Читаем без скачивания Драматические произведения. Мемуары - Пьер Бомарше

— Есть опасения, — сказал г-н Лажар (глядя мне в глаза), — что вы хотите воспользоваться предложениями, сделанными вам там, чтобы повысить здесь цену на оружие, установить выгодные для вас расценки!

— Сударь, — горячо ответил я, — если мне добросовестно помогут снять несправедливое эмбарго, наложенное голландцами (снабдив меня залогом, коего по праву требует поставщик), а даю честное слово, что в этом случае ни один покупщик, кроме Франции, для которой оружие мною предназначалось, не получит его, сколько бы мне ни предлагали. Я даю честное слово, что не повышу цену, предусмотренную при заключении первой сделки, хотя я могу немедленно взять за ружья по двенадцати с лишком флоринов золотом, вместо восьми, которые получу от вас в ассигнациях! Хотите, я напишу заявление, чтобы вы могли показать его на совместном заседании трех Комитетов? Я прошу только справедливости, пусть меня избавят от нестерпимой неясности, которая терзает меня на протяжении трех месяцев, относительно возможной стоимости ассигнаций в неопределенный момент; мне нередко даже приходило в голову, когда я сталкивался с аполитичным, непатриотическим, несправедливым поведением бывших министров, что они хотят затянуть дело до того времени, когда можно будет, воспользовавшись непомерным падением курса ассигнаций, сделать мне деловое предложение, потребовав от меня срочной поставки; я достаточно повидал на своем веку, чтобы опасаться такого достойного приема. И все это только потому, что мне не удалось преодолеть робость г-на де Грава и добиться справедливого соглашения во флоринах, которое шло вразрез с обычаями высокомерных канцелярий военного ведомства; у них меж тем есть тысячи возможностей покрыть свои убытки, тогда как я не ищу воспользоваться ни одной из них!

— Но кто нам даст гарантию, — сказал один из министров, — что, устав от трудностей, задерживающих это оружие в Зеландии, вы не продадите его другим, хотя и дали нам слово? Ибо, в конце концов, вы ведь негоциант и ведете крупные дела только для того, чтобы заработать много денег?

— Я понимаю ваше возражение, сударь; вы могли бы быть несколько любезней, но, как бы там ни было, я избавлю вас от всякого беспокойства по этому поводу. Если вы хотите быть уверены, что я не соблазнюсь никаким иным предложением, согласитесь на немедленную передачу мной права владения и вручения оружия в Тервере тому, кого вы сочтете для этого подходящим: вещь станет вашей, и вы одни будете вправе ею распоряжаться. Можете ли вы от меня требовать большего? Благоволите распорядиться, господа. Для того чтобы обелить мой патриотизм от подозрений, на него обрушенных, нет ничего, ничего, на что я не был бы готов!

По удивленным лицам министров я понял, что они были соответственно подготовлены.

— Как! Господин Бомарше, вы говорите серьезно? Как! Если мы поймаем вас на слове, у вас достанет мужества не пойти на попятный?

— Мужества, господа? Да я делаю это заявление и предложение по собственному желанию.

— Хорошо, — сказал мне г-н Лажар, — изложите нам все это письменно: мы серьезно проконсультируемся на совместном заседании трех Комитетов.

На следующий день, 9 июля, министры получили от меня ясное резюме. Вот оно:

«Бомарше

господам Лажару и Шамбонасу, военному министру и министру иностранных дел.

9 июля 1792 года.

Господа!

Вам известно, что любое дело следует упростить, чтобы в нем разобраться. Позвольте мне напомнить вам основные предложения, выдвинутые мною на вчерашнем совещании и как будто одобренные вами. — Как негоциант, сказал я, я ни в какой мере не нуждаюсь в том, чтобы французское правительство взяло на себя мои обязательства в деле с голландскими ружьями, если я разорву мое с ним соглашение (избави бог!). У вас в руках, господа, доказательство того, что я могу гораздо быстрее и проще покончить с этим делом к своей выгоде, буде ограничусь торговым к нему подходом, поскольку мне все время предлагают (со всяческими посулами и даже угрозами) немедленно расплатиться со мной за шестьдесят тысяч ружей, купленных мною в Голландии, в золотых дукатах, по расценке, обеспечивающей мне прибыль, которую я сочту нужным обусловить: об этом вам пишет ваш посол.

Я обсуждал, следовательно, этот вопрос с господами Лажаром и Шамбонасом отнюдь не как купец, не как спекулянт, а как французский патриот, думающий прежде всего о благе отечества, ставящий это благо превыше собственной выгоды. Окажите мне справедливость не забывать об этом.

Я предложил вам, господа, взять на себя мои обязательства, приняв от меня всю партию оружия в Тервере, поскольку в связи с внезапным объявлением войны у меня возникли непреодолимые препятствия для доставки ружей во Францию и поскольку французское министерство располагает средствами, у меня отсутствующими, чтобы добиться отмены несправедливого голландского эмбарго и доставить эти ружья в Дюнкерк. Я дал вам понять, господа, что вы прежде всего заинтересованы в том, чтобы помешать нашим врагам завладеть этим оружием силою, как мне сейчас угрожают, поскольку голландцы не рискнут посмотреть сквозь пальцы на акт, враждебный французскому правительству, тогда как акту, направленному против частного лица, они могут попустительствовать.

Объясняя вам все это, господа, я только повторял то, что двадцать раз говорил министрам, вашим предшественникам.

Не имея возможности доставить в Гавр груз оружия, задержанный в Зеландии в нарушение справедливости и международного права, я ставлю перед вами вопрос следующим образом:

Когда министерство торопило меня с покупкой этих ружей, необходимых Франции, меня не остановили денежные жертвы; вот уже три месяца как эти ружья у меня на складе, но на складе в Зеландии; и вам известно, что австрийское правительство обязало голландское воспрепятствовать их вывозу, не имея на это никакого благовидного предлога, единственно по праву силы, позволяющему безнаказанно совершать несправедливость по отношению к частному лицу. Таким образом, эти ружья находятся в Тервере. Они предназначены вам. И вот к чему сводится дилемма:

Нуждается ли Франция в этих ружьях? И, главное, заинтересованы ли вы в том, чтобы они не попали в руки наших врагов, которые добиваются их любой ценой, что удвоило бы нашу потерю? Тогда примите их от меня в Тервере, а не в Гавре, куда я не могу их доставить. Такова единственная поправка к нашему соглашению, которую я предлагаю; ибо я отнюдь не говорю вам: «Господа, расторгнем договор об этом оружии, заключенный между де Гравом и мною»; напротив, я предлагаю вам ускорить его выполнение и, чтобы убедить вас в том, что это возможно, предлагаю вам осуществить приемку оружия и порту, где оно все еще находится. В этом случае вы будете действовать как держава по отношению к державе и быстро добьетесь своего, потому что к вам отнесутся с уважением, тогда как мною пренебрегают.

Вы не желаете немедленно вступить во владение этим оружием, хотя, вероятно, это единственное средство помешать тому, чтобы его захватили силой, ежели я буду упорствовать в своем нежелании продать ружья на сторону? Тогда (я говорю это с величайшим сожалением) объявите мне, господа, что вы более не нуждаетесь в оружии, что вы отказываетесь вступить во владение им, если поставка должна быть произведена в Тервере, и предоставляете мне право избавиться от него с наименьшими потерями и риском для меня.

Вынужденный отступить перед силой обстоятельств, я выложу на стол Национального собрания все купчие и письма, все обстоятельные доказательства моих патриотических усилий добыть оружие для Франции. И тогда я, с глубоким прискорбием, но будучи избавлен от необходимости продолжать далее тщетные попытки оказать эту услугу моей отчизне, меж тем как ни один орган власти мне не содействует, а мои собственные капиталы недосягаемы, связаны, заморожены с неисчислимыми потерями для меня, — я тогда напишу в Голландию: «Уступите эти несчастные ружья на условиях, которые вам предлагают, это лучше, чем если они будут отняты силой, и нам, после всего сделанного, останется рассчитывать только на нескончаемый процесс против моего поставщика и Государства, по иску в насильственном изъятии, с одной стороны, и непоставке, с другой, из которого мне никогда не выпутаться».

Не думайте, господа, что фиктивная передача вам оружия может вывести меня из затруднительного положения, в котором я нахожусь! Напротив, я таким образом пропущу время, когда могу еще изъять капиталы, так давно вложенные мною в это патриотическое предприятие. Она лишит меня последней возможности обменять на дукаты это оружие, в котором ваши враги нуждаются не менее вас, которого они не перестают добиваться, оскорбляясь моим неизменным отказом.