Читаем без скачивания Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости - Николай Коняев

Кто их поджигает?.. Самообразовательные кружки есть порождение темных сил, питающихся соками немецкой и антирусской политики. Ей-то особенно и полезны российские антиправительственные выступления, террористические замыслы».

Александр III считал, что вообще желательно было бы не придавать слишком большого значения этим арестам.

«По-моему, лучше было бы, узнавши от них все, что только возможно, — сказал он, — отправить в Шлиссельбургскую крепость — это самое сильное и неприятное наказание».

Но пожелание императора почему-то оказалось неисполненным, и 15 апреля 1887 года 15 обвиняемых по делу «второго 1 марта» предстали перед судом. Александр Ульянов отказался от защитника и сам произнес свою защитительную речь.

«Среди русского народа, — сказал он тогда, — всегда найдется десяток людей, которые настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь».

И слились эти слова со скрипом ключей, открывающих двери злу и мраку, скопившемуся в шлиссельбургских подземельях, и откликнулся на них гимназист в далеком Симбирске, сказавший: «Мы пойдем другим путем».

Бесконечным и кровавым для России оказался этот путь, и вот, кажется, и нет уже давно ни Российской империи, ни СССР, а все еще не кончается эта мучительно долгая дорога.

Приговор суда огласили 19 апреля 1887 года.

Всех подсудимых приговорили к смертной казни через повешение.

Десяти осужденным после подачи ими прошений о помиловании смертную казнь отменили. Михаил Васильевич Новорусский и Иосиф Дементьевич Лукашевич были приговорены к бессрочному заключению в Шлиссельбургской крепости, Бронислав Иосифович Пилсудский[86] — осужден на 15 лет каторги, Михаил Никитович Канчер[87], Петр Степанович Горкун, Степан Александрович Волохов, Мария Александровна Ананьина и Тит Ильич Пашковский получили по 10 лет каторжных работ. Анна Андриановна Сердюкова отделалась двухлетним заключением в тюрьме, а Ревекка Абрамовна Шмидова — ссылкой-поселением в отдаленнейшие места Сибири.

Ночью на 5 мая 1887 года от Комендантской пристани Петропавловской крепости отошел пароход, он увозил в Шлиссельбург Александра Ильича Ульянова, Петра Яковлевича Шевырева, Василия Степановича Осипанова, Василия Денисовича Генералова и Пахомия Ивановича Андреюшкина.

«Распахнулись широким зевом тесовые ворота цитадели, и страх сменился восхищением. Пять лет я не видала ночного неба, не видала звезд. Теперь это небо было надо мной и звезды сияли мне.

Белели высокие стены старой цитадели, и, как в глубокий колодезь, в их четырехугольник вливался серебристый свет майской ночи.

Зарос весь плац травою; густая, она мягко хлестала по ноге и ложилась свежая, прохладная… и манила росистым лугом свободного поля.

От стены к стене тянулось низкое белое здание, а в углу высоко темнело одинокое дерево: сто лет этот красавец рос здесь один, без товарищей и в своем одиночестве невозбранно раскинул роскошную крону.

Белое здание было не что иное, как старая историческая тюрьма, рассчитанная всего на 10 узников. По позднейшим рассказам, в самой толще ограды, в стенах цитадели был ряд камер, где будто бы еще стояла кое-какая мебель, но потолки и стены обвалились, все было в разрушении. И в самом деле, снаружи были заметны следы окон, заложенных камнем, а в левой части, за тюрьмой, еще сохранилась камера, в которой жил и умер Иоанн Антонович, убитый при попытке Мировича освободить его.

В пределах цитадели, где стоит белое одноэтажное здание, так невинно выглядевшее под сенью рябины, жила и первая жена Петра I, красавица Лопухина, увлекшаяся любовью офицера, сторожившего ее, и верховник Голицын, глава крамольников, покушавшихся ограничить самодержавие Анны Иоанновны. Там же, в темной каморке секретного замка, целых 37 лет томился основатель «Патриотического товарищества» польский патриот Лукасинский и умер в 1868 году, как бы забытый в своем заточении. А в белом здании три года был в заточении Бакунин.

Ключи звякнули, и в крошечной темной передней с трудом, точно замок заржавел, отперли тюремную дверь. Из нежилого, холодного и сырого здания так и пахнуло затхлым воздухом. Кругом — голый камень широкого коридора с крошечным ночником, мерцающим в дальнем конце его. В холодном сумраке смутные фигуры жандармов, неясные очертания дверей, темные углы — все казалось таким зловещим, что я подумала: «Настоящий застенок… и правду говорит смотритель, что у него есть место, где ни одна душа не услышит».

В минуту отперли дверь налево, сунули зажженную лампочку; хлопнула дверь, и я осталась одна.

В небольшой камере, нетопленой, никогда не мытой и не чищенной, — грязно выглядевшие стены, некрашеный, от времени местами выбитый асфальтовый пол, неподвижный деревянный столик с сиденьем и железная койка, на которой ни матраца, ни каких-либо постельных принадлежностей…

Водворилась тишина».

Это воспоминания В. Н. Фигнер.

В мае 1887 года ее как раз поместили в карцер, находящийся в Старой тюрьме, куда и привезли осужденных на смертную казнь террористов.

О петербургских студентах, решившихся повторить их 1 марта, она, разумеется, не знала, и о том, что осужденные на казнь молодые люди находятся рядом — все дни В. Н. Фигнер в Старой тюрьме были заполнены войной с тюремщиками — она тоже не знала, но какая-то мистическая связь между старыми и новыми первомартовцами явно существовала…

Два с половиной дня А. И. Ульянов, П. Я. Шевырев, В. С. Осипанов, В. Д. Генералов и П. И. Андреюшкин провели в одиночных камерах Старой тюрьмы, полагая, что, коли их привезли в Шлиссельбург, им даровано помилование.

На рассвете 8 мая в 3 часа 30 минут осужденным было объявлено, что приговор остается в силе и через полчаса будет приведен в исполнение.

Осужденным было предложено исповедаться и принять Святые Тайны, но все они отказались от этого.

«В сумерки, когда я лежала в полулетаргической грезе, внезапно я услыхала пение, — вспоминала В. Н. Фигнер. — Пел приятный, несильный баритон со странным тембром, в котором было напоминающее кого-то или что-то: человека? обстоятельства?

Песнь была простая, народная, мотив несложный, однообразный.

«Кто поет? Кто может петь в этом месте? — раздумывала я. — Не пустили ли рабочего для какого-нибудь ремонта? Но это невозможно. И откуда несутся эти звуки? Они идут как будто извне: не поправляют ли крышу на здании?»

Загадку, кто пел, Вера Николаевна не могла разгадать и когда вышла из карцера. Потом уже из глубины сознания вдруг выплыло имя Михаила Федоровича Грачевского, который спустя полгода сожжет себя в Старой тюрьме[88], но абсолютной уверенности в этом у нее не было.

Казнь А. И. Ульянова, П. Я. Шевырева, В. С. Осипанова, В. Д. Генералова и П. И. Андреюшкина была совершена на рассвете, на большом дворе цитадели.

«Ввиду того что местность Шлиссельбургской тюрьмы не представляла возможности казнить всех пятерых одновременно, — докладывал 8 мая Александру III министр внутренних дел граф Д. А. Толстой, — эшафот был устроен на три человека, и первоначально выведены для совершения казни Генералов, Андреюшкин и Осипанов, которые, выслушав приговор, простились друг с другом, приложились к кресту и бодро вошли на эшафот, после чего Генералов и Андреюшкин громким голосом произнесли: «Да здравствует Народная воля!». То же самое намеревался сделать и Осипанов, но не успел, так как на него был накинут мешок. По снятии трупов вышеозначенных казненных преступников, были выведены Шевырев и Ульянов, которые также бодро и спокойно вошли на эшафот, причем Ульянов приложился к кресту, а Шевырев оттолкнул руку священника».

Место казни А. И. Ульянова

«…Прошло два дня», — пишет в своих воспоминания В. Н. Фигнер.

— На прогулку! — сказал смотритель, отперев дверь.

Это значило конец карцерному положению.

— Я не пойду, если уводите только меня, — сказала Вера Николаевна, забиваясь в угол, и уже со страхом прибавила: — Ведь не потащите же меня силой?

Смотритель смерил с головы до ног ее хрупкую фигуру в углу, передернул плечом и с видом пренебрежения сказал: «И чего тут тащить! 5-й уж вышел». Тогда вышла из карцера и Вера Николаевна.

После прогулки, вернувшись в свою камеру, она смочила водой аспидную доску и посмотрелась как в зеркало; увидела лицо, «которое за семь дней постарело лет на десять: сотни тонких морщинок бороздили его во всех направлениях. Эти морщинки скоро прошли, но не прошли переживания только что оконченных дней».