Читаем без скачивания Мемуары и рассказы - Лина Войтоловская

– Давай!

Ему очень хотелось спросить, что же это такое – знакомиться, но мать сердито крикнула:

– Поди умойся, горе моё! Неделю ручищи не мыл!

И Петка покорно побрёл в сени.

– Погоди, мне надо с дороги умыться. Покажи-ка, где у вас рукомойник, – сказал ему в вдогонку жилец и вышел за ним.

Он поглядел, как неумело и неохотно Петька плещется под тоненькой струйкой рукомойника.

– Дай-ка лапы, тёзка!

Жилец тщательно вымыл душистым мылом Петькины руки и лицо, и Петька, не понимая почему, даже не пикнул во время этой неприятной возни. А когда жилец умылся сам, Петька спросил:

– Дядь, а дядь, а когда же мы будем знакомится?

Жилец рассмеялся, подхватил Петьку на руки и вошёл в хату.

Мать недовольно глянула на них, но ничего не сказала и отвернулась к печке, около которой устанавливала небольшой, очень тёмный, погнутый самовар.

– Правильно, хозяюшка, – сказал жилец. – Чайку попить в самый раз. У меня и угощение есть – печенье московское «петифур». Едал ты их, Петька, когда-нибудь, а? – говорил он распаковывая мешок и вытаскивая оттуда всякую снедь. – Вот, – подал он Петьке нарядную коробку, – и матери предложи.

Петька протянул было руку за коробкой, но мать сказала резко:

– Не привык он к петифурам.

И снова отвернулась к печке.

Жилец секунду поглядел на ее сутулую спину, обтянутую голубой полотняной кофтой, и поставил коробку на стол.

– Ничего, – сказал он спокойно, – один раз можно.

После чая мать сухо сказала Петьке, что приедет только в субботу, и кивнув, на прощанье жильцу, торопливо вышла из хаты.

Жилец посидел некоторое время за столом, потом перетащил вещи в горницу и тоже ушёл.

Петька ждал его долго. Уже сало совсем темно, снова нахально заглядывала в окошко луна, и Петька, повздыхав, улёгся в постель, с головой укрылся душно пахнувшим овчинным полушубком матери и внезапно горько заплакал.

Он сам не мог понять, почему плачет. Ему показалось, что дядя Петя не вернётся, не захочет жить в из пыльной запущенной хате.

Он плакал долго т не заметил, как вошёл жилец.

А тот постоял над Петькиной постелью, прислушался к жалобным всхлипываниям, пригляделся в темноте к тому, как мелко дрожала старая овчина, прикрывавшая Петьку, и вдруг услышал, как, прерывисто вздохнув, Петька произнёс тихо и жалобно.

– Ох, горе моё!

Жилец присел на край твердой постели. Петька дрогнул, откинул полушубок, скорее угадал, чем увидел, склоненную над собой высокую фигуру и без всякого перехода радостно засмеялся.

– Ты? – спросил он, обеими руками захватив руку жильца. – Ты пришёл?

Так началась их дружба. Наутро Петька проснулся от того, что в горнице кто-то шумел и шаркал. Вначале Петька немного испугался, так как привык, что, кроме него, в доме никого не бывает. Он присел на постели, прислушался. Вместе с шумом и шарканьем из соседней комнаты раздавалось тихое пение, похожее на низкое гудение трубы:

Каховка, каховка,Родная винтовка…

Петька соскочил с постели и, не надевая штанов, пришлёпал в горницу. Открыл дверь и остановился на пороге. Окно было распахнуто настежь, посреди комнаты стояла бадья с белым раствором, пол весь забрызган.

– Ой, – сказал Петька, осматриваясь, мамка заругается! Ты что наделал?

Жилец, стоя на табурете, макал кист в раствор и мазал потолок.

Весь он, также как и пол в комнате, был заляпан белым, и даже на носу у него красовалась красивая белая нашлёпка.

– Ничего, – прогудел он, продолжая работать, Уж очень вы неуютно живёте.

Горячая пуля лети…

снова запел он.

Петька засмеялся.

– Ты так гудишь. Будто жук в кулаке.

– Сам ты жук! – сердито откликнулся дядя Петя. – Я хорошую песню пою, а ты ругаешься… жук!

Но Петька не испугался. Он еще веселее рассмеялся и запрыгал на одной ноге.

– Дай, дай, я помажу! – кричал он, прыгая по комнате. – Я тоже умею!

– Вот я тебя в бадье искупаю! – свирепо заорал на него дядя Петя. – Иди, лучше штаны надень, голодранец!

– Но сейчас Петька нисколько не испугался. Одевшись, он снова появился в горнице и сказал деловито:

– Я тебе помогать буду.

– Вот молодец! Тащи з сеней тряпку, я видел, синяя там такая, лежит за дверью.

Через час, усталые и голодные, они плескались у колодца, отмывая с себя глину. Петька стоял на солнышке совершенно голый, ежился под струйками ледяной воды, хохотал и визжал и не пытался бежать, как всегда, когда его мыла мать.

Потом они позавтракали, и Петька съел почти всё печенье, что оставалось еще в коробке.

– Ну, брат, теперь айда на работу! – сказал дядя Петя, надевая чистый синий комбинезон и серую кепку. – Со мной пойдёшь или в падину зайчихе сторожить?

– А что ее сторожить? – отозвался Петька. _ Её там квартира, она оттуда и завтра не уйдёт.

– Когда они пришли в контору МТС, было еще очень рано. Их встретила только уборщица, тётя Нюша.

– С добрым утречком, товарищ главный механик! – сказала она приветливо. – Ну как устроились? Это вы у них стоите? – кивнула она на Петьку и сокрушенно вздохнула. – Ай уж не могли вам получше квартиру предоставить?!

– Ничего, – ответил дядя Петя, – я хорошо устроился. И хозяйка ничего. А главное – хозяин уж больно хорош! – хитро подмигнул он Петьке…

Никогда еще Петька не ждал мать с таким нетерпением, как в эту субботу.

Задолго до того, как она должна была приехать, они с дядей Петей накрыли к чаю маленький круглый столик, который соорудили во дворе под шелковицей. Петька всё время поглядывал на улицу, прислушивался, не стукнет ли калитка, но так и пропустил минуту, когда пришла мать. О ее приходе он только догадался по лицу дяди Пети, который стоя у стола, заглядывал в комнату и улыбался. Петька хотел было крикнуть, но дядя Петя мигнул ему, и оба они, не слышно ступая, подобрались к окошку и заглянули в кухню. Мать стояла на пороге и недоверчиво оглядывала свою хату.

А хата, чисто выбеленная, стала как будто шире и выше. Не валялся по углам мусор, окна были растворены, и затейливо вырезанные из бумаги занавески тихо шелестели на сквознячке. Исчез с кровати старый полушубок; вместо него постель была застелена выстиранным одеялом. Над столом. Где раньше висела засиженная мухами тусклая лампочка, красовался склеенный из бумаги и ярко разрисованный неумелой Петькиной рукой абажур.

Петька смотрел на растерянное лицо матери и едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.

Жилец подсадил его на подоконник и отошел под шелковицу к накрытому столу.

– Анна Николаевна! – сказал он оттуда. – Мойтесь да идите сюда, чаю попьем. Мы под шелковицей с Петькой накрыли.

Мать вздрогнула, глянула в окно, не обратила внимания на сидевшего на подоконник Петьку и суетливо стала топтаться по комнате, будто потеряла что-то и никак не могла найти. Потом остановилась, взялась обеими руками за щёки, постояла с минуту, резко тряхнула головой и вышла из хаты, сильно хлопнув дверью.