Читаем без скачивания Юг в огне - Дмитрий Петров

— А это не все равно? — пожала плечами Вера. — Какая разница, не понимаю.

— Вот именно, что ты ничего не понимаешь, — сердито выкрикнул Константин. — Первый адъютант — это значит многое, ему больше доверяют, ему больше и уважения. Между прочим, этот Плетнев такая сволочь… Взяточник, казнокрад…

— А ты не взяточник? — насмешливо посмотрела на мужа Вера.

— Ну я… я… я просто не отказываюсь от подарков… Для тебя же… А этот Плетнев, как я слышал, даже большевистски настроен…

— Скажи об этом генералу Краснову.

— Вот тоже посоветовала, — фыркнул Константин. — Разве мне удобно это делать?.. Сразу же поймут, что я добиваюсь должности первого адъютанта.

— Пошли атаману анонимку. Напиши, что Плетнев большевистский шпион и он служит у атамана лишь для того, чтобы выведывать тайны и сообщать о них большевикам…

— Верка! Черт тебя побрал! — повеселев, крикнул Константин. — А это ведь ты дельно сказала. Дай я тебя за это расцелую… Мысль прекрасная. Напишу анонимное письмо, я в нем такое распишу про Плетнева, что атаман Краснов просто ахнет… Ха-ха-ха!.. Ну и умница же!.. Дельно, дельно подсказала. Сейчас же и пойду писать. Конечно, можно бы и без письма обойтись, попросить бы снова твоего Брэйнарда… Но, я думаю, неудобно осаждать его такими мелочами… Он пригодится нам на более крупное…

— Конечно, неудобно, — согласилась Вера. — Лучше напиши анонимку. Я думаю, что это подействует.

— Правильно. Пойду писать. — И он тотчас же пошел в свой кабинет, принялся за составление письма.

Вечером к Ермаковым приехали англичане во главе с Брэйнардом. Вера представила им свою сестру.

— Очень рад с вами познакомиться, — пожимая руку Марины, сказал Брэйнард. — Вы совсем не похожи на сестру. Но тоже приятная, красивая… Неужели, Вера Сергеевна, у вас еще есть такие прелестные сестры?

— Нет, мистер Брэйнард, — смеясь, сказала Вера. — Эта сестра у меня единственная.

Константин поставил на стол две бутылки мадеры.

— Прошу, господа! — пригласил он гостей.

Те с удовольствием приняли приглашение и подсели к столу.

— Марочка, — обратилась Вера к сестре, — ты почему не садишься?

— Не хочу. Я лучше поиграю на рояле. Можно?

— Конечно, можно.

Марина, подсев к роялю, стала играть Чайковского «Времена года»…

К ней подошел лейтенант Гулден.

— Простите, мисс Марина, — сказал он по-английски. — Я не помешаю?

— Нет, — ответила Марина.

Этот молодой скромный англичанин был ей симпатичен, и она охотно с ним разговаривала.

— Вам здесь нравится? — спросила она у Гулдена.

— О, да! — сказал он. — Россия прекрасная страна. Люди здесь хорошие… Но я не понимаю… — замялся он, — зачем эта война! Я не переношу кровопролития. Это ужасно, когда люди убивают друг друга… Разве нельзя жить в мире, согласии?

— Но вы ведь тоже приехали воевать? Вам тоже, вероятно, придется участвовать в войне?

— Да, мисс Марина, я приехал, — с огорчением сказал англичанин. — Но как бы я мог не приехать?.. Мой отец простой слесарь, на гроши учил меня, отрывая их с болью от заработка. Ведь, кроме меня, в семье еще двое детей… И прямо со школьной скамьи я попал сюда. Не хотелось мне ехать, но я поехал. Если я откажусь, будут неприятности… Я бы принес большое огорчение своим родителям…

— Да, это правда, — согласилась Марина. — Огорчать родителей не надо.

— Я очень люблю своих родителей, — задумчиво сказал лейтенант. — И они меня любят… И если со мной что случится, они не переживут такого несчастья…

— А вы не ходите на фронт, — шепнула Марина, проникаясь сочувствием к англичанину.

— Невозможно, — вздохнул лейтенант. — Я прислан в качестве инструктора танкового дела. Я обучаю русских офицеров и солдат, как нужно обращаться с танками. Мне обязательно придется с танковым отрядом выступать на фронт…

— Без вас не обойдутся?

— Нет.

Они стали откровенно говорить между собою.

— Вы знаете, мисс Марина, — тихо сказал Гулден. — Я ведь совсем не такой, как те, — кивнул он на стол, за которым сидели англичане. — Они из богатых семей, ненавидят большевиков. А мне за что их ненавидеть? Когда мой отец провожал меня сюда, он сказал: «Джон, старайся не воевать с большевиками. Большевики, сказал он, такие же рабочие, как и твой отец». Но как, мисс Марина, я не буду с ними воевать, если меня заставляют?..

— Вы очень откровенны со мной, мистер Джон, — сказала Марина. — Я благодарю вас за откровенность. Но не со всеми можно так говорить… Во мне, конечно, вы не сомневайтесь, я ваш друг и разделяю ваше мнение…

— Я это почувствовал, мисс Марина! — воскликнул англичанин. — Я никому не могу сказать то, что говорил вам… Вы — добрая девушка. Давайте будем друзьями, — протянул он ей руку.

— С удовольствием, мистер Джон! — пожала его руку Марина.

Словно завороженные красотой морозного утра, будто к чему-то прислушиваясь, недвижимо стояли в садах опушенные инеем деревья.

Из-за лилового заснеженного бугра медлительно поднималось холодное, неласковое солнце. На яблонях и грушах, протянувших ветви навстречу солнцу, дрожали изумительные переливы разноцветных искр.

По хутору голосисто перекликались петухи. С верхушки высокого оголенного тополя о чем-то деловито и оживленно стрекотала сорока.

На краю хутора из трубы занесенного сугробами куреня вывалился клуб дыма и, вытянувшись длинным столбом, пополз к небу.

И по мере того, как солнце все выше поднималось и меняло свои тона и оттенки, менялись и яблони, и груши в садах. То они розовели на восходе, как в пору майского цветения, то становились голубоватыми и фиолетовыми, как в сумерки…

У колодца, глядя, как кавалеристы наливали в корыто воду лошадям, собрались бабы и девушки с коромыслами на плечах. Посмеиваясь и перебрасываясь шутками с солдатами, они ждали, когда те напоят лошадей.

Ведя в поводу Комиссарова жеребца, к колодцу подъехал Сазон Меркулов.

— Здорово живете, казаки и бабы! — поздоровался он.

— Здорово, здорово, казак, коль правду говоришь, — за всех ответил усатый кавалерист.

— А я всегда правду говорю, — ответил с достоинством Сазон. Он подмигнул черноокой, румяной бабе, нагнувшись к ней, пропел: — Эх, душанюшка моя, белая ты овечка, пожалела б меня, живого человечка…

— А что с тобой, родимый? — с шутливым участием спросила баба. Захворал, чи по жинке заскучал?

— А я ж неженатый, кундюбочка моя курносенькая, — спрыгивая с коня, сказал Сазон, подходя к бабе. — Была одна зазноба, да и та бросила… Теперь, девонька моя, я совсем осиротелый. Хошь, любовь закрутим, а?

Бабы и девушки захихикали.

— Да, а то что ж, — засмеялась и черноокая казачка. — Можно и закрутить, покель я еще жалмерка[11]… Муж мой до сей поры еще из германского плена не пришел. Парень ты хоть куда, — оценивающе оглянула она с ног до головы Сазона. — Разве вот только ростком маловат, немножко рыжеват да, кажись, на один глаз кривоват…

Бабы и девки снова захохотали.

— Ну, — строго сказал Сазон. — Не бреши!.. На меня кто ни взглянет влюбляется. Однова даже генеральша от меня без ума была… Скроемся, говорит, Сазон, в далекие края, да я не пожелал. Говорю: жалко, мол, твоего мужа… Сама знаешь: мал золотник, да дорог…

— Сазон у нас наипервейший кавалер и ухажер, — сказал усатый кавалерист, посмеиваясь.

— Да я вижу, — усмехнулась черноокая казачка. — Так вот, никак, Сазоном тебя зовут, — ежели есть желание, приходи завтракать, блинами угощу.

— Да ну? — облизнулся Сазон. — Со сметаной?

— Ну, конешное дело, со сметаной, — подтвердила казачка. — Приходи да на букву «ш» приноси.

— Это что ж за «ш» такая? — озадаченно спросил Сазон.

— Шпирт, — пояснила казачка.

Сазон захохотал, вслед за ним захохотали и остальные кавалеристы.

— Чего смеетесь-то? — недоумевала казачка.

— Чудачка, — сквозь смех сказал Сазон. — Разве ж это на букву «ш»?.. Так, пожалуй, тебе б ни один человек вовек не отгадал бы… Не шпирт, а спирт.

— Это, могет быть, по-вашему, городскому, он — спирт, — не сдавалась казачка, — а по-нашему, деревенскому, он — шпирт.

— Ну, это ты, бабонька, надумала уж больно мудреную штуку, — покачал головой Сазон. — Где ж его достать, спирт-то?

— А, Говорят, у вашего конского фершала его много.

— Ну, то же у фельдшера, — сказал Сазон. — У него-то, конешное дело, есть для больных лошадей. Но он же не даст мне.

— Ну, ежели тебе не даст, — засмеялась баба, — то мне даст, он мне сам принесет… С ним и погуляем.

— Вишь ведь ты какая, — укоризненно сказал Сазон. — Все ты хочешь с выгодой… Ты б меня без спирта приняла.

— Расчету нет никакого, — смеялась баба и, зачерпнув из колодца воды, ушла.