Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При этой неожиданной сцене обе палаты поднялись, рукоплеща родству чувств, которое могло бы стать спасительным, будь оно выказано раньше, выражая свою признательность монарху за то, что он ищет опору в нации, и обещая ему всецелую поддержку. Но, увы, они таковой не располагали, ибо в своей крайней осторожности не достаточно сопротивлялись монархии, чтобы обрести среди французов популярность, которая позволила бы им ныне защитить монархию и спасти ее.
Людовик XVIII удалился при всеобщем волнении, весьма растроганный успехом своей речи и заседания. Успех этот мог быть полезен двумя неделями ранее, но сегодня польза от него была сомнительна.
Тем временем Наполеон, прибывший в Осер 17 марта, готовился к маршу на Париж. С войсками из Гренобля и Лиона и войсками из Франш-Конте, подводимыми Неем, он мог собрать около 20 тысяч человек и 60 орудий. Четырнадцатый линейный, отправленный в Осер, чтобы его уничтожить, присоединился к Наполеону и увеличил силы еще на один пехотный полк. В Осере получили известие о формировании армии в Мелёне. Говорили о 40 тысячах человек линейных войск и национальных гвардейцев под непосредственным командованием графа д’Артуа и нескольких маршалов, и имелась некоторая вероятность, что под Парижем будет, наконец, произведен первый ружейный выстрел, столь желанный роялистам и столь страшивший Наполеона. Ведь невозможно было поверить, что среди 5–6 тысяч человек, составлявших Королевский военный дом, не найдется достаточно желающих развязать конфликт.
Однако Наполеона нисколько не тревожили эти слухи. Он думал, что перед Парижем войска продержатся ничуть не дольше, чем перед Греноблем и Лионом, что при его приближении правительство потеряет голову, а король сбежит, как сбегали префекты, по крайней мере те, что хотели остаться верными. К тому же очевидцы утверждали, что не встречали солдат на своем пути и видели в Мелёне только соединения офицеров на половинном жалованье, весьма скверно настроенных в отношении правительства, которое им надлежало защищать. Поэтому Наполеон не придавал большого значения ходившим слухам, но был слишком искусным полководцем, чтобы вовсе списывать их со счетов, и решил провести два-три дня в Осере, дабы сконцентрировать войска, перед тем как двигаться на Париж. Он ждал маршала Нея с корпусом из Франш-Конте и, может быть, даже со Старой гвардией, которая, по слухам, выскользнула из рук Удино, и был уверен, что за два дня придаст своей армии достаточную прочность. Чтобы следовавшая за ним пехота не слишком устала, Наполеон задумал посадить пехотинцев в Осере на лодки и отправить Сеной до Монтро. Таким же способом он решил отправить артиллерию, а кавалерию направил в Монтро сушей. Итак, всё было готово к тому, чтобы 19 марта вступить в лес Фонтенбло со всеми войсками.
Приняв эти меры с присущей ему быстротой и точностью, Наполеон стал принимать мэров, супрефектов и командиров корпусов, произнося перед ними такие же речи, какие произносил повсюду. Вечером, за ужином у префекта в более узком кругу, состоявшем из Друо, Бертрана, Камбронна и самого префекта, император говорил откровеннее, свойственным ему ясным, выразительным и язвительным языком. «Я распустил слух, будто договорился с державами, но это не так. Я не договаривался ни с кем, даже с теми, кого в Париже обвиняют в заговорах. Я увидел с острова Эльба ошибки, которые тут совершают, и решил ими воспользоваться. Моя экспедиция кажется необычайно смелой, а на деле она есть лишь следствие разумных выводов. Я не сомневался, что солдаты, крестьяне и даже средние классы после нанесенных им оскорблений встретят меня с воодушевлением. В Гренобле мне пришлось только постучать в ворота табакеркой, чтобы они открылись. Конечно, Людовик XVIII – благоразумный государь, наученный невзгодами, и если бы он был один, мне было бы намного труднее отобрать у него Францию. Но его семья и друзья разрушают всё благо, которое он способен сделать. Они вообразили, что вернулись в вотчину отцов и могут вести себя в ней как им вздумается, и не понимают, что вернулись они в мою вотчину, а моей вотчиной нельзя управлять таким способом». На замечание префекта, что Бурбоны строго придерживаются законности, Наполеон отвечал, что недостаточно править согласно букве закона, нужно править согласно его духу. «Сегодняшние законы, – заметил он, – исполняли в духе прошлого и этим не могли не возмутить нынешнее поколение. Это единственная причина моего успеха. В прошлом году говорили, что Бурбонов вернул я. В этом году они вернули меня, так что мы квиты».
На следующий день, 18 марта, прибыл маршал Ней. Наполеон ждал его с нетерпением и, казалось, даже удивился, что тот не прибыл раньше. Задержанный необходимостью разослать приказы, маршал в самом деле запаздывал, к тому же он приближался к штаб-квартире не без смущения. На то у него были две причины: его поведение в Фонтенбло и его недавнее поведение в Лон-ле-Сонье. Поведение в Фонтенбло, за исключением грубости формы, можно было объяснить силой обстоятельств. Недавний переворот, свершившийся в душе маршала, хотя и мог объясняться тем же, был столь внезапным, что смущал его даже перед Наполеоном. В свое оправдание Ней всюду повторял сказанные им в Лон-ле-Сонье слова о том, что он уступил пожеланиям Франции, выказавшей единодушие в Гренобле, Лионе, Маконе и Шалоне, но не намерен служить человеку, который водил французов на Москву. Он говорил, что обстоятельства переменились, что сегодня Франции нужны мир и свобода, что он так считает и скажет об этом императору при скорой встрече; но если император не захочет прислушаться к его словам, он навсегда вернется в свое имение. Такие речи вел Ней в пути, повторил их по приезде префекту и хотел сказать Наполеону. Однако с приближением к императору его смелость улетучивалась, и маршал, опасаясь, что не решится или не сумеет высказать то, что у него на уме, описал свое поведение и чувства на бумаге, начав с Фонтенбло и закончив Лон-ле-Сонье. Он зачитал изложенное своему родственнику префекту, который счел, что в записке нечего исправлять, и отправился с ней к Наполеону почти сразу после прибытия.
Наполеон с присущей ему проницательностью догадывался обо всем, что захочет сказать маршал; ему было довольно того, что он уже слышал из многих уст, чтобы предвидеть, что Ней придет к нему с извинениями и предостережениями, и он хотел избавить бывшего соратника от первых, а себя – от вторых. Наполеон вышел к Нею с распахнутыми объятиями и воскликнул: «Обнимемся, дорогой маршал!» Когда Ней стал разворачивать свои записи, Наполеон даже
