Читаем без скачивания Кошка дождя - Алла Лескова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Молодой человек, вы хорошо работаете и все у вас будет хорошо, но мне нравится старый телевизор, на нем может лежать моя кошка и стоять ваза с цветами, а на новом не может, и это для меня важнее цифрового телевидения, которое от этого лучше не станет и хуже тоже. До свидания.
– До новых встреч, мы вам перезвоним вечером, а вы подумайте…
Я предупредила сына, что будет перезванивать юноша про Интернет и цифру.
Сын сказал:
– Достали.
Я сказала:
– Достали.
И мы одновременно посмотрели на кошку Мусю.
Она лежала на старом телевизоре, и от радости, что мы ее не променяли на какую-то цифру, скинула хвост на экран и стала им ритмично постукивать. Перекрыла пушистым рыжим хвостом экран, и я перестала видеть красивую ведущую РБК, которая привычно и буднично сообщала об убитых и раненых… Нельзя красивым женщинам рассказывать одинаковым голосом о котировках на биржах и о войне.
Ни в старом телевизоре, ни в цифровом.
Павлин
Или, например, та семья в азербайджанском кафе, где я 0,5 армянского коньяка выпила.
Пришли на семейный ужин. Вышли в свет. Муж в новом костюме, руки в карманах, походка…
О, это особая походка!
Походка человека, у которого не было ни гроша, да вдруг алтын.
Хозяин мира сразу. Нет, вселенной. Галактики, чего уж там.
Прическа у хозяина… Сказать странная – смалодушничать.
Прическа то ли запорожского казака, который до сих пор носит в кармане письмо турецкому султану, то ли песняра, то ли просто я от моды отстала. Затылок весь в выбритых бороздках с хвостиками на самом краю, спереди вообще… Не знаю даже, как описать. Везде хохолки, как у павлина.
Во! Вылитый павлин.
И походка, и поворот шеи, и новые скрипящие туфли, и руки в карманах… В которых деньги появились.
С ним жена и дочка.
Жена молодая, не больше тридцати пяти. В нелепом вечернем платье, как на «Оскаре» у актрис, в синем и открытом везде. Ноги от шейки бедра голые. Грудь тоже не в чадре. Для азербайджанского кафе самое то.
Лицо у женщины такое, как будто пьет много лет, с детства. Или плачет много лет.
Несчастливое, заплаканное или спитое лицо, когда-то красивое…
И вечернее синее нелепое платье.
Вышли семьей в свет…
С ними дочка, светловолосая, простоволосая, лет двенадцати. Пришла с мамой и папой поужинать в кафе, вкуснятины поесть. Стол весь в яствах. Гуляем.
Тут папа-павлин на маму в синем платье орать начал.
Сначала покрикивал, а потом заорал.
Девочка, дочка, опустила глаза и стала грызть ногти. Перестала есть, отвернулась. Думаю, плакала.
Мама в синем закурила, стряхивая пепел на стол, руки трясутся… Потом пить стала.
Только пьет, не ест вообще.
И вдруг встает и на середину зала, танцевать. Одна.
Танцует очень красиво, хотя видно, что пьяная. Как будто никого вокруг нет. Танцует себе и танцует, красиво очень.
Я на дочку смотрю, она еще ниже голову опустила, плачет молча, стыдно ей… Потом павлин-папа медленной походкой к жене танцующей приближаться начал. Схватил ее грубо под ягодицы, прижался, и теперь они вдвоем танцуют. Дочка исподлобья смотрит на них, украдкой, дышит тяжело, злится.
Потом павлин с женой ругаться начал, что-то ей говорить во время танца, она его оттолкнула, совсем пьяная, качаясь, к моему столу пошла.
Подошла и говорит:
– Давайте потанцуем, а? Я танцевать хочу… пошли…
– Нет, я не танцую, – говорю. И посмотрела на нее вблизи. Очень красивая была когда-то. Сейчас больно смотреть. И это платье вечернее дурацкое, праздника ей хотелось…
– Извините, – сказала, пошла к своему столу, схватила сумку и, не глядя на дочь и мужа, быстро стала уходить. К выходу пошла.
Дочка вскочила, побежала за мамой, так вдвоем и ушли… А павлин остался. Стал вкусную еду есть. Не пропадать же добру.
Как все
На меня наорала районный врач-онколог, которая в прошлый раз была очень любезна.
Не знаю, что случилось у нее, кто обидел или рассердил, но не я, это точно. Ее нервозность на грани истерики, ее крики достигали меня и ударялись об вату, которая внутри и снаружи у меня уже почти два месяца…
Ничто не может потревожить меня, ничьи крики и оскорбления, я в другом измерении.
Но когда доктор порвала на мелкие кусочки мой талончик и швырнула в мусорную корзину, я сказала: «Как вам не стыдно?»
Я сказала: «Как вам не стыдно?»
И вдруг услышала себя со стороны. И поняла, что давно это не произносила и ни от кого не слышала, нигде – ни в фильмах, ни в передачах, ни в общении, ни в сети…
Какие старые слова, а как кружится голова.
КАК. ВАМ. НЕ СТЫДНО. Архаизм.
Доктор вдруг замолчала, как от удара по щеке, хотя я спросила это тихо, я вообще тихо разговариваю. И стала опять спокойна и любезна, расстались мы хорошо.
Я пошла все же поправить настроение, в парикмахерскую пошла.
Там не было моей Кати, а была другая девушка. Я села к ней, как во сне. Она спросила:
– Когда вы стриглись?
– Где-то месяца полтора, не помню, – ответила я.
– Если полтора, то полтора сантиметра буду убирать, – сказала она и затянула у меня на шее белую удавку. Я ее ослабила и сказала:
– Каскад. Сделайте каскад.
– Каскад??? Каскад – это фонтан же! Вы хотите на голове фонтан?
– Я хочу стрижку. Фонтан не хочу. Это стрижка так называется…
– Но у вас не каскад! Каскад – это фонтан! Вы фонтан видели когда-нибудь? – И показывает руками фонтан.
Дурдом какой-то, а не день, подумала я, а девушке сказала:
– Делайте фонтан, хорошо. Только стригите уже…
Я прикрыла глаза и открыла только тогда, когда меня ошпарил горячий воздух фена.
– Я вам веселенько делаю. Чтобы весело было. Посмотрите, как весело, все во все стороны, каскадом, как настоящий фонтан.
– Только подсветку не делайте, а так весело. Ухохочешься.
В общем, люди все сегодня мне странные попадались, как подводные лодки. В одном отсеке – одно, в другом – другое, и хорошее, и смешное, и сволочное…
Люди как люди.
А иначе зачем
Вот и закончилась, наконец, первая из пяти недель.
Впереди два дня отдыха и абсолютного счастья.
Отдыха от ежедневного спускания в ад.
Где какие-то невидимые лучи что-то с тобой делают, надеюсь, хорошее, конечно же, хорошее.
Где даже врач-радиолог какой-то инфернальный, со странным взглядом и дьявольской насмешкой в глазах.
Где очередь стала родной, и утром все говорят друг другу ЗДРАВСТВУЙТЕ, и слово это наполнено здесь особым смыслом.
А потом говорят ДО СВИДАНИЯ, и это тоже осмысленное прощание, полное надежды.
Где угасающим детям изо всех сил улыбаются мама и папа, а потом папа несет ребенка на руках туда, а мама остается ждать, и улыбка стекает по ней, как воск по тающей свече…
Где столько сцен любви и преданности друг другу, так много потрясающих сцен! Такой любви и такой преданности, в чистом ее виде, без всяких примесей.
И не важна для любви этой уже внешность мужа, жены, матери, отца, какая там уже внешность… А важно только, чтобы – жили. Жил чтобы. И чтобы жила.
Потому что надо, чтобы было, кого любить.
А иначе – зачем?
Это было забавно…
Вчера я написала о любви.
Мне говорят, что я все время пишу о любви, даже если о смерти.
Я написала вчера, какие я вижу потрясающие сцены любви и преданности в очереди на сеансы лучевой терапии.
Когда уже все мелкое и суетное ушло в одночасье на какой-то забытый план, и остается только любовь в чистом ее, первозданном виде.
После этого одна женщина написала мне, что когда-то ее от смерти спас муж. Она проходила в больнице тяжелейшую химиотерапию, стала некрасивой и без волос совсем…
Конец ознакомительного фрагмента.
