Читаем без скачивания Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941-1944 - Александр Гогун

6 (12,5 %) будущих героев до войны служили номенклатурными работниками парт- и госаппарата (если не считать начальство неноменклатурного уровня), 10 (21 %) — в НКВД, в том числе в погранвойсках, и 14 (25 %) были в РККА на командных должностях. Остальные командиры происходили из других социальных слоев.

Впрочем, к этим данным можно применить определенную поправку. В отношении награждений прослеживается тенденция по дискриминации командиров партизанских формирований, бывших представителями национальных меньшинств УССР — в частности, русских. Так, Михаил Наумов, соединение которого провело 3 рейда, был награжден Звездой Героя только 1 раз, а Сидор Ковпак за схожие по значимости успехи получил две золотые звезды. Личный вклад единожды Героя Советского Союза Александра Сабурова в развитие коммунистической партизанской борьбы на территории Украины был большим, нежели чем у украинца Алексея Федорова, дважды удостоившегося высшей военной награды СССР. По не совсем понятным причинам не был награжден Иван Шитов, хотя соответствующие документы Строкач подавал «по инстанции». По военно-политическому значению рейд Шукаева уступал Карпатскому рейду Сумского соединения. Однако по уровню сложности операции (из-за гористой местности, насыщенности территории частями Вермахта и союзных армий, а также формированиями ОУН-УПА) рейд Шукаева 1944 г. заслуживает даже более высокой оценки. При этом Шукаев, в отличие от Ковпака, не был награжден за рейд званием Героя Советского Союза. Все представления партизан НКВД УССР — УШПД на награждение званием Героя Советского Союза проходили через Никиту Хрущева. Не исключено, что первый секретарь ЦК КП(б)У либо по личным национальным чувствам, либо исходя из соображений местной политики стремился в первую очередь награждать представителей титульной нации УССР. Но, поскольку эта тенденция проявилась лишь в конце 1943 — начале 1944 г., в годы войны она не сильно сказалась на поведении партизанских вожаков.

Приведем для примера характеристики трех командиров соединений Украины.

Сидор Ковпак (1887 г. р.) был участником Первой мировой, георгиевским кавалером. В 1918–1920 гг. он воевал за красных, в том числе возглавлял партизанский отряд. В 1920-1930-е гг. Ковпак находился на советской госслужбе. Разведсообщение бандеровцев описывало его как человека среднего роста, с черной бородкой:

«Ходит без шапки, в гражданской одежде, на груди 4–5 орденов… Идет во главе банды первый. К украинцам обращается по-украински, к москалям — по-московски… В целом производит впечатление высококультурного человека. Немцев и их бои игнорирует»[987].

Григорий Балицкий был покорен определенным обаянием бывшего председателя путивльского горсовета:

«Сам Колпак редкозубый, хитрый и шутник, похож на цыгана. Колпак — подлинный герой, народный рыцарь»[988].

Комиссар Руднев, даже находясь в глубокой ссоре со своим командиром, в дневнике отметил в нем явные черты лидера:

«Как он любит повторять чужие мысли, и страшно глуп и хитер, как хохол, он знает, что ему есть на кого опереться…»[989].

Авторы немецкой разведсводки акцентировали внимание на том, что Ковпак пользовался среди «лесных солдат» непоколебимым авторитетом:

«Партизаны называют его Колпаком, “Дедом”, “Отцом” и др. кличками. Общепризнанный среди командиров и рядовых специалист по хождению в дальний путь… Люди его выносливы и приспособлены к маршам… В Москве его считают “отцом партизанского движения на Украине”. Возраст Ковпака — преклонный, имеет лет 60. Жизнью своей поэтому он не дорожит. Сам бывает в боях и вызывает подражателей из молодежи»[990].

Своеобразную противоположность Ковпаку — понятно, в рамках партизанского сообщества — представлял собой партократ Василий Бегма (1906 г. р.). Проверка УШПД выявила его откровенное неумение командовать партизанами: «По сравнению с другими соединениями соединение т. Бегмы является наиболее обеспеченным вооружением, боеприпасами и взрывчаткой, однако по боевым действиям занимает одно из последних мест. В соединении слабая дисциплина, политико-массовая работа»[991]. Хлестко описал его в своем дневнике Михаил Наумов:

«Полковник Богун и капитан Карасев сообщили мне, что севернее Рокитно в болотах сидит генерал Бегма с 3,5-тысячным войском, имеет 7 штук присланных Москвой крупных 76-мм пушек, 500 автоматов и жалуется только на то, что не умеет использовать эту армию и технику»[992].

Свое свидетельство о пребывании в Ровенском соединении оставил и заместитель начальника УШПД, диверсант Илья Старинов:

«Партизаны отужинали. По всему лагерю звучала музыка: там аккордеон, там скрипка, там гармоники.

— Не соединение, а филармония! — пошутил Строкач. Весело живете, Василий Андреевич!

— Не жалуемся, не жалуемся, — в тон ответил Бегма, — надо же людям культурно отдохнуть»[993].

Но, возможно, наиболее ушлой личностью в рядах советских партизан являлся Александр Сабуров (1908 г. р.). До германского вторжения он служил в ГУЛАГе НКВД — по всей видимости, занимая должность начальника курсов по политической подготовке личного состава[994]. В начале войны Сабуров был комиссаром одного из истребительных батальонов и, оказавшись в немецком тылу, возглавил партизанский отряд. Правдиво[995] и кратко описал историю его приключений в 1941–1942 гг. бывший адьютант Строкача капитан Александр Русанов: «Вся его партизанская карьера построена на обмане людей, на необычайной лживости. В 1941 году, попав в окружение, он с 9 человеками скрывался в Брянском лесу. У него имелась радиостанция. В том же Брянском лесу укрывались еще многие мелкие группы, уцелевшие после ударов немецкой армии. Сабуров начал являться в эти группы, выдавая себя за замнаркома НКВД СССР. Конечно, в честь этого резались изъятые у крестьян бараны, варился самогон, устраивались попойки. Сабуров предлагал вожакам этих мелких партизанских отрядов передавать ему сведения об их боевой деятельности с тем, что он будет эти сведения от имени командиров передавать в Москву по имеющейся у него рации. Командиры подавали эти сведения, но Сабуров радировал в Москву их уже от своего имени. Таким образом, чужие действия он приписывал себе, да еще привирал к этому. В Москве о нем создалось мнение как о человеке, творившем чудеса. Ему присвоили звание генерал-майора и Героя Советского Союза. Лишь позже все раскрылось, стало известным, что Сабуров — обманщик и врун. Но решили умолчать об этом»[996]. Проведя в конце 1942 г. Сталинский рейд, соединение Сабурова осело в полесских болотах. Михаил Наумов отозвался о своем коллеге нелестно:

«Сев[ернее] Овруча сидит генерал Сабуров, вооруженный до зубов… Он всегда был снабжаем Москвой вплоть до папирос высшего сорта. Этот “талантливый” полкосидец (вместо — полководец)… никогда ни в чем не нуждается, в том числе и в наградах»[997].

Сабуров, концентрируясь на проведении диверсий, воевал до 1944 г., а позже продолжил службу в НКВД, в том числе занимаясь борьбой против УПА. Наивысшей точки его «профессиональный рост» достиг в 1954–1957 гг., когда бывший партизан занимал должность начальника одного из управлений МВД СССР.

Кратко остановимся на психологических особенностях советских партизан как таковых. Абсолютно точным является утверждение американского исследователя Эрла Зимке: «Рядовой партизан (как и любой нормальный человек. — А. Г.) не ставит себе целью пасть смертью героя, а более склонен выжить»[998]. Но при этом в экстремальных ситуациях каждый индивид выбирает собственную стратегию выживания и тактику улучшения своего положения, что и отличает одну личность от другой. Очевидно, что если большинство (абсолютное или относительное) в отрядах составляли насильно мобилизованные крестьяне, то значимое для формирований меньшинство попавших в ряды партизан вынужденно, под давлением обстоятельств, а то и вообще полностью добровольно придавало формированиям УШПД динамизм, отличавший партизан, с одной стороны, от жителей оккупированных территорий, с другой от личного состава частей Красной армии.

Например, у попавшего в окружение красноармейца было несколько вариантов действий: попытаться вернуться в ряды РККА, сдаться в плен (возможно, оттуда потом уйти в полицию), просто тихо осесть в качестве «прийма» или батрака или же — пойти в партизаны. Очевидно, что последний путь выбирали люди, с одной стороны, желавшие сами отвечать за свою судьбу, с другой — лояльные советской власти. В другом случае не должен вводить в заблуждение оборот «давшие согласие работать в тылу врага»[999], постоянно встречающийся в документах зафронтовых центров подготовки советских коммандос, в частности партизанских школ. Отказавшихся от этого заманчивого предложения мужчин призывного возраста ждала Красная армия, шанс погибнуть в рядах которой был значительно выше, нежели чем в партизанах, по крайней мере — в 1943–1944 гг. Человек, выбравший не фронт, а тыл Вермахта, понимал, что в лесу, вдали от руководящих центров, его жизнь будет зависеть преимущественно от него, его находчивости, смекалки, а не от жесткой и безликой армейской системы подчинения-соподчинения. Молодой крестьянин, спасавшийся от посылки на работы в Германию уходом в партизанский отряд, был в какой-то степени бунтарем: он добровольно выбирал опасности и лишения жизни в лесу, а не пусть полуголодное и унизительное, но более или менее гарантированное существование на нацистской каторге. Если же будущий партизан полностью обдуманно, без давления обстоятельств менял теплую избу на бивак под открытым небом, то в характере такой личности должен был присутствовать элемент отчаянности. Хотя у многих, вступавших в ряды советского партизанского отряда, присутствовал и определенный вполне здравый расчет: вероятность погибнуть в партизанском отряде была не очень высока, а удостоверение участника советских формирований давало после войны определенные преимущества. Напротив, полицаи, шуцманы и хиви, не отступавшие с Вермахтом как можно дальше на Запад, а перебегавшие в 1943–1944 гг. к партизанам, были в принципе людьми, в определенной степени предрасположенными к авантюрам, поскольку добровольно — на свой страх и риск — отдавали себя в руки коммунистов.