Читаем без скачивания Город негодяев - Джон Робертс

Конан пришел в себя. Своих онемевших рук киммериец не чувствовал. Он все еще висел в том положении, в каком его оставил Юлус, – подвешенный на веревке, он едва касался пола пальцами ног. Все тело страшно ныло. Однако, насколько Конан мог определить, серьезных повреждений не было. Не было рубленых ран или сломанных костей. Значит, есть шанс оправиться в течение нескольких дней. Но прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы выбраться отсюда прежде, чем вернется Юлус.

Медленно, с трудом поворачивая затекшую шею, Конан поднял голову, оторвав подбородок от груди, – он прилип к засохшей крови. На мгновение Конану показалось, что он ослеп. Он чувствовал запах горящего в лампе масла, однако не видел света. Постепенно до него дошло, что веки у него тоже слиплись от крови. После серии страшнейших гримас Конану удалось частично разлепить один глаз и увидеть горящую в нише лампу. В кресле возле стены дремал тюремщик. Это был наголо бритый человек с внушительным брюхом. В тот раз, когда Конан был здесь впервые, он его не видел. На поясе у тюремщика висели на кольце ключи. За пояс был заткнут нож.

Конан громко застонал. Глаза тюремщика слегка приоткрылись.

– Воды! – вскричал Конан. – Во имя милосердия Митры, принеси мне воды!

– С чего это я должен таскать тебе воду, ты, сволочь? – спросил тюремщик.

– Плевал я на тебя и твоего Митру.

– Я умираю от жажды!

– Не бойся, не умрешь. Ты умрешь от другого и достаточно скоро, – утешил его тюремщик. – Юлус вернется, и тогда уж мы возобновим нашу молодецкую потеху, от которой ты, конечно же, умрешь, потому как ты варвар, ублюдок.

– Я тебе заплачу, – сказал киммериец.

– Чем? Своим дерьмом? – Тюремщик кивнул на груду одежды и оружия в углу. – Все, что у тебя было, мы уже забрали. Монеты, которые были у тебя в кошельке, мы уже давным-давно поделили. Но если честно, мне не досталось ничего. – В тоне тюремщика проскользнула горечь.

Конан понял: вот куда надо бить.

– У меня есть еще деньги. Много денег, – сказал он.

– Где? – спросил тюремщик. Его лицо оживилось от жадности.

– Скажу, но сперва принеси мне воды.

Ворча, тюремщик ушел. Через несколько минут он вернулся с ведром и ковшом. Набрав в ковш воды, он поднес ее ко рту киммерийца. Конан жадно начал пить. Удовлетворился он лишь после того, как выхлебал два ковша.

– Теперь вылей остаток мне на голову, – велел он.

Пожав плечами, тюремщик исполнил его просьбу. Вода смочила гриву черных волос и смыла часть крови с глаз киммерийца, слегка освежив его.

– Ну? – спросил тюремщик. – Деньги где?

– Сделай еще вот что, – сказал киммериец, – спусти-ка меня на пол. А то я просто умираю от боли в руках.

– Ты сказал, что заплатишь мне за воду. Советую тебе не шутить со мной.

– Либо ты меня спустишь, либо останешься с носом.

– Ладно, даю тебе последний шанс, – угрожающе проговорил тюремщик. Он зашел куда-то Конану за спину. Прошло несколько секунд, и веревка начала подаваться. Конан упал на каменный пол. Лежа на полу, он начал корчиться, почти крича от пронзившей все тело боли. Тюремщик пнул его обутой в башмак ногой, а затем, захватив в кулак горсть черных волос киммерийца, повернул голову Конана к себе:

– Ну, пес, деньги где? Имей в виду, Юлус тут не единственный, кто может заставить тебя кричать.

– Кричать он меня не заставил! Не заставишь и ты!

Внезапно связанными ногами киммериец ударил тюремщика под колени. Тот с воплем упал. Потом попытался было встать, но следующий удар пришелся по голове. Конан повернулся и сжал горло тюремщика коленями, после чего начал медленно сдавливать. Тюремщик открывал и закрывал рот, будто выброшенная на берег рыба, но не мог ни освободиться, ни крикнуть. Наконец он оставил бесполезные попытки оторвать железные ноги варвара от своего горла и потянулся за ножом. Прежде чем он смог нанести удар, Конан резко развернулся вместе с зажатой между колен головой тюремщика. Нож отлетел в сторону.

Тюремщик дернулся и затих. На всякий случай, действуя наверняка, Конан еще сильнее сжал ноги и держал их так в течение нескольких минут. Затем он отпустил шею тюремщика. Некоторое время киммериец лежал не шевелясь. Борьба отняла почти все силы. Но Конан понимал, что сейчас не время медлить. Он стал шарить по полу камеры в поисках ножа.

Наконец он нащупал нож, но ему никак было не схватить рукоять – онемевшие пальцы не слушались. Тогда, извернувшись, Конан зажал рукоятку ножа между зубов и упер острие в пол. Он начал перепиливать веревки, связывающие его запястья. Несколько минут – и вот уже руки Конана свободны. Скрипя зубами от боли, Конан начал размахивать руками, совершая круговые движения, чтобы вернуть нормальное кровообращение. Перед глазами плыли круги, его мутило. Но Конан терпел. Челюсти ныли, так сильно он стискивал зубы. Казалось, боль будет длиться вечно, но вот она начала отступать. Теперь, когда руки снова действовали, киммериец быстро справился с веревкой, связывающей лодыжки, и встал. От слабости его шатало, однако так или иначе, но он мог стоять.

Конан оделся, поверх одежды натянул кирасу, шлем, нацепил пояс с мечом. Проделав все это, он почувствовал себя куда лучше, хотя понимал, что сейчас ему необходимо хорошенько отдохнуть, прийти в себя.

Медленно он начал подниматься по лестнице, то и дело прислоняясь к стене, когда волны дурноты накатывали на него. У входа в резиденцию городского головы Конан остановился и начал прислушиваться. Все было тихо. Двери никто не охранял. Судя по всему, даже бесполезных городских стражников Бомбас забрал с собой. Конан ни на минуту не усомнился в том, что они срочно отправились в форт – вернее, к руинам, что от него остались. К тому времени, когда Бомбас со своими людьми вернутся, Конан должен спрятаться где-нибудь в безопасном месте.

Судя по вопросам, которые задавал ему во время пытки Юлус, Конан понял, что в резиденции городского головы ничего не знают о его связи с храмом Матери Дурги. Он также предположил, что Риста Даан был слишком значительным лицом в Шикасе, чтобы так просто допросить торговца пряностями. Потому-то Юлусу и не было ничего известно о той работе, которую выполнял Конан по спасению дочери Риста Даана. Даже сейчас, когда боль заполняла каждую клетку его тела и ему грозила смертельная опасность, Конан вдруг ощутил тревогу – как там Риетта? Слишком долго он отсутствовал.

Шатаясь, Конан выбрался из резиденции городского головы и замер в тени здания. Ночь была темной, на Площади никого не было. Конан решил, что все-таки не стоит идти прямо через Площадь, а вместо этого двинулся кругом, прячась в тени зданий. Пройдя мимо особняка Ксантуса, Конан вышел на аллею, отделяющую этот дом от храма Матери Дурги. Ворота черного хода храма были открыты, поэтому Конан вошел во двор. Пройдя через кухню, он вошел в храм. В храме, как обычно, пели аколиты. Однако пение их изменилось. Оно стало более громким, более звучным, резонирующим. Казалось, все здание вибрировало от этих песнопений. Конан решил, что ему это просто кажется, потому что у него в голове звенит. Преодолевая головокружение, он в конце концов нашел лестницу, по которой стал подниматься. Выйдя на галерею второго этажа, Конан остановился перед дверью.