Читаем без скачивания Мемуары и рассказы - Лина Войтоловская

Ночь она провела в зале ожидания, сидя на жесткой скамье. Иногда она задремывала, но быстро просыпалась, томясь от запаха пыли, мокрых пеленок, сонного дыхания людей.

Дождалась открытия кассы. Билет достался ей легко – мало кто в это весеннее время торопился попасть обратно в зиму. Вышла на вокзальную площадь. До отхода поезда оставался свободный, длинный день. Она многое успеет посмотреть, может быть, даже удастся попасть в Эрмитаж или Русский музей…

Под вечер она забрела в маленькое, полупустое кафе и долго сидела над стаканом жидкого чая. Ее слегка мутило от усталости и запаха булькающих в котле сосисок.

«Пора на вокзал, – убеждала она себя, – скоро поезд». Но все сидела и сидела, бездумно глядя в окошко. Наконец, заставила себя выйти.

Тихий трамвай, легко покачиваясь, вез ее по длинному проспекту. Может быть, она дремала? Но нет, она видела все – и дома, и буйную сирень скверов, и гранит набережных, и тусклый блеск реки, но ни на чем уже не могла задержать внимания. Ей казалось, что с той минуты, как вчера утром она сошла с поезда, время сделалось неподвижным, слилось в монолитный брусок; это она скользила мимо него…

Трамвай повернул и стал мягко подниматься на мост. И вдруг на противоположном берегу она увидела одинокую стройную колоколенку, зажатую между квадратными громадами домов какого-то нового района. Колоколенка жила своей отдельной, самостоятельной жизнью; она была так стройна и легка, что даже скучные коробки из бетона и стекла не смогли ее изуродовать. Она мелькнула и исчезла за изгибом набережной, но этот короткий миг, когда в последний раз мелькнул ее купол, был для Ольги мигом открытия. Чего? Она сама еще не знала. Но время снова стало временем подвижным, даже стремительным, и горькое разочарование от поездки куда-то отступило. Еще бился в памяти визгливый крик: «Я желаю вам горя, настоящего горя!», но впечатления дня уже заглушали его, и медленно проступало радостное ощущение, что этот город, его дворцы, памятники, темная Нева, торжественно-строгие площади и белая ночь над заливом останутся с нею навсегда…

Вечером в поезде, уже собираясь лечь, Ольга услышала по радио, что прошедшей ночью он умер во сне…

Она долго стояла одна в тамбуре, прижимаясь плечом к железной стене.

Было холодно, тоскливо, и хотелось плакать от сознания, что она чем-то обидела Старика, и теперь уже ничего нельзя сделать…

А там, за стеклом, в ускользающем мире все еще было почти светло. Медленно вращались серые поля под тусклым небом, кружась, уплывали туманные силуэты деревьев, взбирались на столбы и снова опадали к земле провода, и Ольге казалось, что этот длинный, длинный день так никогда и не кончится…

Я ВЛЮБИЛСЯ

На пенсию Наталья Ивановна ушла ровно в пятьдесят пять. Не потому, что с нетерпением ждала, когда настанет день «заслуженного отдыха». Нет, она не чувствовала себя усталой и работу свою любила. После окончания техникума пришла на завод; сперва была счетоводом, затем стала бухгалтером и вот уже более двадцати лет сидела все в том же маленьком кабинете подле кассы. Дружила она и со своими сослуживцами. Уйти на пенсию ее попросту заставили.

С мужем она разошлась лет тридцать тому назад, жила вдвоем с сыном Алексеем в большой светлой комнате коммунальной квартиры. Соседи менялись часто, но и с теми, кто вселялся позже, у Натальи Ивановны сохранялись ровные, добрые отношения.

Сын поступил на экономический уже по возвращении из армии – после десятилетки дважды не набирал нужного количества очков. По окончании был направлен в Центральное статистическое управление, с той поры там и работал, хотя работа ему не нравилась, он скучал, томился – попросту отбывал службу. Однако привык и другого места не искал.

Женился он поздно, тридцати двух лет на двадцатитрехлетней, окончившей факультет журналистики; как-то сразу и полностью он подпал под ее влияние; Наталье Ивановне казалось, что сын даже побаивается своей энергичной жены.

Ни словом не обмолвившись заранее, он как-то вечером привел ее в дом, зачем-то поставил у ног Натальи Ивановны небольшой чемодан и сказал:

– Познакомься, мама, это моя жена Лидия.

Несмотря на растерянность от ошеломившего ее сообщения, в первую минуту молодая женщина показалась Наталье Ивановне хорошенькой: стройная, тоненькая, чуть выше Алексея, с маленькой головой, совершенную округлость которой подчеркивала очень короткая стрижка «под мальчика»; лицо свежее, не накрашенное. Но что-то все же насторожило Наталью Ивановну. Может быть, то, как скромно сидя на краешке дивана и не поднимая глаз, Лидия необыкновенно длинными пальцами узкой ладони все время ощипывала с юбки невидимые соринки. «Что это она все время обирается?» – недовольно подумала Наталья Ивановна.

Оторвав взгляд от этих неприятно притягивающих движений, она впервые внимательно посмотрела в лицо своей невестки и поразилась: на этом хорошеньком личике почти не было губ, только узкая розовая щель.

Вот Лидия улыбнулась какой-то Алексеевой шутке и, смывая скромность, на лице ее появилось хищное и одновременно лицемерное выражение.

«Господи! – ужаснулась Наталья Ивановна. – Да она похожа на щуку!»

В эту секунду взгляды двух женщин встретились; и с той быстротой, с которой только женщины могут приходить к окончательным выводам, обе почувствовали свою острую взаимонесовместимость.

А молодая, заметив испуг в глазах старшей, тот час уверилась, что с матерью она справится так же легко, как справилась с сыном…

Вскоре Лидия получила направление в многотиражную газету большого московского завода. По-журналистски хваткая на сплетню, она обо всем и обо всех говорила резко, категорично, легко высказывала безапелляционные суждения о книге, которой не читала, или фильме, которого не видела.

– «Подранки»? И смотреть не буду. Я слишком хорошо знаю, как этот Губенко шагал по трупам, чтобы дорваться до постановки!

Или:

– Новый роман Соловьева? Наверняка – ерунда! Дал взятку пожирнее, вот и напечатали.

С той же категоричностью она утверждала, что попала в эту дурацкую многотиражку только потому, что не догадалась во время сунуть кому надо и что с ее талантом она, конечно, не станет задерживаться там до окончания положенного срока, а «выйдет в центральную прессу».

Муж тоже свято верил в ее литературную одаренность; Наталья Ивановна, однако, считала, что единственный талант невестки – в умении все подгребать под себя и устраиваться в жизни так, чтобы ей, Лидии, было удобно и приятно.

Наталья Ивановна сразу же заметила, что сына ее, Алексея, она совершенно не любит и относится к нему терпимо только потому, что замужество помогло ей после окончания учебы остаться в Москве. Алексей пока ни о чем не догадывался и был, по-видимому, вполне счастлив.