Читаем без скачивания Баоцан Золотой Цикады - Ольга Михайлова

…Странно, но ему показалось, или шарик потеплел в руке? Потом он заметил, что тот словно наполнился изнутри белым дымом и потяжелел. В голове Юаня внезапно проступили и потекли совсем другие мысли. События последних дней словно перевернулись.

Раньше он, сам воин, в чём-то понимал воинов, братьев Фэн. Но разве эти люди — не откровенные негодяи? Один из-за чужой семейной реликвии готов был на убийство невинных и поджог, остальные невозмутимо обложили его самого, как загнанного зверя, и получи они желаемое, просто прирезали бы его за ненадобностью.

Золотая Цикада, нападая на Цзиньцао, рисковал жизнью: промахнись он на фэнь, ему бы несдобровать. И этот слабак и ничтожество не только спас ему жизнь, но и позаботился убрать следы побоища! Спрятал все концы в воду, избавив от мести! Впрочем, что за ерунда?

Какой слабак? Он же взваливал туши братьев на тележку одним рывком, даже не напрягаясь! И убил тигра на горной тропе, значит, как минимум, владеет мечом, арбалетом или луком. Он смог юркой ящерицей проследить за братьями так, что те, бывалые охотники, даже не заметили его!

Какое ничтожество? Он умён и образован, раз смог поступить в столичную школу, знает чужие языки и буддийские дхарани, и с ходу определил минерал в шкатулке! Да, у него необычное мышление и странные поступки, но если с детства жить с такими, как братья Фэн, и не таким станешь…

Юань огляделся в пещере. Тут всё было устроено с умом и охотничьи опытом. Огромное полено, прислоненное к стене, медленно прогорая, не давало огню потухнуть, еда была в закрытом медном чане, спрятанная о зверей, ложе, ловко выбитое в скальной породе в глубине грота, было удобным, в глиняную чашу мерно стекала вода с источенного нароста. Этот человек умел выживать…

Однако, что теперь делать? Если Цзиньчан прав, и ему, Бяньфу, удастся избежать преследования, то Золотая Цикада прав и в другом: лучше всего действительно направиться в столицу. Там больше возможностей хоть как-то пристроиться. Золотая Цикада издевательски намекнул, что он — наивный неопытный глупец, не знающий жизни. Юань вздохнул. Он и тут не так уж и неправ. Что он умел и что знал? Он мог стать охранником, стражником в городской гвардии, или пойти в армию. Он владел оружием и … больше ничем. Ну и куда тогда деваться?

В любом случае, решил он, надо воспользоваться тем, что послало ему Небо: возможностью безнаказанно уйти отсюда. А для этого нужно подняться на ноги. Быстро поправиться и прийти в себя!

…На следующую ночь, в начавшееся полнолуние, появился Цзиньчан. Он был мрачен и насуплен. Коротко спросил о его здоровье. Юань ответил, что раны затянулись, ему куда лучше.

— Что-то случилось? — спросил он, заметив угрюмость пришедшего.

Золотая Цикада с досадой передернул плечами.

— Ничего, кроме предвиденного. Вернулся отец, узнал о гибели Цзиньжо, расстроился. Приступили к похоронам, а тут люди отца на волчьих тропах нашли одежду братьев. Я завернул в неё свинину, и волки растерзали халаты в хлам. Папаша слёг, рыдал, как баба. Даже мне стало не по себе. По счастью, отец сумел быстро заглушить мой сентиментальный порыв, завизжав, что Небо отняло у него всё лучшее, оставив ему лишь ничтожного последыша. Этого хватило, чтобы привести меня в чувство.

— Как можно сказать такое о сыне? Отец не любит тебя?

— Что толку это обсуждать? Он любил старших сыновей и потакал им во всем. Он видел, что братцы превратили моё детство в преисподнюю, в сравнении с которым царство Яньвана могло показаться Небом. Их жестокость обрекла меня на ночи страха и отчаяния, каждый их взгляд был ударом плетью, каждое слово — градом унижений, словно я был тенью, недостойной стоять рядом с ними, сынами войны! Отец же смотрел на их забавы с улыбкой, даже советовал им отрабатывать на мне удары.

Юань закусил губу и молчал. Да, он всё понял правильно. Золотая цикада лениво продолжал.

— Нет, я не жалуюсь. Мое кунфу сегодня куда лучше того, что было у них: они только и умели, что махать мечом, а я цикадой могу слиться с деревом, обезьяной забраться по отвесной скале, змеёй ужалить исподтишка и ночным призраком раствориться в тумане. Если разобраться, всему этому я обязал им. Просто горько немного… — Цзиньчан потряс головой, точно пытаясь отогнать дурные мысли. Потом вынул из рукава «Глаз Будды» — А этот шарик оказался ещё опаснее, чем я думал. Он чернеет в руке и помогает видеть то, что и видеть-то не стоит.

— Чернеет? — удивился Юань. — А этот побелел, точнее, стал мутноватым и белёсым, точно дымом наполнился.

Золотая Цикада бросил на него удивлённый взгляд.

— Белым дымом? А ну-ка покажи.

Юань протянул ему камень. Цзиньчан повертел его в руке, потом замер, сжимая шарики в ладонях, превратившись в медитирующего Будду и точно окаменев. Юань воспользовался этим временем, чтобы переодеться в принесенную Цзиньчаном одежду. Вечером он выбрался из пещеры к реке, выкупался, с радостью заметив, что раны почти затянулись, и теперь с удовольствием ощутил прикосновение к телу свежевыстиранной ткани. От неё пахло домом, тёплым очагом, заботливыми руками женщины…

Цзиньчан, наконец, оттаял и поднялся.

— Да, я глупец. Когда смотришь на мир одним глазом, картинка всегда будет немного перекошенной и неполной. Эти камни сложнее, чем я думал, — он сложил их в шкатулку и захлопнул крышку. — На рассвете выдвинемся в Чанъань. За день доберемся, к вечеру будем в городе.

— К вечеру? Тут же двести ли!

— Ну да, и что?

— Но у нас нет лошадей!

— Почему нет? — удивился Цзиньчан. — Есть, и один жеребец, по-моему, ваш. Он пасся в урочище Синих трав. Видимо, перемахнул через стену во время пожара. Я подрезал ему обгоревший хвост и привёл на постоялый двор моего приятеля Лу Хуана, на выезде из города. На нём и поедешь.

Юань тяжело вздохнул. Неужели его Сяолун жив? Из их шести лошадей только он мог прыгнуть на половину чжана.[1] Стена была выше, но испуганное животное могло и перескочить ограду: ведь загнанная в угол кошка превращается в тигра, и курица становится коршуном…

Но как ни странно, отъезд дался Юаню легче, чем он ожидал. Раньше ему казалось, что он просто не может оставить эти места, где родился и вырос, где оставались родные могилы, но теперь покидал их почти без сожалений. Близких похоронят на крохотном фамильном кладбище уже без него. Когда-нибудь он, может быть, и вернётся на дорогие могилы, но пока об этом надо забыть. Цзиньчан прав: