролировать. Я смогу.

Антоний закрыл рот, прищурился. Он походил на Этну, готовую извергнуть лаву, но внезапно рассмеялся.

— О, да ты ничуть не изменился с того дня, когда дал мне под зад. Я неделю потом не мог сесть! — сказал он, отсмеявшись. — Этот человек, — объявил он присутствующим, — бич всей нашей семьи. Он ужасен. Но когда он говорит, даже моя глупейшая мать перестает выть и визжать.

— Если ты сделался разговорчивым, Антоний, я бы предпочел услышать что-нибудь посущественнее, — серьезно сказал Цезарь. — Что происходит на юге?

— Я был в Нарбоне, виделся с дядюшкой Луцием. Нет, я не сам к нему завернул, просто в Арелате меня ожидало его приглашение. Он передал мне письмо для тебя. Объемом в четыре фундаментальных трактата.

Антоний сунул руку в переметную суму, стоявшую у ног, и вынул из нее толстый свиток.

— Я могу вкратце пересказать его, если хочешь.

— Хочу. Начинай.

— Все завертелось в начале весны. Луктерий послал габалов, а вслед за ними и южных арвернов на гельвиев. Кончилось это плохо, — мрачно сказал Антоний. — Гельвии вдруг решили, что одолеют габалов числом. Но они не учли, что с габалами будут арверны, и жестоко поплатились. Доннотавр был убит. Но Кабур и его младшие сыновья уцелели. Потом ситуация улучшилась. Гельвии заперлись в своих городах и пока отбиваются от наскоков.

— Кабур потерял старшего сына? — переспросил Цезарь. — Это большой удар для него. Ты имеешь представление, о чем думают аллоброги?

— Во всяком случае, не о том, чтобы примкнуть к Верцингеторигу! Я пересек их земли и всюду видел бешеную активность. Везде укрепления, все селения охраняются. Они готовы к войне.

— А вольки-арекомики?

— Рутены, кардурки и часть петрокориев атаковали их по всей границе между реками Вардон и Тарн. Но дядюшка Луций вооружил и очень эффективно организовал пограничные племена, так что они успешно обороняются. Некоторые поселения, разумеется, пострадали.

— А что с Аквитанией?

— Немногим лучше. Нитиоброги присоединились к Верцингеторигу. Их царю Тевтомару удалось навербовать конников среди аквитанов. Но он посчитал себя слишком важной персоной, чтобы идти под начало к Луктерию, и ускакал к Верцингеторигу. А к югу от Гарумны — мир и покой. — Антоний помолчал. — Все это есть в письме дядюшки.

— Твой дядюшка будет рад узнать, что случилось с заносчивым Тевтомаром в дальнейшем. Он был разбит и едва сумел ускользнуть от нас. Без рубашки, на раненом скакуне. Иначе ему довелось бы увидеть Рим и принять участие в моем триумфальном шествии, — сказал Цезарь.

Он кивнул родичу, причем так, что вдруг показался легатам величайшим из земных властелинов. Как странно! Аристократ Марк Антоний не изменил своей позы, но словно бы съежился перед ним до размеров червя.

— Благодарю, Антоний.

Генерал повернулся к легатам. Это опять был Цезарь. Обычный, такой, каким они видели его в тысячах других ситуаций. «Почудилось», — подумали Фабий и Секстий. «Он — царь, — подумал Квинт Цицерон. — Неудивительно, что мой брат с ним не ладит. Они оба — цари своего рода».

— Хорошо, обстановка в Провинции зыбкая, но стабильная. Нет сомнения, что Верцингеториг осведомлен о ней так же, как я. Он полагает, что я отступлю туда. И я, пожалуй, не обману его ожиданий.

— Цезарь! — ахнул Фабий, глаза его округлились. — Ты так не поступишь!

— Конечно, сначала я пойду в Агединк. В конце концов, нельзя же бросить Требония и обоз, не говоря уже о стойком пятнадцатом легионе. И еще о четырех легионах, которые возглавляет блестящий Тит Лабиен.

— Как у него дела? — спросил Антоний.

— Как всегда, хорошо. Не взяв Лютецию, он пошел вверх по течению реки к Мелодуну, расположенному на другом большом острове. Мелодун пал очень быстро — они не успели сжечь свои лодки. После этого Лабиен возвратился к Лютеции. Завидев его, паризии подожгли крепость и в панике разбежались. — Цезарь нахмурился и передвинулся в курульном кресле. — При этом они кричали всем и каждому, что под Герговией меня разгромили и что эдуи бунтуют.

— Как? — удивился Антоний, но под тяжелым взглядом умолк.

— Согласно письму, которое я получил от него, он решил не ввязываться в продолжительные бои севернее Секваны. Поразительно, как хорошо он знает меня! Он понял, что мне понадобится вся армия. — Нотка горечи вкралась в звучный непререкаемый голос. — Но прежде он решил показать паризиям, которых ведет один из авлерков, старик Камулоген, и их новым союзникам, что Тита Лабиена нельзя раздражать. В союз с паризиями вступили атребаты Коммия и некоторые белловаки. Лабиен обманом завлек их в ловушку. Обман всегда действует. Большинство паризиев теперь мертвы, включая Камулогена и атребатов. А сейчас он идет к Агединку. — Цезарь поднялся. — Я ложусь спать. Утром выходим. Но не в Провинцию. В Агединк.

— Цезарь действительно потерпел поражение под Герговией? — спросил Антоний у Фабия, когда они вышли из генеральской палатки.

— Он? Потерпел поражение? Разумеется, нет. Это была боевая ничья.

— Ничья, которая могла бы стать победой, — добавил Квинт Цицерон, — если бы предательство эдуев не вынудило его отступить. Галлы — трудный противник, Антоний.

— Кажется, он не очень доволен Лабиеном, несмотря на щедрые похвалы в его адрес.

Легаты печально переглянулись.

— Лабиен — проблема для Цезаря. В нем нет ни капли того благородства, которое он так ценит в людях. Но это воин, и воин отменный. Мы думаем, Цезарю неприятно иметь с ним дело, но он вынужден его терпеть, — сказал Квинт Цицерон.