Читаем без скачивания Баоцан Золотой Цикады - Ольга Михайлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юань закусил губу. Заинтригованный, он боялся дышать.
— И что ты понял?
— Ван Шанси — конфуцианец, «благородный муж», который отбирает не сильнейших, а благороднейших. А раз так — правила игры меняются. Отбор идёт по другим принципам.
— И ты понял их?
Цзиньчан пожал плечами.
— Я только догадываюсь о них. Но могу и ошибаться. Но, так или иначе, я хочу попросить тебя кое о чем братец…
— И о чем же?
— Не предавай меня. Никогда. Я — человек довольно исковерканный и перекошенный, но быть верным умею. Я тоже буду верен и честен с тобой.
Юань почувствовал, как по всему телу прошла странная волна дрожи. Его точно заморозило. Он не ожидал такого, тем более от Цзиньчана. Верность — клей, который скрепляет отношения, не давая им рассыпаться под натиском времени и обстоятельств. Это когда ты уверен, что друг прикроет твою спину, даже если весь мир против тебя, когда друг готов пожертвовать своими интересами ради твоего блага и радуется твоим успехам больше, чем своим собственным. Но почему Цзиньчан выбрал его?
— А зачем тебе дружба наивного глупца, вроде меня? — Юань вздохнул.
Цзиньчан не затруднился.
— Ты забываешь, что мы родились под одними звёздами. И мы люди одной крови. Если бы не мои братцы да папаша, я, наверное, был бы твоей копией. А тебя, столкнись ты с ними, точно также перекосило бы. Ну а наивность, как я замечал, похожа на абрикосовый цвет по весне. Облетает при первом ветре.
Юань пожал плечами. Нельзя сказать, что он не верил Золотой Цикаде: тот уже не раз доказывал, что умеет держать слово и на него можно положиться. Готов ли был он, Юань, безоговорочно поверить Цзиньчану? Они, разумеется, во многом разнились, но уже то, что ему, бездомному нищему, предложили дружбу и верность, радовало, давало хоть какую-то опору в его теперь да то совсем уж неприкаянной жизни.
Юань кивнул.
— Хорошо.
Цзиньчан некоторое время молчал, опустив голову. Когда он поднял её, Юань с изумлением заметил слезу на ресницах Золотой Цикады. Однако заговорил тот спокойно и размеренно.
— До экзамена ещё день. Приведи в порядок оружие. Я запишу нас для участия в испытаниях. И помни: мы не должны привлекать внимание. Умаляй собственные достоинства, проявляй невежество и слабость, покажи страх и растерянность. Обнаружить себя можно лишь там, где на карте стоит всё.
— Стратагема «Прикинься безумным, сохраняя рассудок»?
— Да. К тому же, я ведь могу оказаться и неправ. А проиграть легче и проще тогда, когда ты внешне ни на что не притязал.
— А что разрешается брать с собой?
— Оружие и еду. Но, насколько я знаю от Чжао, никого перед входом не обыскивали. Испытание надо пройти за пять страж. Завтра в полдень мы войдем, вечером на закате должны выйти. Надо показать свои навыки в обращении с мечом, благородство и образованность. Но брат Чжао Наньцы не дошёл до последнего испытания, он на первом срезался.
— Ясно.
Наутро Цзиньчан записался на испытание и вернулся в общежитие подлинно удивлённый.
— Представь себе, на испытание к Ван Шанси записались только мы. И служка на меня посмотрел, как на сумасшедшего. В прошлом году было около тридцати человек. Два года назад около ста. Теперь ни одного.
Юань не удивился.
— Если из тридцати пришедших половина погибла, так чему удивляться?
В час Лошади они вышли их общежития. На площади, словно крылья драконов, развевались знамена, били барабаны. В этот день праздник науки затмевал даже блеск солнца и императорских одежд, и каждый кандидат, с сердцем, полным решимости, стремился вперед, ведомый жаждой признания. Сюй Хэйцзи, директор академии, стоя в центре возвышения, предназначенного для педагогов, восторженно витийствовал.
— Система государственных экзаменов в нашей Академии — это не просто ступень карьеры, но врата в бессмертие. Это горн, где отсекается руда посредственности, оставляя лишь искрящиеся самородки таланта. Мечи скрестятся сегодня в битвах сильнейших, а кисти проявят гениев!
Цзиньчан поморщился. О, небо! Сколько пафоса!
Однако Линь Цзинсун, декан факультета словесности, переплюнул коллегу.
— Наша академия — это кузница, где оттачиваются клинки умов, где закаляется сталь характера, где из груды необработанных алмазов рождаются бриллианты, способные осветить мир своим сиянием. Это место, где рождаются легенды, это шанс стать учеником мудреца, одним из тысячи. Только те, кто горят огнем познания, кто видят в учении не бремя, а крылья для полета, смогут преодолеть этот тернистый путь. Дни их будут наполнены усердными занятиями, ночи — пылкими дискуссиями! Здесь, в святилище знаний, рождаются новые идеи, которые, подобно шелковым нитям, сплетаются в ткань будущего. Каждый свиток, каждая строка — это ступень на пути к просветлению, к пониманию Дао!
Цзиньчан только закрыл ладонью глаза и уныло покачал головой. Он явно не любил цветистую риторику.
Ван Шанси, по счастью, обошёлся без длинных речей, лишь посетовал, на падение боевых искусств, проронив, что «подобно осенним листьям, оторвавшимся от древа жизни, от искусства меча ныне отлетели благородство, мудрость и самоотверженность». Потом он поинтересовался.
— Кто здесь Фэн Цзиньчэн и Юань Байфу?
Цзиньчан и Юань, услышав свои имена, вышли вперёд и невольно оказались в центре всеобщего внимания. Толпа зашевелилась, послышались насмешливые возгласы.
— Это вы записались на испытания ко мне? — в голосе Ван Шанси проступил нескрываемый сарказм. Он молча оглядывал субтильных юнцов, стоящих перед ним. — Да, воистину, пришли времена вырождения.
— Я думаю, Ван, надо было выбрать кого-то из прошлогодних, я же говорил, что год от года выбор будет всё хуже, — ухмыльнулся Сюй Хэйцы. — Что до этих двух кузнечиков… Гэ Чжэнь, убери их отсюда. Таким ничтожествам нечего делать в академии.
Гэ Чжэнь, охранник огромного роста с торсом бога войны Гуань-ди, двинулся к кандидатам в ученики Ван Шанси. Толпа зашепталась и зашевелилась, предвкушая наслаждение зрелищем. Но, к несчастью, люди крупного сложения редко подвижны и легки, и движения Гэ Чжэня тоже были размеренны и неторопливы. Он вынул меч, и, подойдя почти вплотную к Юаню, попытался схватить его и Цзиньчана одной рукой, но неожиданно согнулся пополам.
В воздухе молнией метнулся локоть Бяньфу, ударивший гиганта в висок, он начал оседать, а Цзиньчан, чьи движения стали столь стремительны, что казались обманом зрения, молниеносно оказавшись на его загривке, приставил к его горлу лезвие меча, которое сам ухватил за рукоять и клинок. Одного движения
