Читаем без скачивания Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг. - Коллектив авторов

Алексеевская организация в Москве только что начинала свою деятельность, и о ней мало кто знал. Причины: поражающая медлительность в деле и совершеннейшая неспособность к тайной работе.

* * *

В Быховской тюрьме известие о победе большевиков было встречено как нормальное и неизбежное следствие правления страной Временным правительством. Теперь не оставалось делать ничего другого, как собирать силы для открытой борьбы с ними, и генерал Корнилов передал в армию свой зов – на Дон! Но сам он со всеми узниками оставался в тюрьме, зная, что генерал Духонин, с бегством со своего поста г. Керенского ставший фактически Верховным главнокомандующим, предупредит, когда назреет для него непосредственная опасность.

Цель задержки: дать время едущим на Дон более свободно добраться туда, т. к. с момента бегства Корнилова большевики объявят о поимке не только быховцев, но и всех едущих на Дон. А то, что генерал Корнилов и все их противники поедут на Дон, для большевиков не было тайной: там власть атамана и выборного правительства, не признавших власть Совнаркома; атаман Каледин, еще Керенским объявленный «мятежником» – их враг; там – порядок. И еще – у донских казаков есть старое правило: с Дона выдачи нет!

На фронте захват власти большевиками прошел без всяких препятствий. Всю власть по всем инстанциям взяли в свои руки комитеты, очищенные от сторонников продолжения войны и действующие под руководством военно-революционных комитетов.

Через 4 дня Совнарком уже объявил о прекращении войны и о скорой демобилизации армии. Армейская масса стала жить одним: скорее бы по домам.

«Домой» – было и страстной мечтой офицерства. Для него уже не стало цели и смысла оставаться на фронте: его роль низведена была почти к нулю. И, кроме того, оно продолжало испытывать тяжелый моральный гнет со стороны солдатской массы.

Мечта – «быть дома» таила в себе некоторую надежду на долю свободы, хотя и там, в городах и селах, у власти находились те же комитеты и совдепы. Но использование этой доли свободы офицерами понималось по-разному; для одних – как-нибудь устроить свою личную жизнь, все равно в каких условиях и что бы ни стало с Родиной; для других – как возможность быть более осведомленным о судьбе Родины, которая, по их мнению, по их глубокому внутреннему чувству, не может зависеть всецело от большевиков; по их разумению, она зависит и от каждого из них.

Разъединившееся раньше в своих отношениях к Временному правительству офицерство теперь раздробилось и во взгляде и отношениях к власти большевиков: одна часть его примирилась с нею, другая – не примирилась; одна потеряла дух, другая – его сохранила.

Но и сохранившая дух непримиримости часть офицерства не имела полного единодушия: она разделилась на пассивных и активных. Пассивные скрывали свою непримиримость в себе, ничем, разве только в осторожных словах, ее не проявляя, тогда как другие, активные, искали «выхода», искали возможностей спасения Родины, путей к этому. Одни говорили: «Так долго продолжаться не может», и – бездействовали; другие, говоря то же – действовали. Выступала на сцену жизни, как никогда до этого, роль воли, воли каждого в отдельности и воли многих, до воли всего народа включительно, в судьбе Родины.

И в жизненном, огромного значения вопросе о роли воли не нашлось единства ее выявления: одни были ущемленной воли, другие – непреклонной, доброй. Все события, деяния протекают во времени, и вот, когда для людей ущемленной воли – «время терпит», для людей доброй воли – «потеря времени смерти безвозвратной подобна». И это различие отразилось на судьбе родины.

В результате оставалась какая-то незначительная часть, как среди офицерства, так и среди всего русского народа, которая судьбу Родины не только связывала со своей, но и ставила ее выше своей. Эта часть, сохранив в себе заговор в непримиримости к красной власти, отдала приказ себе немедленно, твердо и решительно встать на борьбу для спасения России.

Те офицеры и русские люди, которые любили родину горячей и жертвенной любовью, были непримиримы с захватом ее красной властью, ввергнувшей ее в бездну падения, люди доброй воли, пошедшие на борьбу, и стали русскими добровольцами.

На Дон

Устремление добровольцев на Дон затянулось на много месяцев. Для одних началось в ноябре, для других позднее, до середины 1918 года. Столь длительный период объяснялся задержкой демобилизации армии на фронте Великой войны; для немалого числа их – поздно полученными сведениями о формировании армии на Дону, дальности расстояния и встретившимися на пути препятствиями. Главнейшим препятствием был «красный барьер», сначала проходивший непосредственно у места ее формирования, а с апреля 1918 года – на границе советской и германской зон оккупации.

На Дон вело 6 железнодорожных линий – с севера: Москва-Воронеж-Новочеркасск; с запада: Харьков-Лихая-Новочеркасск и Синельниково– Ростов; с юга – Владикавказская и с востока две линии от Царицына, с пересадками на ст. Лихая и на ст. Тихорецкая. Продвижение по ним неизбежно должно было встретить неоднократный контроль революционной власти.

Контроль был вначале слабый, неорганизованный, поверхностный, но затем ставший серьезным и даже психологическим: контролю мог броситься в глаза «офицерский» вид, несмотря на внешнее одеяние; культурная речь; случайные, «непролетарские» манеры… Могло быть и недоверие к представленным документам, если они не подтверждены убедительными объяснениями. Едущим нужно было быть готовыми ко всему, даже быть поставленным «к стенке», но в какой-то момент суметь убежать, скрыться и продолжать свой путь пешком, незаметно, может быть даже только ночами, не страшась зимы, голода…

30 октября, убедившись, что в Петрограде «все потеряно», генерал Алексеев, изменив свой внешний вид на штатского человека, с небольшим чемоданчиком и в сопровождении своего адъютанта, ротмистра Шапрона, выехал на Дон. Последнее его распоряжение было: начать отправку добровольцев немедленно, как только от него будет получена условная телеграмма.

Путь на Дон генералом Алексеевым был избран следующий: Москва, далее на Царицын, Тихорецкую, Ростов и Новочеркасск. Сомневаться, что большевиками уже отдано распоряжение о поисках его, было трудно. Но путь проделан благополучно, и 2 ноября утром в Ростове генерал Алексеев пересаживался в поезд на Новочеркасск. На перроне вокзала перед проходившим стариком вытянулись во фронт шесть офицеров и юнкеров, также приехавших из Петрограда. Все вместе выехали в Новочеркасск, куда вскоре и прибыли.

Вообще, в ноябре еще не был организован большевиками строгий контроль. Из Петрограда смог пробраться в Новочеркасск маленькими группами весь старший курс Константиновского артиллерийского училища, несколько десятков Михайловского и других военных училищ. Офицеров из Петрограда оказалось очень мало: зачислившиеся в Алексеевскую организацию немалые их сотни,