Читаем без скачивания Криминалистика: теоретический курс - Айгуль Фаатовна Халиуллина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Об этой нуждающейся в решении проблеме уже в наши дни вопрос поставил Р. С.Белкин. Со ссылкой на освидетельствование лица другого пола как на предусмотренный уголовно-процессуальном законом прецедент самостоятельного проведения процессуального действия сведущим лицом, Р. С.Белкин пришел к выводу, что «законом эксперту должно предоставляться право собирать доказательства в некоторых, специально оговоренных случаях…».[479]
О потребности в расширении инициативы эксперта и включении в нее права эксперта по заданию следователя проводить не только осмотры, но и другие процессуальные действия, юристы и ученые говорили еще конце ХIХ начале ХХ века. Так, известный ученый-процессуалист того времени Л. Е.Владимиров аргументировано писал: «При производстве медицинского исследования эксперту необходимо предоставить право делать, кроме осмотра, еще и другие исследования, как, например, допросы подсудимых, свидетелей. Будет ли он это делать непосредственно или чрез следователя, — это не изменяет сущности дела».[480] Говоря о праве «врачей-экспертов» Л. Е.Владимиров, конечно же, имел в виду сведущих лиц любой научной специальности, особо напомнив об этом читателю в завершении главы, посвященной экспертизе.[481]
Допуская обращение к сведущим лицам, Устав предусматривал известное разнообразие процессуальных форм решения специальных вопросов, возникающих на предварительном следствии и при разбирательстве дел в суде. Не проводя четких различий в статусе сведущих лиц, Устав предоставлял сведущим лицам право не только проводить исследования обнаруженных предметов и следов преступления, но и принимать участие в процессуальных действиях, оказывая содействие судебному следователю или судье. По свидетельству И. Ф.Крылова именно эта правовая форма использования специальных познаний, выраженная в участии сведущего лица в так называемом «личном осмотре», то есть в осмотре, который проводили следователь или судья, а не экспертиза, была преобладающей в дореформенном русском судопроизводстве.[482]
Тем не менее, как самостоятельная правовая форма участия сведущих лиц в расследовании преступлений она была возвращена в уголовное судопроизводство России только с принятием УПК РСФСР 1960 года. Причем мотивировалось введение в УПК института специалистов не как итог положительного заимствования идей Устава 1864 года, а лишь «благодаря положительной практике».[483] Положительная практика, безусловно, серьезный и убедительный аргумент. Но не следует забывать, что эта практика начинала формироваться и законодательно была оформлена в Уставе 1864 года, то есть более 150 лет назад. Развитие института специалистов в российском уголовно-процессуальном законодательстве лишний раз свидетельствует о забвении исторического опыта, что зачастую вынуждает искать давно найденные решения, подтверждая известную истину о новом как о хорошо забытом старом.
Возвращаясь к регламентации института специальных познаний, важно отметить, что в дальнейшем своем развитии советское уголовно-процессуальное законодательство лишь отчасти использовало исторический опыт законотворчества, предав забвению некоторые принципиальные решения данной проблемы, предложенные Уставом. Например, первый советский УПК 1922 (в редакции 1923) года никаких новых идей в решении проблемы правового регулирования института специальных познаний не принес. В основном это было заимствование положений Устава 1864 года с терминологической заменой «сведущего лица» на «эксперта» при забвении уже достигнутого в уголовно-процессуальной науке и дореволюционной законодательной практике. В частности, специальные познания УПК РСФСР 1923 года ограничил познаниями только в науке, искусстве или ремесле, исчерпывающе перечислив их в ст. 63 УПК, и тем самым отказавшись от более рационального решения вопроса об источниках специальных знаний, который был предложен Уставом 1864 года.
Вслед за Судебным Уставом УПК 1923 года повторил уже известное положение о том, что вызываемый эксперт обязан явиться и участвовать в осмотрах и освидетельствованиях, а также «давать заключения» (ст. 64 УПК РСФСР 1923 года). Сама по себе экспертиза, итогом проведения которой должно было стать такое заключение эксперта, как таковая в УПК не упоминалась, а регламентировалась как допрос экспертов. С предупреждением их об ответственности за отказ от дачи заключения и за дачу заведомо ложного заключения, и с изложением вопросов, по которым должно быть дано заключение (ст. 170–171). Эти же правила, изложенные в главе «Допрос свидетелей и экспертов», надлежало соблюдать и в случае приглашения эксперта для участия в осмотрах и освидетельствованиях. В отличие от Устава уголовного судопроизводства никаких особых требований к качествам экспертов УПК 1923 года не предъявлял, и следователь обязан был только удостовериться в «его самоличности» и предупредить «о необходимости давать заключение, строго согласное с обстоятельствами дела и данными тех специальных знаний, для которых вызван эксперт» (ст. 170). Ни проверка компетентности, ни необходимость убедиться в незаинтересованности эксперта в деле в круг обязанностей следователя и суда не входили.
Приведенные выше примеры невнимательного, мягко говоря, отношения к истории становления института специальных познаний в уголовном судопроизводстве, к сожалению, оказались не единственными в отечественной законодательной практике.
Так, например, требование к «сведущим людям» обладать всеми качествами «достоверных свидетелей» (ст. 327 Устава 1864 года) как правовое предписание процессуального закона сегодня незаслуженно забыто. А между тем, обязывая судебного следователя и судью оценивать качества эксперта по критериям оценки достоверных свидетелей, Устав требовал от судебных экспертов нечто большего, нежели незаинтересованность и компетентность, отсутствие которых, согласно всем последующим отечественным УПК, рассматривалось в качестве единственных и достаточных оснований для их отвода. Тем не менее, эти положения советского (и нового российского) уголовно-процессуального закона воспринимались и вплоть до сегодняшнего дня воспринимаются отечественной наукой и практикой как достаточные для обеспечения достоверностии объективности выводов эксперта.[484] На самом же деле незаинтересованность и объективность — взаимосвязанные, но не тождественные категории. Та заинтересованность, которую имеет в виду УПК, и обнаружение которой является основанием для отвода эксперта, может служить лишь поводом для высказывания сомнений в его объективности, но из этого отнюдь не следует, что всякий заинтересованный эксперт непременно окажется и необъективным в своих суждениях. Нормы УПК в этой части являются скорее превентивной мерой против возможной, но совершенно не обязательной, необъективности эксперта. То же можно сказать и о компетентности, взаимосвязанной, но не гарантирующей достоверность.
Между тем, положение Устава 1864 года о необходимости обладать качествами «достоверных свидетелей» означало, что сведущие лица не только должны были наравне с другими свидетелями по делу приводиться к присяге, которая в современной законодательной интерпретации низведена по сути своей с высокого духовного содержания до заурядной угрозы быть привлеченным к уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения, но и обладать теми важными профессиональными качествами, благодаря которым презюмировалась
