Читаем без скачивания Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

С отделкой Белого зала поспешили, и уже в дневниковой записи от 25 апреля 1839 г. М. А. Корф мог восторгаться состоявшимся там событием: «Вчерашний бал в Белой зале поистине грандиозен. Званых было с лишком 1500, и при всем том они терялись в огромных палатах, где можно было поместить столько же. Все это в блестящих мундирах при очаровательной Лядовской (капельмейстер А. Н. Лядов; не композитор А. К. Лядов. – А. В.) музыке было бесподобно и выразительно. Особенно хороша была ужинная зала с огромными померанцевыми деревьями и двумя хорами музыки. Одна беда в обновленном дворце та, что исчезло множество прежних закоулков, которые в большие праздники служили буфетами, и что негде больше разогревать кушанье, как на лестницах и коридорах, и хотя все это убрано и маскировано цветами, однако везде пробивается дух кушанья, и мелькают куртки и колпаки поварские. Государь на бале меня не видел, что в такой толпе и немудрено. Велик, князь Мих[аил] П[авлови]ч долго со мной разговаривал» [770] .

В дневнике от 5 июля 1839 г. М. А. Корф описал празднества по случаю венчания 2 июля великой княгини Марии Николаевны и герцога Лейхтенбергского: «В день свадьбы на Исаакиевской и Дворцовой площадях играли в пяти местах музыка, вещь совершенно новая и невиданная в Петербурге, где музыка под открытым небом слышна бывает только за городом или перед рядами войск. На бале Государь в сопровождении всего двора вывел молодую чету на дворцовый балкон к собравшемуся народу, и тут начались восторженные крики радости и "ура". Город в этот день и оба последующие был прекрасно иллюминирован, и такой иллюминации мы не запомним с коронации 1826 г. Вчера утром (4 июля. – А. В.) был общий baise-main (франц. целование руки. – А. В.) у новой великой княгини, а вечером огромный бал в танцевальной (прежде Белой) зале. Первая церемония была просто baise-main в полном смысле слова: в одну дверь входили, в[еликая] княгиня не говорила никому ни слова и очень натурально, потому что нас было тысячи полторы, и церемония без того продолжалась более двух часов. Между разными шутками во время ожидания Киселев очень остро сказал, что по церемониалу подходят к руке сперва дамы, потом Совет, а после мущины. Бал начался в 9-м часу и хоть при свечах, но с открытыми окнами и поднятыми шторами, так что с час времени дневной свет боролся с искусственным. До бала на большом дворцовом дворе играла музыка, и народ, которому открыт был этот двор, толпился тут до поздней ночи, любуясь в открытые окошки на бал и на царскую фамилию. Государь и наследник были в казачьих мундирах: все прочие в парадной форме и башмаках, кроме великого князя М[ихаи]ла Павл[овича], который при этих случаях давно уже бывает в ботфортах. Поведением герцога я не совсем доволен: он не довольно нежен с прелестной своею супругою и даже иногда отходил от нее на целых полчаса в толпу. Он называет ее Мери , она его Максом» [771] .

После венчания Марии Николаевны в столице состоялись и другие многочисленные балы. Через несколько дней, 9 июля 1839 г., М. А. Корф записал: «К числу самых изящных, истинно очаровательных праздников по случаю свадьбы принадлежат балы велик, кн. Михаила П[авлови]ча (6 июля) и принца Ольденбургского (8 июля). Первый был дан в городском его дворце, который сам по себе уже есть верх вкуса и великолепия, но на этот день изящным чувством и уменьем великой княгини получил такой фантастический блеск, что превосходил всякое описание. Довольно сказать, что к балу были свезены все цветы из павловских и ораниенбаумских оранжерей, на двухстах возах и пяти барках, которые вел особый пароход. Зато все во дворце цвело и благоухало, и такого изобилия редких и многоцветных растений мне не случалось видеть с Борромейских островов (вероятно, острова Борнео. – Л. В.). В бальной зале из купы цветов исторгался прекрасный фонтан, который вместе с тысячью огнями вторился в бесчисленных зеркалах. Вдоль всех главных зал тянулся лицом в сад обширный, собственно на этот случай приделанный балкон, убранный цветами, коврами и фантастическою иллюминациею a la Kia-King (популярный балет. – А. В.), с чудесным видом на Царицын луг и Неву.

Главная ужинная зала была также убрана с необыкновенным вкусом: царский стол под навесом больших деревьев и зеркал составлял обширный полукруг, вокруг которого вся внутренняя, обращенная к публике сторона была убрана в несколько рядов цветами. Везде и во всех концах дома раздавалась музыка, которая гремела и в саду, открытом на этот день для публики и всего народа. Всех гостей было до 800, и все в парадных мундирах. Праздник кроме всего стоит 50 т. р.

Бал принца (П. Г. Ольденбургского. – А. В.) на даче его на Каменном острову был в другом, более сельском виде. Все подъезды, все решетки, все наружные колонны были обвиты свежей зеленью с вензелями новобрачных. Танцевали в саду под открытым небом на огромном паркетном полу, окруженном со всех сторон возвышениями и ступенями с коврами. Когда уже совсем стемнелось, танцы перешли в залу, а сад и весь дом снаружи загорелись тысячью огнями. На Неве перед домом катались между тем шлюпки с музыкою и с русскими песельниками. Все это по самой уже новизне своей было очаровательно и представляло скорее какой-то итальянский, нежели наш северный, праздник. Гостей по тесноте места было здесь только триста, и притом все во фраках, как будто на даче, хотя Каменный остров числится уже нынче в городе. Государь и Государыня с бала вел. князя уехали во время ужина…» [772]

Описал в своем дневнике бал в Михайловском дворце (называя его Михайловским замком) 6 июля 1839 г., данный по случаю бракосочетания старшей императорской дочери, с «фантастическою иллюминацию а 1а Kia-King», и маркиз де Кюстин: «Наружный фасад Михайловского замка, выходящий в сад, украшен по всей длине портиком в итальянском духе. Вчера, воспользовавшись 26-градусной жарой, меж столбов, на этой внешней галерее развесили связки лампионов необычного вида. Лампионы были бумажные и имели форму тюльпанов, лир, ваз… – зрелище изысканное и новое… Свет от связок лампионов живописнейшим образом отражался в колоннах дворца и падал даже на деревья в саду; там было людно. Несколько оркестров в глубине сада играли военную музыку, с восхитительной гармонией перекликаясь вдали. Купы деревьев, подсвеченные фонариками, выглядели прелестно – ничего нет волшебнее освещенной зелени в прекрасную ночь» [773] .

Череда великолепных балов прокатилась по Санкт-Петербургу в 1841 году в связи с бракосочетанием цесаревича Александра Николаевича и Марии Александровны. Во время двухнедельных торжеств «Состоялись многочисленные роскошные балы. По общему мнению, на бал, который давали новобрачные, было разослано сорок две тысячи приглашений» [774] .

Художник Орас Верне записал 18 мая 1843 г. (то есть 6 мая). «Вчерашний бал великолепен, – и кавалеры, и дамы являли собой нечто, усыпанное бриллиантами, не говоря уже о жемчуге и рубинах. Во время танцев или просто из-за тесноты в толпе украшения ломались, и приходилось все время наступать на жемчуг и рубины. Чтобы поверить этому, надобно видеть все собственными глазами. Но блистательнее всех, несомненно, была императорская фамилия; принцы и принцессы своей молодостью и красотой затмевали всех остальных. Кроме императрицы, которая, правда, несколько худощава, все они выглядят здоровыми и благополучными, что добавляет еще более великолепия их положению. Я очарован ими, как если бы и сам был придворным, но, Бог свидетель, такая роль не в моем вкусе» [775] . Возможно, другой бал мог бы состояться вечером 7 мая в Зимнем дворце в честь именин фельдмаршала И. Ф. Паскевича. Через неделю, 14 мая, императорская фамилия, по свидетельству М. А. Корфа, отъехала в Царское Село.

Разновидностью придворных балов были детские придворные балы и маскарады, которые проходили в дневное время и посещались также взрослыми, прежде всего родителями и родственниками. Они организовывались в Зимнем дворце, Дворянском собрании или у лиц, близких к императорской фамилии, например у графини Бобринской. Анна Владимировна (Анна Доротея) Бобринская (1769–1846) – дочь эстляндского барона, коменданта Ревеля Вольдемара Унгерн-Штернберга (род. 1739) и гр. Дарьи Андреевны (Доротеи, урожденной Тизенгаузен), супруга побочного сына Екатерины II гр. Алексея Григорьевича Бобринского (1762–1813), генерал-майора, которого Павел I в 1796 г., через шесть дней после вступления на престол возвел в графское достоинство. Хотя она не имела придворного звания, но «шла в уровень со статс-дамами».

У нее был великолепный дом (Галерная, 18–20; ныне реставрирован для одного из факультетов СПбГУ), где устраивались балы, которые посещали лица императорской фамилии. Как отмечает М. А. Корф, устраивала она и пикники для высшего света на Павловском вокзале, как, например, 14 апреля 1838 г. [776] Имела она и собственные апартаменты в Зимнем дворце, причем Николай I ее часто навещал и называл «Ма Tante» («тетушка»), он приходился ей племянником по ее мужу Бобринскому, единоутробному брату Павла I. Долли Фикельмон отмечает два бала у графини Бобринской: «Детский бал у графини Бобринской» (3 августа 1830 г.) и «детский бал у Tante Бобринской» (30 января 1831 г.) [777]