Читаем без скачивания Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так: дэнди, демон, баловень, архангел с трубой — он всё, что Вам угодно <зачеркнуто: и в такой мере, что Вы сами уже подвластны собственному вымыслу.> <сверху: только в тысячу раз пуще, чем хотели Вы.> Так Луна, оживив Эндимиона<,>[901] быть может и не раз в этом раскаивалась.
Игрушка, к<отор>ая мстит за себя. Objet de luxe et d’art{239}, — и горе Вам, если это obj<et> de luxe et d’art станет Ваш<им> хлеб<ом> насущ<ным>.
— Невинность, невинность, невинность! —
Невинность в тщеславии, невинность в себялюбии, невинность в беспамятности, невинность в беспомощности — с таким трудом сам надевает шубу и зимой 1919 г<ода> — в Москве — спрашивает, почему в комнате так холодно —
Есть, однако, у этого невиннейшего и неуязвимейшего из преступников одно уязвимое место: безумная — только никогда не сойдет с ума! — любовь к сестре[902]. В этом раз навсегда исчерпалась вся его человечность. Я не обольщаюсь.
Итог — ничтожество, как человек, и совершенство — как существо. Человекоподобный бог, не богоподобный человек.
Есть в нем — но это уже не aperçu, а бред: и что-то из мифов Овидия (Аполлон ли? Любимец ли Аполлона), и что-то от Возрождения <сверху: — мог бы быть люб<имым> учен<иком> Леонардо —>, и что-то от Дориана, и что-то от Лорда Генри[903] (и соблазнитель и соблазненный!) и что-то от последних часов до-революционной Франции — и что-то — и что-то….
<Зачеркнуто: И так как я так же — в итоге — неуязвима, как он, (только больше страдаю, ибо наполовину — человек — я… не счастлива — не то слово —)
В лице его и меня столкнулись две роскоши>
<Зачеркнуто: И я, суровая с детьми, твердая и горючая, как кремень>
— Из всех соблазнов его для меня — ясно выделяются три — я бы выделила три главных: соблазн слабости, соблазн равнодушия <сверху: бесстрастия> — и соблазн Чужого.
_____
31-го янв<аря> 1919 г<ода>
МЦ.
Впервые — Вестник Российского государственного научного фонда (РГНФ). Бюллетень. М., 2016. № 1(82). С. 118–122 (публ. Е.И. Лубянниковой и Ю.И. Бродовской). Печ. по тексту первой публикации.
1920
Е.Л. Ланну
28-го русск<ого> ноября 1920 г.
После вечера у Гольдов[904].
То, что я чувствую сейчас — Жизнь, т. е. — живая боль.
И то, что я чувствовала два часа назад, на Арбате, когда Вы — так неожиданно для меня, что я сразу не поняла! — сказали: — «А знаете, куда мы поедем после Москвы?»
И описание Гренобля — нежный воздух Дофинэ — недалеко от Ниццы — библиотека — монастырь — давно мечтал.
Дружочек, это было невеликодушно! — Лежачего — а кто так кротко лежит, как я?! — не бьют.
— Понимали ли Вы, что делали — или нет?
Если нет, так расскажу: рядом с Вами идет живой человек, уничтоженный в Вас, — женщина — (второе место, но участвует) — и Вы, в спокойном повествовательном тоне вводите ее в свою будущую жизнь — о, какую стойкую и крепкую! — где ей нет места, — где и тень ее не проляжет.
А если нарочно (убеждена, что нечаянно!) — это дурной поступок, ибо я безропотна.
Вы — для меня растравление каждого часа, у меня минуты спокойной нет. Вот сегодня радовалась валенкам, но — глупо! — раз Вы им не радуетесь.
— Хороша укротительница? —
Мне кажется, я могла бы жить — месяцы! Только бы знать, что Вы в Москве, ходите по тем же улицам, — счастливы! — Я так сильно в Вас, что как-то могла бы — без Вас, — только знать бы, что Вы изредка обо мне думаете и что однажды, подумав сильней, придете.
Но довольно об этом! (Как страшно, что эти строки, пронизанные ужасом разлуки, Вы будете читать уже по совершении ее, — как страшно для меня!)
— Халат устроен, старуха уломана. — Молодец я?! — Но я та́к просила, у меня был такой убедительный голос, что и каменная баба не отказала бы!
Так — клянусь Богом — умирающий просит воды.
Ваш халат будет шиться в подвале — аристократическими руками — вата с моей шубы — подкладка из моего платья — сам он — халат — из Туркестана, украден в прошлом году моими руками в одном доме, где со мною плохо обращались.
— Родословная! —
_____
Впервые — НЗК-2. С. 226–227 (не полностью, с разночтениями); см. также: Письма 1905–1923. С. 319–320. Печ. полностью впервые по беловому автографу (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 1, ед. хр. 27, л. 1–2). Публ., подгот. текста и коммент. Е.И. Лубянниковой.
Письмо не дописано и не отправлено.
1921
Н.А. Нолле-Коган
<10/23 декабря 1921 г., Москва>
Дорогая Надежда Александровна!
Аля больна (бронхит) — потому не прихожу.
— Соскучилась.
Выхожу только по крайним необходимостям (дрова, издатели[905]), ибо всё остальное время топлю печку, — до 5 ч<асов> утра.
Если бы Вы пришли, была бы рада, у меня такое странное воспоминание о нашей встрече[906].
Аля сказала: «Тело как кисея, любовь — как стена», и еще: «Снегурочка в последнюю минуту таянья»[907].
А я что скажу?
_____
Давайте во вторник, в Ваш час, — в 8 ч<асов>. Буду ждать. — Целую.
МЦ.
Москва, 10-го р<усского> декабря 1921, пятница.
Письмо хранится в РГАЛИ (ф. 237, оп. 2, ед. хр. 267, л. 1). Печ. по рукописи публикации: Лубянникова Е.И. К истории отношений М.И. Цветаевой и Н.А. Нолле-Коган: Новые материалы (в печати). Публ., подгот. текста и коммент. Е.И. Лубянниковой.
Это — единственное из реально сохранившихся писем Цветаевой к данному адресату. Опубликованный по сводным тетрадям и условно датированный «декабрем 1921 года» текст наброска более раннего письма Цветаевой к Нолле-Коган (см.: Письма 1905–1923. С. 430–131), таким образом, может быть датирован более строго: до 10 декабря 1921 ст. ст.
Об отношениях Цветаевой и Н.А. Нолле-Коган см.: Письма 1905–1923. С. 430–434; Лубянникова Е.И. Из неизданной переписки сестер Цветаевых [Письма А.И. Цветаевой к М.И. Цветаевой 1925 и 1937 гг.] // 1910 — год вступления Марины Цветаевой в литературу: XVI Международная научно-тематическая конференция (8-10 октября 2010 г.): Сб. докладов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2012. С. 349–377.
1924
1-24. М.Л. Заблоцкому
Милый Михаил Лазаревич,
Мне нездоровится, не могу сама придти. Не откажитесь выдать деньги моему мужу, Сергею Яковлевичу Эфрону, и удовлетворитесь пока прилагаемой распиской, которую я на днях заменю настоящей[908].
С приветом.
М. Цветаева
