Читаем без скачивания Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности - Владимир Гаков

Сам факт их многочисленности говорит о многом. Впервые литература о будущем открыто заявила о своей "социальной ангажированности", связав себя с событиями и тенденциями настоящего.

И не могло это проявиться иначе как в кризисную эпоху.

Мир последних десятилетий прошлого — начала нынешнего века меньше всего навевает представление о времени тихом и умиротворенном, полоса относительно безоблачная сменилась, по словам В. И. Ленина, все "более порывистой, скачкообразной, катастрофичной, конфликтной"[23]. Все: искусство, наука, политика — сорвалось с привычных, орбит и понеслось неведомо куда.

В обстановке гнетущего ожидания еще более тяжких потрясений бурно прогрессирующая наука каждый миг добавляла новых хлопот. Стоило появиться какому-то новому открытию, призванному облагодетельствовать человечество, как его прибирали к рукам военные ведомства. Так было с радио, телефонами, телеграфом, дизельным мотором, многими достижениями химии, авиации, металлургии. Чуть позже разобрались с прикладным применением таких отвлеченных достижений науки, как радиоактивность, рентгеновские лучи, новая модель атома, квантовая механика, теория относительности…

Хотя люди во все времена верили в своего рода "научную панацею" против войны. Вот изобретут что-нибудь, откроют — и война станет бессмысленной… Этот "окончательный приговор" войне время от времени выносился даже не людьми наивными или утопически мыслящими — крупнейшими специалистами, гениями!

"…Оружие теперь так усовершенствовано, что новый прогресс, который имел бы значение какого-либо переворота, больше невозможен. Когда есть пушки, из которых можно попадать в батальон, насколько глаз различает его, когда есть ружья, из которых с таким же успехом в пределах видимости можно целить и попадать в отдельного человека, причем на заряжание требуется меньше времени, чем на прицеливание, — то все дальнейшие усовершенствования для полевой войны более или менее безразличны. Таким образом, в этом направлении эра развития в существенных чертах закончена"[24]. Фридрих Энгельс пришел к этому выводу еще до франко-прусской войны.

Что же говорить о другом заявлении, сделанном позже: "Может быть, мои заводы покончат с войной скорее, чем ваши конгрессы. В тот день, когда два крупных армейских соединения смогут мгновенно уничтожить друг друга, все цивилизованные народы придут в ужас и распустят все армии"[25]. Все цивилизованные народы от ужаса, впрочем, быстро оправились и даже основали престижную премию за мир на средства автора приведенного высказывания — изобретателя динамита Альфреда Нобеля…

Кризисное время… Никогда до того двойственный лик научно-технического прогресса не проступал столь ярко. XX век, по меткому выражению Ильи Эренбурга, начался в 1914 году, если отвлечься от календарей. Ну а писателям-фантастам ничего другого не оставалось, как "приоткрыть" его чуточку раньше.

Закономерно, что и рождение научной фантастики, окончательное выделение ее в особый жанр, закрепление ее самостоятельности относятся к этому же кризисному времени. Если говорить о ее отношении к техническому прогрессу, а позднее — научно-технической революции, то связь прямая. Однако "в фантастике последних десятилетий прошлого века преобладали не чудеса техники, а живописания будущих войн"[26], - отмечают специалисты-историки этой литературы.

Рождавшееся столетие было чревато войной. Она незримо присутствовала в подсознании каждого человека, но воочию ее раньше других увидели те, кому это было положено "по долгу службы".

Начало увлечению военными прогнозами положила скромная 64-я страничная брошюра анонимного автора, вышедшая в Англии в 1871 году; называлась она "Битва у Доркинга".

Той весной в Европе было неспокойно. Продолжалась франко-прусская война, а готовый вот-вот пасть Париж стойко удерживали коммунары. Формально англичан это не касалось, но два тревожных предчувствия нарушали покой не утратившей великолепия империи, "в которой никогда не заходит солнце". Настроение портили, как нетрудно догадаться, угроза немецкого вторжения и модные на континенте социалистические поветрия — и еще вопрос, что больше тревожило грозного британского льва… Неуверенность и ожидание будущих неприятностей как бы сублимировал памфлет "Битва у Доркинга (Воспоминания добровольца)", напечатанный сначала в майском выпуске журнала "Блэквуд Эдинбург мэгэзин".

Сразу оговорюсь: это был отнюдь не первый британский военный сценарий. Но зато он появился сразу же после неожиданного для многих окончания франко-прусской войны, когда по Европе прокатилась волна национализма и военной истерии. Инкогнито автора скоро открыли: повесть написал сорокалетний кадровый офицер, ветеран кампании в Индии сэр Джордж Томкинс Чесни. Подполковник инженерных войск, оказавшийся, как ему представлялось, не у дел (Чесни отозвали в Англию для организации Королевского индийского инженерного колледжа), он в своем памфлете обрушился с критикой на преступную обстановку благодушия и некомпетентности, царившую в вооруженных силах Ее Величества.

Даром публициста сэр Чесни обладал, это несомненно. Эффектными, лаконичными мазками он обрисовал мрачную перспективу, которая ждет нацию, утратившую бдительность и чувство ответственности: молниеносная немецкая атака через Ла-Манш, оккупация Британских островов, после чего — позорный мир и утрата почти всех колоний. Дальнейшее представлялось и вовсе немыслимым: социалистическая тирания — в доброй-то старой Англии!

Интуиция "приравнявшего к штыку перо" подполковника не подвела. Он не просто обвинил правительство в бездействии и легкомыслии, но и обратил внимание на технические новинки, в корне изменявшие характер будущей войны. И время для публикации выбрал удачно… Для добропорядочного англичанина эпохи викторианского расцвета, которому гордыня и чувство национального превосходства впитались в кровь с рождения, больший кошмар, чем тот, что изобразил сэр Чесни, трудно было представить.

Подкоп готовили другие, Чесни только вовремя поднес фитиль.

Успех "Битвы у Доркинга" — социальный, а не литературный. "Очернитель" в мгновение ока превратился в горячего патриота — спасителя нации, вызвал целую волну воинственных лозунгов и призывов. Я не знаю, состоялись ли в связи с публикацией книги парламентские дебаты; но если да, то неудивительно — во всяком случае премьер-министру лорду Гладстону кое-какие разъяснения для прессы сделать пришлось.

В том же, 1871 году вышло отдельное книжное издание, за ним — неизбежный поток продолжений и подражаний (около десятка книг до конца года), а также переводов.

В течение следующих трех десятилетий мода на сценарии будущих войн не спадала, даже наоборот — количество их постоянно росло. Отныне каждая национальная литература, словно соперничая с другими, стремилась выдвинуть собственных "сценаристов".

В Англии это были Коломб и К°, не говоря обо всех многочисленных подражателях (хотя… чего стоит, скажем, одно название: "Горчаков и Бисмарк, или Европа в 1940 году"!). Тональность зависела от политических пристрастий автора. Так, известный писатель Уильям Ле Кье в романе "Война в Англии, 1897 год" (книга вышла за три года до описываемых событий) бьет, подобно Чесни, в набат и призывает к бдительности. В отличие от них, Роберт Кроми в романе "Следующий крестовый поход" (1896) успокаивает более оптимистичной перспективой: Британия объединяется с Австрией и побеждает Россию с Турцией, превратив Средиземное море в "английское озеро". Ужасы оккупации у Чарлза Глега ("Когда наступил голод", 1898) соседствуют со вполне утешительными картинами: Мэтью Шиль в романе "Желтая опасность", опубликованном в том же году, поет гимн англичанам, которые не только успешно сражаются с императорским Китаем, но и при первой возможности сами не преминут завоевать весь мир…

Вообще, история учит, что призывы к бдительности быстро оборачивались алчным имперским кличем: "Власть над миром!" И Англия в этом смысле не составляла исключения.

А что в других странах? Германию наводнили сочинения популярного автора — откровенного милитариста Августа Непмана. Во Франции вышла трилогия о будущей войне с Германией, подписанная "Капитан Данри" (псевдоним адъютанта и зятя генерала Буланже Э. Дриана, служившего инструктором в Сен-Сире, а позже — горькая ирония судьбы — павшего под Верденом). Американского читателя пугали "желтой опасностью". Местные издательства не только быстро перевели вышедшую в Лейпциге книгу с тогда еще загадочным названием "Банзай!" (автор Фердинанд Граутофф, писавший под эффектным псевдонимом "Парабеллум", описывал японское вторжение в США), но и выдвинули собственных воинственных "сценаристов". В одном сценарии Америку завоевывают китайцы, а в другом, наоборот, американский флот атакует японцев, как бы мстя авансом за Пёрл-Харбор.