Читаем без скачивания Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости - Николай Коняев

Уже в ноябре 1882 года Г. С. Войницкий сообщил об окончании перестройки старой тюрьмы на десять узников и здания для размещения жандармов.

Тогда же было воздвигнуто три здания вне внутренней ограды. Одно — для смотрителя и его помощника, а также для канцелярии, другое — для кордегардии и кухни для заключенных и служителей, а третье — для проживания жандармов.

2 сентября 1883 года Г. С. Войницкий доложил в Департамент полиции об окончании постройки тюрьмы и всех служебных зданий при ней. Через полтора месяца особая комиссия приняла постройку, признав ее «вполне удовлетворительной».

В Новой тюрьме было 40 одиночных камер: 19 — в первом этаже и 21 — во втором. Вдоль камер верхнего этажа шли висячие железные галереи, между галереями была натянута веревочная сетка, которую впоследствии заменили проволочной, чтобы во время вывода на прогулку узник не мог покончить с собой. Однако заселять Новую тюрьму не спешили[84], и только 24 июля 1884 года, товарищ министра внутренних дел генерал П. В. Оржевский приказал коменданту С.-Петербургской крепости перевести содержащихся в Алексеевском равелине и Трубецком бастионе ссыльно-каторжных государственных преступников в государственную тюрьму в упраздненной Шлиссельбургской крепости.

Новая тюрьма

«Возложив на коменданта С.-Петербургского жандармского дивизиона полковника Стаховича перевозку из крепости в Шлиссельбургскую тюрьму подлежащих заключению в оной ссыльно-каторжных, — было сказано в этом секретном распоряжении, — я имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство сделать распоряжение выдать полковнику Стаховичу содержащихся ссыльно-каторжных:

1) Михаила Фроленко,

2) Григория Исаева,

3) Айзика Арончика,

4) Николая Морозова,

5) Петра Поливанова,

6) Михаила Тригони,

7) Михаила Попова,

8) Николая Щедрина,

9) Мейера Геллиса,

10) Савелия Златопольского,

11) Михаила Грачевского,

12) Юрия Богдановича,

13) Александра Буцевича,

14) Егора Минакова,

15) Ипполита Мышкина

— и содержащихся в Трубецком бастионе:

16) Дмитрия Буцинского,

17) Людвига Кобылянского,

18) Владимира Малавского,

19) Федора Юрковского,

20) Александра Долгушина,

21) Михаила Клименко

— и вместе с тем не отказать в Вашем, милостивый государь, благосклонном содействии вышеозначенному штаб-офицеру по всем вопросам, связанным с исполнением возложенного на него поручения».

Член Исполкома «Народной воли» Михаил Николаевич Тригони вспоминал, что «после обеда 3 августа 1884 года в одной из отдаленных камер послышались звуки кузнечного молота. Дверь захлопнулась, и те же звуки послышались в следующей камере. По порядку камеры продолжали открываться и закрываться. Всех нас заковали в ножные кандалы… После полуночи начали перевозить нас в карете к пристани, где стояла особо приспособленная баржа. В трюме этой баржи по обоим бортам были устроены из теса очень маленькие помещения, между каждым помещением был сделан промежуток, с целью предупредить сношения между нами. Около каждого помещения, у двери, в которой было сделано маленькое и единственное окошечко, стояли с обнаженными шашками жандармы и не спускали с заключенных глаз».

В четыре часа утра раздался свисток на буксире — баржа дернулась и медленно двинулась вверх по Неве.

В принципе, камеры в Новой тюрьме Шлиссельбурга — три с половиной метра в длину и два с половиной в ширину! — были достаточно просторными и вполне — в каждой имелся водопроводный кран и ватерклозет — благоустроенными, но одновременно с этим их выкрасили — черные полы и свинцовые стены — так, чтобы подавить волю заключенного и как бы замедлить время заточения.

Добивали заключенных матовые стекла на окнах, из-за которых в камерах стояли вечные сумерки. Только через десять лет, как свидетельствовал член военной организации «Народной воли» Михаил Юльевич Ашенбреннер, вставили прозрачные стекла, и узники «увидели, наконец, луну и звездное небо».

На прогулку арестантов выводили на двадцать минут в день. Остальное время, которое тянулось невыносимо медленно, они проводили в камере, где имелся лишь железный столик и табурет. Железную откидную кровать утром поднимали в вертикальное положение, и в таком виде под замком она оставалась весь день.

Ненамного легче было и ночью.

Судя по воспоминаниям, мешали спать негромкие поначалу звуки с трудом сдерживаемого плача, а потом, когда страдалец не выдерживал, рыдания во всю силу острожной тоски.

И так каждую ночь.

Но особенно угнетала заключенных шлиссельбургская тишина…

Тюремная камера

Первым не выдержал Михаил Филимонович Клименко. На «процессе 17-ти» в марте 1883 года он был приговорен к смертной казни, но казнь заменили вечным заключением, и в августе 1884 года его перевели из Трубецкого бастиона в Шлиссельбургскую крепость.

Здесь Михаил Филимонович и покончил с собой.

«Сего числа в 7 часов утра, — доносил 5 октября 1884 года начальник Шлиссельбургского жандармского управления полковник К. К. Покрошинский, — ссыльно-каторжный государственный преступник Михаил Клименко, содержащийся в Шлиссельбургской тюрьме, в камере 26, лишил себя жизни, повесившись на вентиляторе, помещенном с левой стороны при входе в камеру, над ватерклозетом, причем вместо веревки употребил подкладку от кушака халата, и хотя ему немедленно была оказана медицинская помощь, но таковая оказалась безуспешной, так как арестант был уже мертв… Труп Клименко сего же числа в 7 часов вечера погребен на особо отведенном полицией месте около кладбища близ гор. Шлиссельбурга».

Самоубийство Михаила Филимоновича Клименко имело те последствия, что дверцы вентиляторов в камерах были сняты, а углы во всех камерах справа и слева от входа — единственное место, где узник мог оставаться вне поля зрения жандармов, заглядывавших в камеру через «глазок»! — заложены кирпичом.

Следующей жертвой Шлиссельбурга стал Егор Иванович Минаков, автор известной народовольческой песни:

Прощай, несчастный мой народ!Прощайте, добрые друзья!Мой час настал, палач уж ждет,Уже колышется петля…

Умру спокойно, твердо я,С горячей верою в груди,Что жизни светлая заряБлеснет народу впереди…

Хотя Егор Иванович и имел немалый для своих тридцати лет — за его плечами было два года Карийской каторги и полтора года Петропавловской крепости — острожный опыт, но вечного шлиссельбургского заточения он не вынес.

Читать в Шлиссельбурге разрешали только Библию, и Минаков уже через десять дней потребовал от администрации книг недуховного содержания и разрешения курить табак.

В. Ф. Фигнер

Ему было отказано, и он объявил голодовку, а на седьмые сутки, когда в камере появился тюремный врач Заркевич, Минаков ударил его, за что и был отдан под суд.

7 сентября 1884 года Минакова приговорили к расстрелу. Ему предложили подписать прошение о помиловании, но он отказался, не желая «колодой гнить, упавшей в ил», и был казнен на большом дворе цитадели.

Это была первая казнь в Шлиссельбургской крепости.

Егора Ивановича Минакова расстреляли 21 сентября 1884 года, а две с половиной недели спустя, 10 октября 1884 года, словно сверяясь с текстом песни Минакова:

И если прежде не вполне

Тебе на пользу я служил —

Прости, народ, теперь ты мне:

Тебя я искренне любил.

Прости, прости!.. Петля уж жмет,

В глазах темно, хладеет кровь…

Ура! Да здравствует народ,

Свобода, разум и любовь!

— у крепостной стены, обращенной к Ладожскому озеру, повесили членов военной организации «Народной воли» офицеров Александра Павловича Штромберга и Николая Михайловича Рогачева, привезенных в Шлиссельбург вместе с остальными участниками «процесса 14-ти».

На «процессе 14-ти», по которому проходили А. П. Штромберг и Н. М. Рогачев, к смертной казни была приговорена и Вера Николаевна Фигнер, но смертную казнь ей заменили «каторгой без срока» и привезли в Шлиссельбургскую крепость.

В Шлиссельбурге Вера Николаевна пробыла в одиночном заключении двадцать два года и оставила подробные воспоминания о «потусторонней жизни» здесь. Это едва ли не самое лучшее описание Новой тюрьмы, где все было сделано, чтобы убить бодрость и свести к минимуму темп жизни.