Читаем без скачивания Мемуары и рассказы - Лина Войтоловская

– Сидите. Мне что? – и, помолчав, неожиданно добавила: – Ненавижу химию!

– Что?

– Ничего…

– Я первый раз в Ленинграде, – словно оправдываясь в чем-то, сказала Ольга. – Сегодня только приехала и целый день бегала по городу. Да что можно осмотреть за один день?

– А я тоже Ленинграда почти не вижу, – буркнула девочка. – Утром в школу, из школы – прямо сюда. Дед заставляет. Я ему и не нужна вовсе, а все равно требует, чтоб была. Просто так – чтоб была, и все!

– Он старый…

– Неправда! – резко перебила девчонка. – Никакой он не старый, он моложе вас, моложе всех!

И скрылась за дверью, прихлопнув ее за собой.

«Банда» с шумом и смехом спустилась с лестницы, прошла мимо, не заметив Ольги. Хлопнула калитка в саду. И снова стало тихо.

Ольга откинулась к стене и, верно, ненадолго задремала. Разбудил ее резкий раздраженный голос Старика. Сверху, с площадки, доносились короткие, хлесткие фразы; в конце каждой голос поднимался почти до визга:

– Молчите! Я сказал – это плохо, это удручающе плохо!

Собеседник что-то тихо ответил, но Ольга не разобрала слов. Старик и не дал ему договорить.

– Подумаешь – печатают! Мало ли какую муру печатают!

Олга догадалась – бородач попытался что-то еще сказать, но Старик опять перебил:

– Раз навсегда запомните – полуудача в тысячу раз опаснее полного провала! Да! Опаснее! Особенно для вас! Почему? Да потому, что вы вообще плохо пишете!

В визгливом голосе, в словах Старика было что-то такое неприятное, злое, что Ольга вся напряглась и опять не разобрала ответа бородача. Но видно, он привел старика уже в полную ярость.

– Молчать! – закричал он, почему-то переходя на басовые ноты. – Ни черта вы в жизни не видели и ничего в ней не понимаете! Идите! Вы мне надоели с вашими разговорами о жизни! Все! Прощайте!

Скрипнули ступеньки. Бородач медленно начал спускаться.

Но старик еще не до конца выплеснул свое раздражение.

– Эй, слышите? – крикнул он. – Желаю вам горя! Настоящего горя! Может быть, тогда вы хоть что-нибудь решите!

А невысокий, плотный человек медленно, с трудом шел по лестнице вниз, и шаги его были странно неритмичными – один тупой, громкий, другой легкий, скользящий.

И Ольга увидела – у бородача вместо ноги был тяжелый, неудобный протез. В падавшем откуда-то блеклом луче мелькнуло его лицо: оно было сдержанно-спокойным и грустным, словно он жалел разбушевавшегося старика.

Ольга вскочила, бросилась к выходу – нельзя, нельзя, чтобы бородач увидел ее и понял, что она все слышала! Ей стало почему-то нестерпимо стыдно, будто она только что присутствовала при чем-то нехорошем, о чем никто посторонний не должен знать.

Она почти бежала вниз по опустевшей дачной улочке, перебежала шоссе и остановилась только тогда, когда увидела тусклую плоскость моря и слабо желтеющий песок неширокого пляжа. Она прижалась к придорожной сосне, потом опустилась на мягкие, теплые иглы… Было тихо, тихо. Даже волны, едва набегая на берег, казалось, сознательно сдерживали свой однообразный шелест.

И вдруг эту тишину разорвал многоголосый собачий лай… Старик медленно спустился с крыльца. На нем было длиннополое черное пальто.

Палку, как всегда, он держал обеими руками сзади, концом вверх. Как только вышел за калитку, поселковые собаки тотчас встретили его яростным лаем.

«Опять, черт их подери!.. Говорят, собаки чуют недобрых людей. А я какой? Злой? Да нет, пожалуй…»

Дачи по обе стороны улицы казались пустыми – свет еще не зажигали, а рычание и лай заглушали голоса.

«Как будто одни собаки живут в этом поселке! – досадливо думал Старик. – Сколько лет хожу здесь – и всегда под этот отвратительный аккомпанемент! Что я им такое сделал?»

Всякий раз ему хотелось броситься бежать и как можно скорее оказаться по ту сторону шоссе, у моря. Но сдерживая себя, он нарочно шел медленно, размеренно, постукивая палкой по прямым плечам.

«А куда подевалась эта дамочка со стихами? Неудобно получилось… Впрочем, шут с ней! Мало ли таскается ко мне графоманов, мнящих себя Пушкиными или, по крайней мере, Есениными!..»

А собаки все лаяли, рычали, остервенело кидались на заборы. Их необъяснимое неистовство раздражало его, даже пугало.

«Может, и правда, я вовсе не так уж хорош, как себе кажусь?»

Конечно, думал он, каждый человек совершает стыдные поступки, которые мучают его потом всю жизнь. Сколько лет прошло, а он всякий раз испытывает почти физическую тошноту при воспоминании о том, как вместе с какими-то неизвестными деятелями подписал статью, поносившую великолепного поэта.

«И где? В какой-то вонюченькой курортной газетке! В редакции почему-то отвратительно пахло полынью. Ни лица редактора, ни тех людей я не запомнил. А вот же до сих пор помню запах полыни… И еще…»

И еще – разрыв со старым, умным другом в момент, когда тот впал в немилость. Потом, когда все схлынуло, – друг не захотел с ним видеться. А на похоронах его Старик рассказывал об их старой дружбе, об уважении к покойному, говорил о том, что все, кто любит литературу, долгие годы будут изучать его замечательные книги…

Когда Старик ступил на шоссе, собаки, наконец, перестали бесноваться.

Он облегченно вздохнул, но тотчас же зябко поежился: возвращаться-то придется опять через собачий строй…

Он перешел шоссе, начал спускаться к морю.

Ольга услышала, как скрипнул песок у него под ногами, и испуганно вскочила.

Но он ее не заметил. Сошел к самой воде и зашагал твердым, размеренным шагом опытного ходока.

Ольга хотела было окликнуть его, но что-то ее удержало. Она смотрела на его упрямую спину, на сцепленные сзади руки с торчащей вверх палкой и досадовала на себя:

«Напрасно я приехала! Лучше было бы, как он просил, переслать все почтой…»

А он шел, не глядя под ноги, чуть закинув голову, и думал печально и немного отрешенно о том, будут ли помнить его книги?

«Не написал я такой книги, чтобы сама вошла в сердце. Не смог… И теперь уже не успею… А этот бородач? Он… он-то, пожалуй, еще успеет!.. Ну, хватит! Пора домой. Завтра вставать чуть свет – придет курьер за версткой, а у меня не готово… Засну ли? Черт бы побрал эту проклятую белую ночь!»

Ольга все смотрела ему вслед, не решаясь ни уйти, ни окликнуть. Внезапно ей стало неловко, словно она подглядывала за ним из-за угла. Отвернулась. Далеко слева, на вытянутой в море косе, маячило какое-то здание. Ольге показалось, что оно вот-вот сдвинется и поплывет к ней по светлой воде.

Когда она снова поглядела в ту сторону, куда ушел Старик, на берегу уже никого не было. Только темные, ровные следы на влажном песке. Но и их вскоре смыли неслышные волны…

Ночь она провела в зале ожидания, сидя на жесткой скамье. Иногда она задремывала, но быстро просыпалась, томясь от запаха пыли, мокрых пеленок, сонного дыхания людей.