Читаем без скачивания Молчаливые воды - Джек Брюл

– Жаль будить вас, сеньор, но в устье залива показался большой корабль.

– Военный?

– Нет, сеньор, фрейтер. Его выбросило на берег.

Эспиноса сбросил толстую гору одеял и сразу пожалел об этом. Хотя начальник участка Луис Ларетта хвастал, что топливо для них не проблема, воздух в здании, отведенном им для постоя, был очень холодным и проникал повсюду. Эспиноса поддел под камуфляжные брюки две пары теплых кальсон. На ноги он натянул три пары носков.

– Кто-нибудь на борту пытался с нами связаться?

Адъютант раскрыл металлические жалюзи, чтобы впустить то, что в этом богом забытом морозильнике называлось солнцем. Комната едва вмещала кровать и комод с зеркалом. Стены были из раскрашенной фанеры. Единственное окно выходило на заднюю стену другого здания всего в трех футах от них.

– Нет, сеньор. Судно, кажется, брошено. На шлюпбалках не хватает одной спасательной шлюпки, и, судя по виду, корабль покинут давно. Сержант Лугонес проверил с помощью тепловизионного прицела. Ничего. Корабль холодный, как камень.

Эспиноса отпил большой глоток крепкого кофе. Из-за налета во рту вкус показался ему мерзким, и он поморщился.

– Который час?

– Девять утра.

Три часа сна. Он мог не спать и дольше. Они с Хименесом и несколькими сержантами почти всю ночь вели разведку холмов в тылу базы и определяли места возможных засад. Из-за изломов и трещин местность представляла собой природное укрепление с сотнями позиций для стрелков. Единственной проблемой было держать людей в тепле. Сегодня предстояло определить, сколько времени люди могут оставаться на позиции, сохраняя боеспособность. Сержанты полагали, четыре часа. Его оценка была – три с небольшим.

Он закончил одеваться и залпом допил кофе. В животе урчало, но он решил до завтрака осмотреть загадочное судно.

– Разбуди лейтенанта Хименеса.

Одному из рабочих катеров потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы пересечь залив. Продувка теплым воздухом творила чудеса. Залив был свободен от льда, но мало того – воздух над самой водой прогрелся до пятидесяти градусов, в то время как на базе его температура была минус десять[48]. За заливом поднималась и опадала на волнах ледяная корка: робкие предвестники лета пытались растопить лед. В открытый океан вела чистая полоса – ее постоянно расчищал ледокол, чтобы поддерживать жизненно важную связь с домом.

Катер прошел так близко от одной из нефтяных платформ, что стало видно – платформа замаскирована тонкими склепанными металлическими листами, делающими ее похожей на айсберг. С расстояния в пятьдесят ярдов ее отличали от айсберга лишь мощные стальные поддерживающие колонны, выглядывавшие из-под белой облицовки.

В узком устье залива они миновали район волнующейся воды. Там от труб поднимался тепловой занавес, мешавший льду заходить в гавань. В те несколько секунд, что потребовались, чтобы пересечь эту полосу, Эспиноса согрелся – впервые с тех пор как прибыл в Антарктиду.

Он сосредоточился на судне. Старое, вне всяких сомнений. И как будто бы покинуто – Хорхе понял бы это по его виду, даже если бы не знал заранее, что здесь никого нет. Корпус был выкрашен водостойкой краской, разной, пятнами и с потеками, словно судно красили дети. В основном белые надстройки, тускло-красная единственная труба. Пять кранов, три на носу, два на корме; моряки называют такие суда «кораблями с палками». С тех пор как на море распространились контейнерные перевозки, такие корабли считались устаревшими, а большинство их давно сдали на лом.

– Что за ржавое корыто! – заметил лейтенант Хименес. – Наверняка с него даже крысы сбежали.

Подойдя еще ближе, они увидели, что судно не маленькое. Эспиноса прикинул, что его длина примерно пятьсот с лишним футов. Название разобрать было трудно: краска выгорела и украсилась потеками ржавчины, но Эспиноса разглядел название «Норего». Двадцать футов его носа прочно застряли на галечном берегу. Возле массивной кормы стоял еще один рабочий катер, а вокруг стояли люди. Один из них поднимал раздвижную алюминиевую лестницу, с виду достаточно длинную, чтобы подняться почти к самым поручням.

Катер Эспиносы встал рядом с первым, и матрос бросил солдатам линь. Он подтянул катер как можно ближе; другой матрос спустил трап – двенадцатифутовую деревянную доску.

Едва теплые сапоги майора коснулись берега, сержант Лугонес козырнул. Небо для разнообразия было ясное, температура – приятные минус десять.

– Ну и зрелище, а, сержант?

– Да, сеньор. Ничего более дурацкого в жизни не видел. Мы заметили его на рассвете и приплыли проверить. Извините, майор, но я решил, что вам лучше остаться в постели и отдохнуть.

Со стороны любого другого это было бы непростительным нарушением субординации, но суровый сержант давным-давно с лихвой заслужил право иногда посмеиваться над командиром.

– Этой твоей лоханке помогут только тридцать лет комы, – ответил Эспиноса, и солдаты, слышавшие его слова, рассмеялись.

– Все готово, серж, – позвал солдат, возившийся с лестницей.

Два человека держали лестницу на случай, если налетит сильный ветер. Первым на палубу поднялся Эспиноса. Он модифицировал наружные перчатки таким образом, чтобы можно было выпростать указательный палец; когда он достал из кобуры пистолет, то смог нащупать этим пальцем курок. Он всмотрелся через планширь. Палуба была завалена мусором, бочками из-под горючего и обшарпанными частями корабельного оборудования. Не увидев никакого движения, он перебрался через планширь и сделал знак подниматься следующему.

Ветер стенал в оснастке кранов, от этого дрожащего воя, похожего на погребальную песнь, по спине шли мурашки. Эспиноса заглянул в окна мостика, но не увидел ничего, кроме отражения неба.

Мгновение спустя рядом с ним появился Рауль, за ним Лугонес. Сержант нес ручной пулемет с мощным фонарем, укрепленным на стволе под толстым коротким дулом. Они осторожно пересекли палубу, причем один всегда прикрывал продвижение остальных. Под мостиком не оказалось никаких люков, и они перешли на правый борт и двинулись на корму. Там, пройдя всего несколько футов, они обнаружили дверь. Над ними торчали тонкие ноки пустой шлюпбалки. С каждого свисал стальной трос.

Хименес отдраил защелки и взглянул на Эспиносу. Тот кивнул, и лейтенант распахнул дверь. Сержант Лугонес держал оружие наизготовку.

В коридоре за дверью было темно, поэтому он зажег свой фонарь. Краска внутри не в лучшем состоянии, чем снаружи. Линолеум на полу во многих местах протерт и пропорот и выглядит так, словно никогда не знал швабры.

Дыхание образовывало ореолы над их головами.