Читаем без скачивания Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева

…пасут свои стада

Патриархальные деревни

У Патриаршего пруда[722]

(моего пруда, пруда моего младенчества).

Оспаривая мое право на Москву, Вы оспариваете право киргиза на Киргизию, тунгуса на Тунгусию, зулуса на Зулусию.

Вы лучше спросите, что здесь делают 3½ милл<иона> немосквичей и что они Москве дали.

— Право уроженца — право русского поэта — право вообще поэта, ибо если герм<анский> поэт Р<ильке>, сказавший:

Als mich der grosse Ivan ans Herz schlug{224} [723], на Москву не вправе… то у меня руки опускаются, как всегда — от всякой неправды — кроме случая, когда правая — в ударе — заносится.

Все права, милая В<ера> Ал<ександровна>, все права, а не одно.

Итак, тройное право, нет, четверное, нет, пятерное: право уроженца, право русского поэта, право поэта Стихов о Москве, право русского поэта и право вообще поэта:

Я — вселенной гость,

Мне — повсюду пир.

И мне дан в удел —

Весь подлунный мир![724]

И не только подлунный!

                                             МЦ.

14 сент<ября> 1940 г. (NB! чуть было не написала <19>30 г. А — хорошо бы!)

Впервые — в кн.: Белкина М.И. С. 152–154 (по тексту черновой тетради). СС-7. С. 689–691. Печ. по СС-7 (с небольшими вставками по копии с оригинала, черновая тетрадь (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 32, л. 88–90).

38-40. Е.Я. Эфрон

24-го сентября 1940 г., вторник

               Милая Лиля!

Кажется (тьфу, тьфу!) — можно нас поздравить. Словом, мы завтра въезжаем (тьфу, тьфу!) на Покровский бульвар, на 6-ой этаж нового дома с лифтом (NB! Очень страшным: нынче уже подымалась пешком, п<отому> ч<то> он весь сквозной и ехать надо одной), итак: с (очень страшным) лифтом, электричеством, центр<альным> отоплением, газом, газовой ванной и… холодильником!!

Комната немножко меньше 14-ти метр<ов>, длинноватая, с огромным окном на всю Москву и, в частности, на деревья бульвара. Из мебели оставляю большой шкаф (как французы называют: cachemisèr{225}) и очень большой простой письменный стол — на обоих. С помощью Мули[725] надеюсь уместить сундуки, во всяком случае — два из них будут мне служить одром, а третий запихаем под стол. Хозяин — полярник, уезжает на 2 года, через месяц едет и жена с младшими детьми. В квартире будут жить: старшая девочка[726] (в 10 кл<ассе>), мы с Муром и еще пара: муж и жена (он — инженер). И — всё. Всего три комнаты. Нашла по объявлению Литфонда: «Писательница с сыном» — и т. д. Но сроку оставалось 2 дня, а денег было всего 500 р<ублей>, к<ото>рые немедленно внесла в виде задатка. Теперь — слушайте: внеся эти 500, немедленно отправилась в Литфонд, где мне немедленно была — в экcтр<енном> порядке — всеми членами Правления подписана годовая ссуда на 4000 руб<лей>, ибо полярник хотел за́ год вперед. Но так как таких денег в кассе не было, они перевели эту сумму через банк — полярнику на его текущий счет. (NB! Я ездила смотреть комнату с членом Литфонда, и он <узнал> у полярника № его текущего счета). Словом, — всё в порядке, чек на четыре полярниковых тысячи у меня в руках, тотчас должны с тем же членом Л<итфон>да ехать к нему, сижу с юристом, — пр<одлеваем договор> и — юриста отзывают: приехал Комитет Искусств. Я — ничего. Жду. <И в эту> самую минуту Литфонд отходит Комитету Искусств, и все сегодняшние распоряжения аннулируются, — в том числе и мои 4 тысячи. — «Если бы — на час раньше!» (все — мне) — т. е. тогда бумага бы уже пошла. Говорю с Фадеевым — ничего не может. Все страшно за меня (и за себя!) расстроены. — Товарищ Ц<ветае>ва, Вам действительно не везет! — Я: — «Это уже только цветики! Ягодки (прошлогодние) — позади!» (NB! тьфу, тьфу!) Словом — ухожу.

На другой день (воскресенье) еду с Нейгаузом[727] (которого — обожаю) к Борису[728] в Переделкино. Сюрприз: Б<орис> уехал в Москву. Знакомлюсь с Зинаидой Николаевной[729], к<отор>ая проявляет предельную энергию и полную доброту — обходим с ней всё имущее Переделкино: она рассказывает мою историю и скорее требует, нежели просит — ссуды — мне. Я выкладываю свои гарантии: через месяц 4 тыс<ячи> авансу за книгу стихов — и кое-что можно продать из вещей — но никто не слушает, п<отому> ч<то> все верят — что отдам. Первый — сразу — не дав раскрыть рта — дает Павленко[730]: чек на тысячу. (Мы виделись с ним раз — 5 мин<ут>, и я сразу сказала: человек). Словом, уезжаем с двумя тыс<ячами> — и с рядом обещаний на завтра. Не сдержал обещания только один (очень богатый драматург), сказавший, что сам завезет на машине. (NB! я и не ждала.) Весь вчерашний день, до 10 час<ов> веч<ера> добирала остальные 2 тыс<ячи>. Бесконечно-трогателен был Маршак[731]. Он принес в руках — правой и левой — две отдельные пачки по 500 р<ублей> (принес Нейгауз) с большой просьбой — если можно — взять только одну (сейчас ни у кого — ничего), если же не можно — увы — взять обе. (Взяла — одну, а другую (т. е. еще 500 р<ублей>) — почти насильно вырвала у одной отчаянно сопротивлявшейся писательской жены. Вообще, <было> много смешного). В 10½ ч<асов> веч<ера>, в сопровождении бесконечно-милого Нейгауза, внесла все деньги за́ год вперед и получила расписку, свезла паспорт, чтобы они сами меня прописали. Завтра раз<грузим> Моск<овский> Университет и очень вскоре Вашу комнату, за <которую> огромное спасибо и — непременно — не позже как через месяц. Нам здесь было очень хорошо и расстаемся в полной дружбе со всеми.

— Да! Комната — на́ 2 года, есть договор, но если почему-либо он вернется раньше, он имеет право выбросить нас, предупредив за месяц.

Сообщение: 15 мин<утах> езды на А, есть еще — в 10 мин<утах> — метро: Кировские Ворота, идти через Чистые Пруды. Мне каж<ется>, вы там жили — в Мыльниковом пер<еулке>?[732] Место очень хорошее, хотя — чужое. Может быть привыкну.

Целую Вас и 3<инаиду> М<итрофановну>.

                                             МЦ.

Меня одолевает: звонками, письмами, объяснениями и выяснениями отношений жена Т<аге>ра[733]). Очень добра, но очень суетна.

Муру езды в школу не больше 15 мин<ут>. Но школа мне не очень нравится: он всё утро: с 9 ч<асов> до 1 ч<асу> готовит уроки, и почти сплошь «посредственно», напр<имер> —