Читаем без скачивания История России с древнейших времен до конца XVII века - Леонид Милов

Обращение к памятникам летописания показывает также, какое большое место в сознании русского общества занимала борьба за освобождение русских земель от власти Орды. В рамках рассматриваемого периода наиболее глубокому осмыслению роль этого события в судьбах Северо-Восточной Руси подверглась в произведении под названием «О житии и преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича царя Рускаго», дошедшем до нас в составе летописных сводов первой половины XV в. Уже в заголовке великий князь назван «царем», так, как ранее называли византийского императора, а затем — татарского хана. В этом произведении Дмитрий Иванович выступает как «царь» — суверенный правитель Русской земли, своей «вотчины», а все князья Русской земли повинуются его власти, именуя великого князя своим «господином». Он внук Ивана Даниловича, «собирателя Рускои земли». Он не только законный и признанный глава Русской земли, но и ее заслуженный защитник, сражавшийся «с нечестивыми агаряны и поганою литвою». Особенно страшная опасность исходила от Мамая, не желавшего примириться с тем, что «Дмитрии московский себе именует Рускои земли царя». Он хотел истребить русских князей, разорить христианские храмы и отдать русских людей под власть баскаков, но эта опасность была устранена благодаря Дмитрию, собравшему для отпора поганым войско «всей Русской земли». Так утверждалось представление о «Русской земле» как о независимом государстве и о московском князе как ее главе, объединившем ее силы для отпора завоевателям.

Изменения в духовной жизни древнерусского монашества. Вторая половина XIV — начало XV в. стали временем серьезных изменений «ученой» христианской культуры русского духовенства. В отечественной филологии этот период получил название эпохи «второго южнославянского влияния». Действительно, в это время именно из южнославянского мира на древнерусскую почву были перенесены тексты многих ранее неизвестных литературных произведений, оказавших сильное воздействие на всю жизнь русского монашества. Однако в подавляющей своей части это были переводы греческих оригиналов, отражавших интенсивные духовные искания в среде поздневизантийского монашества, связанные с духовным течением «исихазма» (т. е. «молчальничества»). В эту эпоху резко активизировались поиски путей к достижению давно провозглашенного, но трудно достижимого идеала соединения человека (прежде всего, конечно, монаха) с высшим, божественным началом.

Тексты эти, как созданные в XIV–XV вв., так и произведения более раннего времени, интерес к которым обострился именно в поздневизантийскую эпоху, содержали описания глубоко продуманных и тщательно разработанных духовных упражнений, которые должны были привести к очищению души монаха от страстей, привязывающих его к грешному миру, с тем чтобы, придя в состояние постоянной внутренней («умной») молитвы, она оказалась способной восприять исходящий от высшего начала божественный свет. Классическим примером здесь может служить «Лествица» Иоанна Лествичника — византийский памятник XI в., приобретший огромную популярность в русском обществе на рубеже XIV–XV вв. Вместе с этими текстами на русскую почву переносились нормы организации жизни монашеской общины, которая общими усилиями должна была создать условия для духовного совершенствования своих членов.

Монастыри в домонгольской Руси, как правило, располагались в городах или близлежащей городской округе и далеко не всегда были важными центрами духовной деятельности. Характерно, что большая часть известных нам немногочисленных рукописей этого времени была переписана лицами из среды белого духовенства — священниками или дьяконами. Монах, принявший постриг, жил в монастыре на средства принесенного им вклада, продолжая зачастую управлять приобретенным в миру имуществом. Между собой монахов соединяло лишь общее участие в церковной службе.

В среде русского монашества давно назревало недовольство таким положением, отсюда сильная реакция в этой среде на влияния, идущие из внешнего мира. Реакция наиболее наглядно проявилась в изменении внешних форм монастырской жизни. Монастыри с XIV в. стали основываться, как правило, вдали от городов, в пустынных, мало заселенных местах, изменился и сам уклад монастырской жизни. Монастырь этого времени был уже общежитийным, где все принесенное в него имущество становилось общей собственностью коллектива монахов, а вся их жизнь подчинялась строгому общему распорядку, который должен был создать условия для поисков пути к высшему божественному началу. Одним из первых монастырей такого типа стал Троице-Сергиев монастырь, основанный в середине XIV в. Сергием Радонежским. Позднее многие такие монастыри были основаны самим Сергием и его учениками во второй половине XIV — начале XV в.: Симонов, Андроников, Голутвинский Коломенский, Высоцкий Серпуховский, Борисоглебский Ростовский, Савво-Сторожевский Звенигородский, Пешношский Дмитровский. Некоторые монастыри (как, например, Павлов Обнорский) были заложены на покрытых лесами землях Русского Севера. Благодаря характерной для монашества нового типа строгой аскетической практике, его престиж в глазах общества сильно возрос. Об авторитете, которым пользовались наиболее выдающиеся подвижники, говорит тот факт, что к их содействию и помощи обращаются правители в критических и трудных ситуациях. Примерами могут служить благословение Сергием Дмитрия Донского перед битвой на Воже или его поездка в Рязань в 1385 г., когда он добился заключения мира между Москвой и Рязанью.

Поскольку одним из важных компонентов монастырского распорядка стало создание в монастырях скрипториев, то общежитийные монастыри превратились в важные центры духовного просвещения, где репродуцировалась и распространялась духовная литература предшествующего времени и новые создававшиеся в этой среде памятники. Подавляющая часть памятников, созданных в эпоху Киевской Руси и пришедших в ту же эпоху от южных славян, дошла до нас в списках второй половины XIV–XV в. Усиление контактов с византийским и южнославянским миром наложило свой отпечаток не только на устройство монастырской жизни, но и на разные стороны духовной жизни русского общества того времени.

Древнерусская и поздневизантийская культура. Рецепция древнерусским обществом наследия поздневизантийского мира по своему характеру была во многом схожа с тем, что имело место на первом этапе освоения византийского культурного наследия в эпоху Киевской Руси.

В истории Византии поздний период ее существования был отмечен резкой вспышкой интереса греков к своему античному наследию. Именно в эту эпоху образованные византийцы стали называть себя «эллинами», хотя ранее в классической Византии этот термин имел сугубо пейоративное значение — «язычник». Эти течения в византийском обществе не встретили никакого отзвука на русской почве. Соответственно и в этот период не перешли в Россию традиции византийской системы образования, основанной на изучении текстов античных авторов. XIV–XV вв. в истории Византии были временем расцвета религиозно-философской мысли, дававшей теоретическое обоснование «умному деланию» византийского монашества (учение Григория Паламы о «божественных энергиях», доказывавшее возможность приобщения человеческой личности к божественному началу). Проявив огромный интерес к духовным упражнениям, которые должны были приблизить человека к Богу, древнерусское общество осталось равнодушным их теоретическому обоснованию. «Триады» Григория Паламы не были переведены и остались неизвестны древнерусскому читателю. Контакты с поздневизантийским миром ограничились реакцией на те стороны византийского культурного наследия, которые вызывали интерес у древнерусских людей уже в эпоху Киевской Руси.

Внимание русских книжников и на этот раз привлекли к себе такие сочинения, в которых провозглашенный идеал характеризовался яркими конкретными примерами. Особенно плодотворными оказались контакты между памятниками византийской и древнерусской агиографии. С конца XIV в. начался расцвет этого жанра в древнерусской литературе. В XV–XV вв. были созданы десятки житий русских святых. Первые памятники новой агиографии заметно отличались от более ранних образцов этого жанра. Если для героев Киево-Печерского патерика мир был обиталищем дьявольских сил, с искушениями которых следовало бороться, то для современников Сергия было очевидно присутствие в этом мире прежде всего божественного начала, встречи с которым следовало искать. Если в патерике к затворнику Исаакию явился дьявол в образе Христа, то Сергию явилась сама Богоматерь в сопровождении апостолов. Описание движения героя по пути поисков божественного начала, передача его различных эмоциональных состояний требовали выработки новых художественных средств, экспрессивного эмоционального стиля, получившего в научной литературе из-за характерных для него сложных словесных сочетаний наименование «плетения словес». Мастером, владевшим этим стилем с наибольшим искусством, был монах Троице-Сергиева монастыря Епифаний Премудрый, завершивший к 1418 г. «Житие Сергия Радонежского», которое стало образцом для более поздних памятников этого жанра, в которых в разных вариантах воспроизводился созданный Епифанием образ настоятеля — организатора монашеской общины, который властной рукой ведет ее по пути к Богу.