Читаем без скачивания Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов - Александр Поповский

Нелегко было ей с этим мириться, понадобилось время, чтобы привыкнуть. Годы, увы, всему принесли оправдание. У обычных людей, поверила Агния Борисовна, — обычные слабости, у замечательных — свои особенные. Не осуждая больше мужа, она не позволяла этого делать и другим.

Шли годы, и суровая правда предстала перед ней; Якова Гавриловича как бы подменили, она не узнавала его. Он не посвящал ее больше в творческие планы, не говорил о своих опытах, «не имеющих себе равных в науке». Темой его речей стали скучные рассказы о кознях врагов, о том, как трудно устоять в жестокой борьбе. Недавние друзья объявлялись врагами, их прежние труды — плагиатом, новые работы — отвратительным вымыслом. Чужие успехи приводили его в уныние, раздражали и озлобляли и радовали только неудачи противников.

— Что стало с тобой, я не узнаю тебя, — сказала она мужу, — возьми себя в руки. Я перестаю гордиться тобой.

Он жаловался на судьбу, на людей, на несправедливость и на то, как трудно отстоять хирургию от недоброжелателей. Агния Борисовна слишком поздно спохватилась, Яков Гаврилович не принадлежал уже больше науке. Его силы и талант растрачивались впустую. Разрушительная болезнь зашла далеко и казалась необратимой.

Во время войны в семье Агнии Борисовны произошла большая перемена — она пополнилась великовозрастным сыном, пятнадцатилетним Сергеем. Отец мальчика — старый друг Студенцова, известный ученый и хирург — был с фронта доставлен с тяжелым ранением головы. Яков Гаврилович застал его в госпитале незадолго до смерти. Умирающий взял с Якова Гавриловича слово, что он найдет его семью и не оставит ее без поддержки. Студенцов сдержал обещание, отправился на розыски, но нашел только сына, мать погибла при одном из воздушных налетов на город.

Агния Борисовна полюбила Сережу и заменила ему мать. Привязался к мальчику и Яков Гаврилович. Растроганный тем, что Сережа с первого же дня назвал его отцом, Студенцов стал называть его сыном, был нежен и ласков с ним, охотно водил по театрам и музеям, катал на машине и следил за его успехами в школе. Послушный и старательный мальчик не очень любил Еести компанию, неохотно уступал настояниям старших — погулять и развлечься, предпочитая проводить свободное время за решением математических задач. Опередив своих сверстников и изучив на досуге начала высшей математики, он без ущерба для прочих предметов увлекся математическим анализом, исписывая формулами все, что попадалось ему под руку. Решив в будущем стать инженером–механиком, молодой человек готов был пренебречь всем, что не относится к точным наукам.

Увлечение Сергея не пришлось Якову Гавриловичу по душе, будущее сына представлялось ему другим. Предполагалось, что по окончании медицинского факультета он будет оставлен аспирантом при научно–исследовательском институте онкологии. Юноша полюбит хирургию, и признательный учитель отдаст ему свой опыт и знания. Прославившийся сын не расстанется с отцом, и они будут сообща совершенствовать хирургию.

Чтобы внушить мальчику любовь к медицине, он водил его в клинику, возбуждая в нем интерес к врачебному диагнозу, к искусной перевязке и сложной операции. Юноша выслушивал длинные и сложные объяснения, покорно проводил положенное время в операционной или в стационаре среди больных. Яков Гаврилович поверил, что ничто не стоит на пути к его цели и в предвиденье успеха лепил образ сына таким, как задумал его. Сергей должен был полюбить футбольные состязания, научиться плавать в бассейне и так же искусно, как отец, водить автомашину.

Сергей был послушным и благодарным учеником, за что ни брался — все доводил до благополучного конца; со знанием дела обсуждал результаты матча, никому не уступал в заплыве «брассом» и уже водил машину, как заправский шофер. Один только раз он обнаружил непокорность и даже пытался настоять на своем. Это случилось в тот день, когда Яков Гаврилович сообщил ему, что вступительные экзамены он будет сдавать в медицинском институте.

Сын удивленно взглянул на отца и с видом человека, которому оказали непрошеную услугу, сердито сказал:

— Я не люблю медицину, она не интересует меня.

Яков Гаврилович в свою очередь удивился. Он впервые это слышал от него. Ему как будто нравилось бывать на приеме больных, присутствовать на операциях, он не раз отзывался об искусстве хирургов с восхищением. Не любить медицину, кто ему это позволит?

— Чем же медицина не хороша, неужели математика лучше? — с плохо скрываемым неудовольствием спросил Студенцов.

Молодой человек опустил голову и, глядя себе под ноги, спокойно сказал:

— Математика — наука совершенная, в ней на все есть ответ. В медицине, чего ни спросишь, все неизвестно, какая–то карта с белыми пятнами. — Он не упрямился, говорил спокойно, уверенно, как человек, который имел время все взвесить и обсудить. — Может быть, со временем эти белые пятна исчезнут, как их почти не осталось на географической карте, и медицина станет наукой законченной.

Рассудительность юноши успокоила Студенцова. От него требуют доказательства, что наука о функциях человеческого организма не менее почтенна, чем всякая другая, и не уступит любой из точных наук, — хорошо, он согласен. Он взял себе за правило при всяком случае заводить на эту тему разговор.

Сергею нравятся физика, механика и гидростатика, но разве важнейший раздел медицины — физиология — так далека от этих наук? Разве всасывание пищи из желудочно–кишечного тракта в кроьь не подвластно физическому закону смешения жидкостей и проникновения их через проницаемую перегородку? Или не по тому же принципу продукты желез внутренней секреции просачиваются в кровеносный ток? Законам гидростатики и гидродинамики подчинено движение крови в сосудах, а законам физики и аэродинамики — процессы дыхания и газообмена. Та же электрическая энергия, которая приводит в движение машины, вызывает деятельность мускулов, а отчасти и нервов. Только законами оптики можно объяснить появление изображения на задней поверхности глаза…

Сравнивая легкие с раздуваемыми мехами, всасывающую поверхность кишечника — с проницаемой мембраной, а кровообращение — со свободно несущимся потоком вод, Студенцов грешил против правды. Он прекрасно знал, что одними физическими законами нельзя объяснить сложнейшую деятельность человеческого организма, но ему нужны были факты сокрушающей силы, и он поступился истиной.

— Я люблю механику, — защищался молодой человек, — я бы, кажется, день и ночь конструировал механизмы.

Что значит быть школьником, сущим ребенком в науках! Какие механизмы могут идти в сравнение с механизмами человеческого организма? Известно ли Сергею, что каждая конечность человека состоит из двадцати пяти сочленений, и при каждом шаге в движение приходят пятьдесят сочлененных участков. Двадцать четыре сустава грудины и ребер и сорок шесть костных поверхностей позвоночника не остаются при этом в покое. Их движения еле заметны, но они повторяются также при каждом вдохе и выдохе. Из двухсот тридцати суставов состоит великая сложность, именуемая человеком. Как ничтожны все измышления механиков рядом с этой многосуставной машиной! Как наивны механизмы великого Чебышева, повторяющие движения животного, в сравнении с организмом самого животного!

Сергей — сущее дитя! Ему грезятся чудеса, созданные руками человека, но чего стоит вся физика с ее шедевром — расщепленным ядром вещества — против механизма с кулак величиной, весом в триста граммов, способного десятилетиями гнать жидкость по замкнутому кругу, ритмично сокращаясь в течение суток сто тысяч раз? Какая гидродинамика подарит нам аппарат, который, не останавливаясь ни на минуту, перекачивал бы сто тысяч литров жидкости в сутки? Современная экспериментальная хирургия творит с этим механизмом чудеса: помещает его на место удаленной почки или там, где было легкое, на сосудах шеи, под кожу, — животным подсаживают второе сердце, и оба они бьются в одной груди. В этом физическом снаряде исправления возможны лишь на ходу, и хирурги в лабораториях заменяют старый клапан новым, вшивают в нижнюю часть сосуда, питающего самое сердце, другую артерию, обновляя таким образом стареющий аппарат…

Агния Борисовна с тревогой следила за борьбой между мужем и сыном. Мальчик жаловался ей, что не хочет и не может быть врачом, молил вступиться за него, упросить отца. Она требовала, чтобы муж дал сыну следовать своим путем, но ничего не добилась. Он никому не позволит заниматься Сергеем. Слово, данное другу на смертном одре, обязызает его вывести мальчика в люди. Детские причуды кратковременны, их не следует принимать всерьез.

Сергей уступил. Учился он неважно, зато успешно чертил и вытачивал модели на станке, прилаженном в сарае. Яков Гаврилович делал вид, что всего этого не замечает. Уверенный в том, что увлечение сына недолговечно и на смену ему придет подлинная любовь к медицине, он спокойно позволял ему забавляться.