Читаем без скачивания Васек Трубачев и его товарищи - Валентина Осеева

Васёк кивнул головой.

– Всё б тебе, Петька, есть да есть! Об одной еде ты только и думаешь, – ковыряя палкой землю, ворчал Мазин. – Уж ты мне и про сырую рыбу в землянке припомнил и про Макитрючкины вареники… Трепло ты, Петька!

– Да я же только так вспомнил… как мы ели когда-то… вообще…

– «Вообще, вообще»! Никто не жалуется, один ты скулишь! И тошнит тебя, и под рёбрами болит…

– Я этого не говорил даже! – вытаращил глаза Петька.

Мазин сплюнул голодную слюну:

– Не говорил, а всё понятно… всё на твоей физиономии написано!

Петька молча смотрел на Мазина. Пухлые щёки товарища опали, под глазами легли глубокие тени. У Петьки задрожали губы, он нащупал заветный кусочек завалявшегося в кармане сахару. Когда голод особенно мучил Петьку, он осторожно лизал языком этот сахар и, завернув в бумажку, прятал от самого себя. Теперь он вынул его и протянул Мазину:

– На, Мазин. Это правда – я просто нетерпеливый… Возьми, возьми! Я уже много съел… я ещё вчера ел…

Мазин хмуро посмотрел на Петькину ладонь.

– Почему не отдал Трубачёву? Сейчас всё общее, – сказал он, пряча в карман сахар. Потом увидел мокрые глаза Петьки и виновато сознался: – Я сам нетерпеливый… Сорвался на тебя зря…

Ребята принесли полные шапки грибов и весело принялись за стряпню. Чистили грибы. Перочинные ножи нашлись у всех. Костёр зажгли одной спичкой. Над ручьём потянулся дымок. Все сидели вокруг огонька. Бобик, положив на лапы голову, спал. Скоро в зелёном ведёрке забулькала похлёбка. Никто не говорил о страшных событиях, которые загнали их в лес. Но едва наступила тишина, как в памяти каждого вставала пасека, мёртвые лица Матвеича и дедушки Николая Григорьевича, пустая, брошенная мельница… А в глазах у Васька возникало детское удивлённое лицо Ничипора и бился захлёстнутый петлёй дед Михайло… Васёк вскакивал, с испугом глядел на Генку. Но Генка как будто омертвел. В тёмных глазах его, как в тёмной воде, отражалась зелень леса, матово переливались блёстки от огня. Похлёбку ели жадно, черпая из ведра самодельными ложками и обжигая рты.

– Сроду ничего вкуснее я не ел! – говорил Саша.

– Ещё бы! – подтверждали ребята.

Горбушку хлеба пилили перочинным ножом. Разделили поровну. Сахар, с общего согласия, решили отдать Севе.

– Да зачем, ребята! Я уже лучше себя чувствую, – сконфуженно отказывался Сева. Он съел размоченный в похлёбке хлеб и несколько варёных грибов.

– Вкусно тебе? – спрашивали ребята.

– Вкусно, – улыбался Сева.

– Заешь сахаром.

– Я завтра лучше…

Бобик долго гремел ведром, доедая остатки. Похлёбка подействовала на всех, как волшебное питьё. Щёки зарумянились, глаза заблестели, клонило ко сну. Не хотелось думать, что будет дальше; хотелось, разбросав усталые руки и ноги, спать, спать, спать… Даже Генка, свернувшись калачиком на земле, закрывал глаза.

– Спите! – махнул рукой Васёк.

– А кто будет ночью дежурить? – спросил Одинцов.

Васёк вспомнил, что в тревожную ночь, когда они были в походе, Митя дежурил сам.

– Я буду, – сказал он.

– Один?

– Если надо будет, разбужу кого-нибудь.

– Тогда ложись сейчас, а мы с Сашей посидим, – предложил Одинцов.

Васёк не стал отказываться, натянул на уши курточку и лёг около Севы. Мохнатые корни дерева скрыли его под своим навесом, покачали коричневой бородой, пощекотали ему шею. Васёк вздохнул и закрыл глаза.

Глава 52

Ночь командира

Снова кричат ночные птицы. Снова с нудным гудением пролетают куда-то вражеские самолёты. И так же полон таинственных шорохов лес, но теперь нет рядом Мити. Васёк сидит на поваленном дереве. Ухо его привыкло к гудению самолётов, ночные шорохи не пугают своей таинственностью. Не лес страшен Ваську Трубачёву, командиру пионерского отряда. Страшны люди в железных касках, с черепами на рукавах, страшна неизвестность и ещё страшнее ответственность, которая легла на его мальчишеские плечи. Что делать? Куда идти? Жив ли Митя и найдёт ли он своих ребят? Где партизаны? Как искать их в этом большом, незнакомом лесу?

Васёк вспоминает жалкую кучку своих товарищей, испуганных, голодных, в грязных куртках…

На глаза его навёртываются слёзы. Он встаёт и присаживается ближе к яме, где спят вповалку ребята. Тёплое дыхание их успокаивает его. Трудно дышит Сева, но он тоже спит, повернув к Саше бледное лицо. Не спит только Генка, его глаза широко открыты. Васёк боится заглянуть в Генкины глаза, боится окликнуть товарища. Он со вздохом отворачивается.

Что делать? Как поступил бы на его месте взрослый командир? Куда он повёл бы свой отряд? Какие-то смутные воспоминания проносятся в голове… обрывки рассказов о твёрдых, бесстрашных коммунистах, страницы прочитанных книг.

Возникает лицо Сергея Николаевича. Васёк видит учителя в классе, на сборе, мысленно представляет себе учителя и на фронте. Вот он стоит среди бойцов, такой спокойный, подтянутый, в военной форме. Васёк видит и бойцов, окружающих учителя, – они такие же спокойные и подтянутые, как их командир. Они пойдут за ним в бой, может быть, на смерть, они не растеряются перед любой опасностью.

Васёк машинально стирает с рукава прилипший комок глины. Почему он не заставил ребят вычистить курточки и привести себя в порядок? На что он похож сам! Ведь он командир! Разве было бы так при Мите или Сергее Николаевиче? Васёк потихоньку спускается к ручью, растягивает на траве одежду, трёт холодной водой щёки, приглаживает непокорный чуб. Потом застёгивается на все пуговицы, медленно поднимается назад и осторожно вытаскивает из-под головы Одинцова вещевой мешок. В нём хранится пионерское знамя. Когда-то вместе с Митей, собираясь уходить из села, они аккуратно завернули его в платок и спрятали на самое дно вещевого мешка. Васёк присаживается на корточки и осторожно вынимает сокровище отряда. Свет луны падает на шёлковое знамя, блестит и переливается в мягких складках.

Васёк с трепетом читает вышитые на знамени знакомые слова:

«К борьбе за дело Ленина будь готов!»

– Всегда готов! – шепчет Васёк.

Эти слова вливают в него новые силы. Мысли становятся ровнее, спокойнее.

Неожиданно приходит решение: «Я поведу ребят в Макаровку, от Миронихи узнаю о партизанах, может быть, о Мите, возьму девочек. Я должен привести свой отряд к Мите!»

Васёк срезает толстую ветку орешника и при свете луны обтачивает ножом древко. Бобик тихонько вылезает из ямы и, широко зевая, садится рядом с мальчиком. Тёплая шерсть собаки напоминает забытый домашний уют. Но Васёк не позволяет себе вспоминать ничего, что может вызвать на глаза слёзы. Он не должен плакать! Командиры не плачут!

Васёк надевает на древко знамя и встаёт.

Приложив древко к плечу и вытянувшись во весь рост, он неподвижно стоит под Красным знаменем, облитый лунным спетом. Завтра он поведёт свой отряд в полном боевом порядке! И, что бы ни ожидало их впереди, они не посрамят чести пионеров!

Солнце уже просвечивает сквозь листву, когда, сложив рупором ладонь, командир горнит утреннюю побудку. Ребята послушно вскакивают, протирают глаза и… бросаются к знамени.

– На зарядку становись! – останавливает их спокойный голос командира. – Назначаю кашеварами Мазина и Русакова! Варить грибную кашу!

– Есть варить кашу!

– Привести в порядок одежду!

– Есть привести в порядок одежду!

– Объявляю приказ по третьему отряду: через час выступить в полном боевом порядке! Направление – Макаровка.

– Есть! – радостно откликается отряд.

– Пионеры! К борьбе за дело Ленина будьте готовы!

– Всегда готовы!

Глава 53

В пути

Снова тёмные чащи, запутанные тропинки. В оврагах и в сырых, болотистых местах острая осока ранит ноги. На коротких привалах – грибная похлёбка, сине-пепельная ежевика. От ежевики губы у ребят синие, пальцы как будто испачканы чернилами.

Сева находит какие-то растения, годные для еды.

– Это паутинистый лопух, – говорит он. – Корни его похожи на спаржу, их едят.

– Ну тебя, Малютин! – обижается Мазин. – Всегда ты что-нибудь придумаешь! Если хочешь знать, это просто колючки; их называют собаками, потому что они цепляются за платье.

– Это верно, но корни молодого лопуха едят. Жаль, у меня нет книжки – я бы тебе доказал.

– Он правду говорит, – неожиданно вступает в разговор Генка. – Я сам читал про это. А кислицу варил и ел.

Мазин безнадёжно машет рукой:

– Как-нибудь без лопухов обойдёмся.

– Генка, сколько отсюда до Макаровки километров? – спрашивает Васёк.

Генка морщит лоб:

– Як бы по шоссе, то недалеко. А так – кто его знает… може, километров двадцать…

Трубачёв спешит. Грибная похлёбка без соли и хлеба плохо подкрепляет силы. Голод начинает одолевать ребят: щёки у них пожелтели, глаза ввалились, около губ обозначились глубокие складки. От долгой, непривычной ходьбы болят ноги. Тапочки прохудились – ребята идут босиком, пробираясь по глухим местам, заросшим крапивой и колючками. Но никто не жалуется.