Читаем без скачивания Премьера убийства - Найо Марш

— Не надо устраивать душевный стриптиз перед самой премьерой, Перри, — недовольно бросил Пул.

— Ну извини меня, Адам, я напрасно все это выплеснул, — повторил Персифаль, и Мартина, пристально посмотрев в его сторону, вдруг разглядела сетку полускрытых густым слоем грима глубоких морщин на его лице, и решила, что мистер Персифаль далеко не так молод, как его герои…

Пул сказал:

— Знаете что, друзья, у нас в четверг будет премьера. А это дело и эти разговорчики тянутся уже больше месяца. И мне кажется, что все споры сейчас попросту лишены смысла.

— Именно это я и пыталась объяснить доктору, — заметила мисс Гамильтон.

— Кому? А, Джону? Я сегодня его видел издалека, он носился по театру… — заметил Пул. — Мне надо бы с ним перемолвиться словом. Да и с тобой, Перри, гоже не мешало бы обсудить кое-что… Я имею в виду ту сцену у окна во втором действии. Ты плохо, очень плохо уходишь со сцены за кулисы. Медлишь, топчешься… Тебе нужно там выставить Бена как бы на первый план, понимаешь? Это там самое важное.

— Господи боже! — скривился Персифаль. — Да я все прекрасно понимаю! Но это совсем другая, совершенно отдельная беда. Ты вообще-то обращал внимание, что делает Бен в этой сцене? А как быть с тем моментом, где он возится с моим носовым платком? Он же просто не отпускает меня! Не могу же я насильно оторвать от себя его руки и выйти?!

— Ну хорошо, если ты хочешь, я продумаю и скажу тебе, как тут надо поступить.

— Кстати сказать, Джон тоже беспокоится насчет этой сцены, — заметила мисс Гамильтон.

— Тогда ему следует поговорить со мной! — недовольно откликнулся Адам Пул.

— Ну ты же знаешь нашего Джона, разумные поступки для него — признак болезни…

— Мы-то все это понимаем! — Персифаль приподнял брови. — Меня только тревожит, что и публика начинает это понимать!

— На твоем месте, Перри, я бы не стал пускать шпильки в адрес нашего общего дела, — окоротил его Пул. — Резерфорд написал крепкую пьесу, и не хотелось бы, чтобы кто-то из нас потерял интерес к ней…

Персифаль покраснел и направился к двери.

— По-моему, я вам всем надоел, — сказал он. — Пойду-ка я лучше сфотографируюсь, как прилежный мальчик. Там как раз фотограф пришел.

По дороге он оглядел висевшее на вешалке сценическое платье мисс Гамильтон, провел по нему рукой и пробормотал:

— Восхитительно… Просто восхитительно… Если только позволительно выразить свое мнение актеру второго плана.

С этими словами он вышел.

— Дорогой мой, ты не слишком ли заносчив с Перри? — сказала мисс Гамильтон Адаму Пулу совсем другим тоном.

— Не думаю. Он ведет себя как последний осел. И к тому же он не способен был бы сыграть на месте Бена. Он рожден быть второразрядным актером.

— Он просто кажется таким.

— А если все пойдет так же, таким же станет и Бен.

— Ох, Адам, не пугай меня!

— Ладно. Ты одета, Элли? Пришел фотограф, надо работать.

— Мартина, подавай туфли! — распорядилась Элен. — Все, милый. Через две секунды я готова.

Мартина застегнула ей туфли, и мисс Гамильтон удалилась, шелестя широким подолом блестящего платья. Адам Пул обернулся к девушке и проронил:

— А вам теперь следует быть наготове, рядом со сценой. Возьмите-ка с собой грим, зеркало и все эти штучки и идите туда… Мисс Гамильтон может понадобиться подправить прическу.

Мартина собрала все вещи и уже собиралась уходить, но Адам Пул не трогался с места. Он смотрел в зеркало. Посмотрела туда и Мартина. В зеркале они отражались рядом — плечом к плечу.

— М-да, — протянул Адам, — удивительно, не правда ли? — и вышел.

На сцене Мартина впервые увидела всю компанию вместе. Оказалось, что в пьесе задействовано всего шесть актеров. И все они уже были знакомы Мартине. Сперва она видела всех их в картинных позах на фотографиях в фойе. Потом — в гримерной. Она уже дала им свои собственные краткие клички-амплуа — мисс Гамильтон у нее была Первая Дама, примадонна, Гая Гейнсфорд — Наивная Девушка, инженю, Дорси — Типаж, Перри Персифаль — Юноша. Кларк Беннингтон — увы, всего лишь Пьющий Актер… Только для Адама Пула она никак не могла подобрать прозвища, и на язык все время просилось гадкое слово «Хозяин», которое отдавало чем-то ветхозаветным…

К этой шестерке следовало добавить еще и автора — Джона Резерфорда, чья эксцентричность, кажется, превосходила все слухи о нем, — а также ряд прочих фигур: распорядителя сцены, помощника режиссера, рабочих сцены…

Актеры двигались нарочито уверенно, словно уже играя премьеру, а рядом со сценой стоял человек в балахоне. Тонкая длинная шея по-птичьи высовывалась из широкого ворота, делая своего обладателя похожим на страуса. Он, казалось, не принимал участия в действе, однако все то и дело на него посматривали. Все звали его Джейко. Человек-страус управлял перемещением юпитеров, командовал осветителями, расставлял актеров на сцене. Он же образовал из всех исполнителей некий полукруг, в середину которого вплыла очаровательная и блестящая мисс Гамильтон…

— Милый Адам, надеюсь, Джейко будет снимать без вспышки? — осведомилась она, не ослабляя улыбки. — Иначе на фото получится компания сельских идиотов с бессмысленными улыбками, а что касается меня, то я буду просто ведьмой наутро после сожжения…

— Если ты выдержишь не шелохнувшись три секунды, вспышки не понадобится, — сказал Адам Пул.

— Я выдержу что угодно! Особенно если ты мне немного поможешь…

— Ну давай попробуем. — Пул направился к ней. — Вспомни сцену из конца второго акта.

Джейко тут же подошел сзади к Элен и быстрым движением оправил ей оборки на платье. Она без всякого выражения, не поворачивая головы, заметила в воздух:

— Мне бывает просто неловко, до какой степени Джейко любит меня трогать…

Человек-страус усмехнулся и сошел со сцены.

— Итак, начали! — скомандовал Адам Пул, и члены труппы замерли в несколько неестественных позах, словно все они застыли в движении… Защелкала камера.

Мартина все утро пыталась разобраться в содержании пьесы, однако ей не удалось особенно преуспеть в этом. Актеры играли отрывочные куски, именно те мизансцены, которые Пул хотел получить на снимках. Но все же Мартина уяснила, что одна из мыслей пьесы состояла в некоем конфликте персонажей, которых играли Адам Пул и Кларк Беннингтон.

Съемка одной из сцен оказалась делом непростым. В ней Адам Пул и Гая Гейнсфорд стояли друг против друга, причем на лице у мисс Гейнсфорд должно было как бы отражаться выражение лица Пула. Движение руки, поворот плеча — все должно было быть зеркальным.

Вообще-то у Мартины сложилось впечатление, что Адам Пул — человек вспыльчивый, но с мисс Гейнсфорд он проявлял поистине ангельское терпение.

— Ничего, ничего, Гая, — говорил он. — Просто вы опять волнуетесь и потому скованы. Вовсе не надо стараться, чтобы у вас на лице была в точности та же гримаса, что и у меня. Не надо себя насиловать. У Джейко громадный опыт, он иногда делает чудеса… На самом деле вам нужно только вообразить, что вы — это я. Только на минутку… Видите ли, в этот момент вы, дитя мое, возражаете мне с яростью, но зритель при этом должен видеть, что мы с вами, так сказать, плоть от плоти… А о щелканье камеры не думайте — на самом спектакле никаких фотографов не будет, так что не стоит из-за этого нервничать… Ну, давайте еще разок. Вставайте и идите прямо на меня.

Мисс Гейнсфорд, сидевшая за письменным столом, подняла на него глаза и прошептала страдальчески, явно переигрывая:

— Так вам не нравится ваше отражение?

Мисс Гамильтон непроизвольно прыснула.

— Потише, Элен! — коротко одернул ее Пул, в ответ на что та со смешком извинилась.

Гая Гейнсфорд дрожащим голосом продолжила свою реплику:

— Но это вы, вы сами и есть, и вам некуда скрыться от этой правды!

Она сделала вялый жест рукой, но Пул сказал:

— Поздно, очень поздно. Давайте попробуем заново.

Они проделали одно и то же еще несколько раз, атмосфера становилась все более напряженной. Джейко был вынужден то и дело подправлять мисс Гейнсфорд раскисший макияж, и Мартина заметила, как он украдкой промокнул с глаз Гаи слезы… И тут из темного зала донесся басовитый, торжественный голос:

— Приятно снять слезу тумана с прекрасных глаз звезды экрана!

Пул бросил в зал хмурый взгляд.

— Заткнись ради всего святого, Джон!

Но из зала снова донеслось:

— Уйми свои текучие глазенки, или я сам их просушу пеленкой!

Джейко закатился в истерическом хохоте, и его вывели в гримерную, чтобы успокоить рюмкой коньяку.

Затем последовало еще минут двадцать бесплодных попыток выдавить из Гаи Гейнсфорд ее реплику одновременно с выражением лица и жестом. За это время, судя по выражению лица, Адам Пул исчерпал запасы своего терпения на год вперед, и он махнул рукой: