Читаем без скачивания Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Нина Аленникова

А мы тем временем жили своей пиратской жизнью. Зачастили в село Жуковку обменивать наше последнее барахло на еду; привыкали к налетам. Матросы во время бомбардировки иногда бросались в море, но всегда благополучно выплывали обратно.

На место мужа капитаном был назначен некто Миронов, по-видимому, не кадровый офицер, странного типа. Каюту он мне очень любезно оставил, сам где-то ютился. Мы с Еленой Ивановной заметили, что он часто собирает команду, усаживается, окруженный ею, и заводит беседы… Очень скоро мы убедились, что он красный и ведет усиленную пропаганду среди матросов. Это открытие было страшнее всяких бомб…

Был яркий солнечный день, команда вся высыпала на палубу. Была слышна сильная пушечная стрельба. Это был один из боев, когда наши, в том числе и муж, сражались с неприятелем. С большим волнением подошла я к команде: «Ну, ребята, посмотрим, кто – наши или ваши!» – сказала я. Это происходило вскоре после одной демонстративной беседы с новым капитаном. Громкий хохот раздался со всех сторон: «Слышите, что мать командирша говорит». Так они меня прозвали с самого начала, и это продолжалось во все наше совместное пребывание. Я никак не ожидала такой реакции, это было к лучшему, так как на самом деле я вся была полна возмущением, они же думали, что я просто хотела сострить.

Десант Назарова высадился на косе Кривой, «Страж» и «Грозный» принимали участие в боях и обстреливали Белосарайский маяк. Вскоре после этого красные стали стрелять в нас из шестидюймовых пушек. Третьим выстрелом попали перелетом в деревню Жуковку, она взвилась на наших глазах, вся в дыму и огне, и вскоре превратилась в груду пепла. К счастью, крестьяне еще накануне эвакуировались, узнав, вероятно, от перебежчиков о предстоящей стрельбе. Большое количество скота и всякой утвари погибло. Нас на буксире увели в Керчь. Оставаться было опасно. К моему большому огорчению, Вовы там не оказалось. Елену Ивановну приютили знакомые. Город был переполнен, нам некуда было деться… Команда отнеслась к нам очень сердечно. Одни повели нас в какую-то хибарку, другие пошли нам искать помещение. В тот же день нашли нам пристанище у одной пожилой женщины, чьей-то кумы, ее звали Елена. Она нас поместила в очень хорошей комнате, но сказала: «Ну уж несдобровать мне, если придут красные, но куда же вам с ребятами деваться?» Она сразу же принялась очень энергично за наше устройство. Отправилась с коромыслом на плече за водой, затопила печь и вся ушла в хлопоты и заботы. Мы очень быстро и хорошо с ней сошлись. У нее был сын в Красной армии, но она за это постоянно на него ворчала.

Муж появлялся, как метеор, и снова исчезал. Я давно чувствовала, что наше дело печальное и накануне полного провала, но он все же бодрился и до последнего времени не переставал надеяться на благополучный исход борьбы. После высадки Улагая в середине августа бомбардировки усилились, налеты на Керчь производились почти каждый день. Мы часто с Еленой забирали детей и уходили на берег моря. Пристань была совсем близко от нас, я любила купаться и заплывала далеко, к ужасу Елены. Когда слышался шум и свист приближающегося аэроплана, она издали начинала мне отчаянно махать! Я в ответ делала ей знаки уходить домой, но бомбы летели кругом, их опередить никогда не удавалось!

Команду с «Игнатьева» списали на отдых, пароход быстро починили и назначили новый состав. Кроме старого повара, который не захотел покинуть судно, на котором прослужил много лет. Затем их снова угнали в море. Судьбе было угодно, чтобы этот корабль погиб со всей новой командой в первую же ночь своего похода, наскочив на вражескую мину. Мое сердце сжалось, когда я узнала эту грустную новость, мы много вспоминали с Еленой Ивановной Козловой нашу пиратскую жизнь на «Игнатьеве», на котором мы прожили пять месяцев.

Невозможно забыть матроса Евгения, здоровенного детину, косая сажень. Это он принимал усиленное участие в поисках мне помещения, он же взялся доставлять мне молоко для детей, отправляясь каждый день за пять верст от Керчи к какой-то своей куме! Иногда он приносил простоквашу, но и это было чудо в то голодное время. Вскоре их всех куда-то назначили, и я их больше не увидела.

Так и докатились мы до печальных дней эвакуации. Наступил настоящий голод. С каждым днем бомбардировки усиливались… Дети заболели коклюшем. Помню, как мы с Еленой уложили их и обсуждали тревожные события. Мы знали, что Севастополь уже эвакуировался. То есть не то что знали, а слухи доходили до нас, хотя очень туманные. Вова ушел, сказав нам, что уходит на очень важное заседание. Я чувствовала, чем это заседание кончится. Он вернулся в двенадцать часов ночи, бледный, встревоженный. На мой немой вопрос он сказал: «Все кончено, нам надо завтра грузиться, эвакуируемся и мы»…

Третья часть

ЭВАКУАЦИЯ

Последнее прощание с родиной происходило в трагической, жуткой обстановке. С упрямыми, суровыми лицами шли толпы казаков с требованиями, чтобы их взяли. Мы погрузились на транспорт «Поти», на который муж был назначен комендантом. К нам водворилось три с половиной тысячи человек, что превышало вдвое нормальную возможность. Наш главный багаж состоял из двух младенцев. Вещей почти не было, они растаяли, обмененные на продукты. На мне была мужская шинель, военная, и носки мужа. Ему очень не повезло, он вывихнул руку и с перевязкой мотался по кораблю, стараясь наладить какой-то порядок.

На берегу стояли тысячи людей, умоляющих их взять… Многие бросались на колени с протянутыми руками и взывали о помощи. Залпы приближающихся красных были слышны все яснее и яснее. На берегу, до последней минуты, стояла наша добрая Елена, она плакала и крестила нас. Несмотря на наши уговоры отправиться с нами, она не согласилась, ведь у нее был единственный сын в Красной армии. «Что-то мне будет из-за вас, сердечные! Верно, пострадаю!» – говорила она. Соседи часто ее упрекали, что она приютила белых.

В городе стоял невообразимый хаос. Отчалили мы 2 ноября, в Керчи мы были последние. Эвакуация происходила в пяти портах: в Севастополе, Евпатории, Ялте и Феодосии; мы были пятый пункт. Мы вышли в открытое море и сосредоточились у маяка Кыз-Аул. Но море очень засвежело, тогда все корабли перешли в сторону Феодосии и стали на якорь, под прикрытием берега, у мыса Чауда. Это было 4 ноября, 6 ноября мы ушли от Чауды в четыре часа дня. Вскоре после того, как мы окончательно отчалили, начался шторм, и мы пошли под таким креном, что ходить по кораблю было почти невозможно. Воды на корабле было очень мало, ее выдавали по крохотным порциям, люди страдали от жажды. Мы заняли кают-компанию с другими семьями. Ослабевшие от длительных лишений, мы сразу же укачались. Я лежала с детьми на полу, постелив какие-то бурки.