Читаем без скачивания Бездна (Миф о Юрии Андропове) - Игорь Минутко

Телефоны молчали…

«Позвоню сам»,— наконец решился начальник Пятого управления КГБ. И набрал номер.

— Да? — прозвучал в трубке женский голос, похоже раздосадованный и нервный.— Я слушаю!

— Добрый вечер, Татьяна Филипповна. Это Попков. Извините…

— Сейчас, сейчас,— перебила супруга Андропова. И тут же в трубке зазвучал голос Юрия Владимировича:

— Здравствуйте. Только собирался вам звонить. Сборы в дорогу задержали. Завтра отправляемся.

— Поездом?

— Поездом. Татьяна не переносит самолетов.— Андропов вздохнул,— Итак?

— Все, Юрий Владимирович, вроде бы получается, как и задумано. Во-первых, из «Националя» мы получаем пленки со всеми дневниковыми записями Рафта. В них не просматривается даже намека на понимание того, что мы «ведем» американца и информацию он получает соответствующую. Хотя много в его записях скепсиса, я бы сказал, очернительства…

— Не стоит этого бояться,— перебил Андропов,— К сожалению, есть что очернять. Главное — снабжать его нужной информацией. И при этом он должен считать ее объективной и попадающей к нему почти произвольно.— Юрий Владимирович ускорил темп речи — он явно спешил.— Дальше?

Заспешил и Попков:

— Во-вторых, и это главное: Рафт у наших товарищей попросил узнать, есть ли возможность организовать ему встречу с вами лично.— И Фрол Дмитриевич не удержался: — Молодец, Перепелка! Лучший наш работник. Надо бы отметить.

— Отметим. И — поздравляю. В конце его пребывания привезите его ко мне в Форос. Как все это обставить, мы с вами через пару-тройку дней обсудим детально.

— Хорошо, Юрий Владимирович. Что же… Как говорится, хорошего отдыха. И вам, и Татьяне Филипповне…

— Один момент,— перебил Андропов,— В начале нашего разговора вы сказали: «Вроде бы получается, как задумано». Что значит — вроде бы?

— Да как сказать…— Мгновенно большое лицо Попкова покрыла испарина.— Появился один нюанс. Или обстоятельство… Губастый, то есть Яворский, мне передал свои опасения…

— Какие еще опасения? — перебил Андропов.

— Пикантность ситуации, Юрий Владимирович, в том, что у американца не просто связь с Перепелкой — он в нее влюбился.

— Ну и великолепно! — воскликнул Главный Идеолог страны,— Чем сильнее его зависимость от нашего человека, тем…

— Сложность в другом,— решился перебить шефа начальник Пятого управления.— И она влюбилась в американца. Губастый докладывает — сильнее, чем он. «Потеряла голову» — так буквально он выразился.

Андропов некоторое время молчал: в телефонной трубке было слышно его дыхание.

— Да…— наконец сказал Юрий Владимирович.— Я, честно говоря, в амурных делах разбираюсь слабо. Но если это может как-то отрицательно сказаться на работе Перепелки…

— Яворский считает… Уж не знаю почему,— может, Губастый находится в прямом контакте с Перепелкой.

— Пусть он подробно изложит в рапорте свои соображения. Держите ситуацию под постоянным контролем. В случае необходимости принимайте превентивные меры.

— Слушаюсь, Юрий Владимирович.

— У нас с вами главная задача — успешное завершение операции «Золотое перо».

— В успехе я не сомневаюсь,— твердо сказал Попков.

— До свидания, Фрол Дмитриевич. Через пару дней я сам позвоню вам из Фороса.

1 августа 1982 года

Утро было душное, знойное, над Москвой собиралась гроза.

В этот день у Жозефа Рафта не было запланировано официальных аудиенций. С одиннадцати часов начались его встречи — ознакомительные — в редакциях нескольких газет, он сам их выбрал, выслушивая, правда, неназойливые, деликатные советы Николая Воеводина и Валерия Яворского: «Литературная газета», «Литературная Россия», «Правда», «Советская культура», «Известия». Встречи с редакторами, членами редколлегий и творческими коллективами, каждая встреча не более тридцати — сорока минут.

— Если останется время и будет ваше желание,— сказал Яворский,— можем посетить одно из наших издательств. Вам предоставляется выбор: «Молодая гвардия», «Советский писатель», «Политиздат», любое другое, по вашему, Жозеф, желанию.

— Хорошо — рассеянно сказал американский журналист.— Там посмотрим.

С утра Рафт чувствовал себя отвратительно: тяжелая голова, сердцебиение, стучало в висках. У него было гнетущее, подавленное состояние. Никогда ничего подобного с ним не случалось.

Уже в конце первой встречи в «Литературной газете» он почувствовал усталость и раздражение. Люди, и их вопросы, и то, как они отвечали на его вопросы,— все казалось ему пустым, неинтересным, фальшивым. Голова болела все сильнее…

Вторая встреча была с членами редколлегии газеты «Правда»: ослепительные улыбки, крепкие, дружественные рукопожатия, букет роскошных роз на столе, торжественность обстановки.

— После встречи,— тихо сказал ему на ухо Яворский,— коллеги приглашают вас на скромный товарищеский обед.

Рафт ничего не ответил.

Встреча началась без четверти двенадцать. Приветственное слово («Я бы так озаглавил свою маленькую вступительную речь: «Будем крепить дружбу и сотрудничество журналистов Советского Союза и Соединенных Штатов Америки!») с пафосом и модуляциями в голосе произнес главный редактор «Правды», полный вальяжный человек лет пятидесяти, самоуверенный и со светскими манерами. Он был явно захвачен своей речью, она ему нравилась. Прошло уже пятнадцать минут, в маленьком, отделанном серым мрамором конференц-зале большие напольные часы показывали ровно «12»…

Жозеф Рафт в этот момент почувствовал властную необходимость позвонить Лизе — сейчас, немедленно!…— и сказать ей: «Не надо! Не делай этого!» Он не знал, что — ЭТО. Обе фразы отчетливо прозвучали в его сознании.

Но позвонить не представлялось ни малейшей возможности: рядом не было телефона, редактор произносил свою пламенно-восторженную речь, на Рафта из зала смотрели дружеские, улыбающиеся, приветливые лица — белые круглые пятна, пятна, пятна…

…В это самое время — было 12.04 — Елизавета Смолина, Лиза-Перепелка, вошла в подъезд престижного дома в районе Патриарших прудов.

— Здравствуйте! Вы к кому? — спросила, выглянув из своей стеклянной каморки, консьержка, пожилая тучная дама, всем своим обликом смахивающая на надзирательницу в женской колонии.

— К Евдокии Николаевне Савельевой.

— А! К Дусеньке! — Нечто напоминающее улыбку появилось на лице консьержки, а глаза-щелки смотрели пронзительно.— Пожалуйста, пожалуйста!

Пока лифт поднимался на девятый этаж, Лиза подумала о том, что вчера все успела: на счет родителей, а именно на имя отца, Михаила Ивановича Смолина, в сельскую сберкассу захудалого районного центра Смоленской области перевела все свои сбережения — 23 400 рублей. То-то будет переполоха и радости. Машину переписала на имя младшего брата Василия, который учится в сельскохозяйственном техникуме в городе Лебедянь Орловской области. Вчера пригласила трех своих подруг по спецшколе — Иволгу, Зайчиху и Длинную, приказав: «Никаких вопросов»; раздала им свои наряды и обувь, а они, дурехи, ничего не спрашивая, только ревели. Вот и все дела, дамы и господа!

Лифт остановился, бесшумно разошлись дверцы, Лиза оказалась на лестничной площадке. Темный коридорчик, поворот налево… дверь, обитая искусственной черной кожей, несколько замочных скважин, номер 485, синяя кнопка звонка в белом кружке…

«Да зачем мне сюда? — вдруг в полном смятении подумала Перепелка.— Ведь я уже все решила. Бесповоротно! Нет, нет! Еще можно повернуть на все сто восемьдесят градусов, мне нужна поддержка».

И дверь сразу открылась, в ее проеме стояла полная женщина лет тридцати пяти, на рыхлом лице которой еще увядала былая, редкостная красота: точеный нос, монгольский загадочный разрез карих глаз, полные выразительные губы; только теперь все как бы терялось, тонуло в одутловатости и морщинах. На Евдокии Николаевне Савельевой был роскошный бархатный халат до пола: павлины, распустившие свои радужные хвосты на черном фоне.

— Лизок! Девочка моя! — Перепелка была заключена в мягкие, но крепкие объятия и трижды с чувством расцелована. От Дуси пахло душными, крепкими духами и чуть-чуть алкоголем.— Покажись! Покажись… Все такая же красавица писаная. Только бледненькая. Пошли на кухню, я там все приготовила.

Евдокия Николаевна жила одна в огромной двухкомнатной квартире в доме послевоенной «сталинской» постройки. Гордостью ее была кухня площадью в восемнадцать квадратных метров, по существу третья комната, где принимались гости. Здесь и проходили их «девичники», как они называли в былые годы довольно частые посиделки.

…Они — это девочки из группы «А-06» спецшколы, расположенной в нескольких казарменных домах, со всеми удобствами: были на территории объекта великолепный спортивный зальчик, два бассейна, теннисный корт, ухоженный парк с белыми беседками среди медноствольных сосен. Весь комплекс школы от окружающего мира прятал высокий бетонный забор, по верху которого шла колючая проволока двумя рядами. Где находится их спецшкола, они так и не узнали никогда. В договоре с дирекцией этого специфического учебного заведения, который каждая из них подписала добровольно, среди прочих многочисленных пунктов были два такие, первый: «За два года учебы воспитанницы (надо же, «воспитанницы») самовольно не покидают территорию объекта, а только отправляются в организованные экскурсии — театр, концерты, музеи и на спецпрактику»; второй: «Воспитанницы не ведут в течение двух лет учебы никакой переписки с родными, близкими и друзьями, не пользуются для контактов с ними телефонной связью, предоставив право на это — в случае крайней необходимости, прежде всего с родителями — дирекции объекта».