Читаем без скачивания Драматические произведения. Мемуары - Пьер Бомарше

В качестве лица, которое может принять оружие в Тервере, был предложен г-н де Мольд, как генерал-майор, опытный в такого рода делах, — на него уже столько раз возлагалась закупка оружия! Я принял предложение с удовольствием, хотя знал его только понаслышке, как человека сведущего.

Что касается вопроса о торгово-промышленном проценте на мой замороженный капитал, то он, как мне сказали, долго обсуждался в комитетах.

— Поскольку вы отказались говорить на эту тему и положились на их решение, вам предлагают, — сказал мне один из министров, — пятнадцать процентов; отвечайте напрямик: вы согласны?

— Господа, — сказал я им, — если это возмещение за мои денежные жертвы Франции, поскольку я отдаю вам мои ружья по первоначальной цене, хотя я и мог бы получить за них гораздо больше, то я на это не согласен, потому что предлагаемое возмещение никак не соразмеряется с жертвой, а также потому, что я не беру платы за поступок, совершенный по повелению гражданского чувства. Если же это торговый процент на мои деньги, удерживаемые вами вопреки моему желанию и по непонятным для меня причинам, то вы куда больше меня обяжете, если заплатите сразу по получении оружия и сбережете ваши проценты, которые для меня чистое разорение. Для дела нужны капиталы, проценты годятся одним бездельникам. Что касается расчета со мной только по окончании войны, то я и на это не могу согласиться, если вы не вернете мне часть денег и не дадите тем самым возможность продолжить главное дело, начатое мною помимо собственной воли. А лучше всего было бы, чтобы со мной просто расплатились без всяких процентов, предлагаемых вами в качестве возмещения убытков: ибо ни один заем из сделанных мною ради этого несчастного дела не обошелся мне, если учесть все расходы, в процент, до такой степени ничтожный, как предлагаемый вами за удержание моих денег на неограниченное время. Размер этой потери не поддается исчислению; спросите все купеческое сословие.

Господин Вошель из артиллерийского управления, который был докладчиком по делу, взял слово и сказал, что, если я соглашусь принять проценты, предлагаемые мне взамен задерживаемого капитала, то мне выплатят сто тысяч флоринов наличными в счет стоимости оружия, при условии, что я приму поручения к оплате на разные сроки.

После недолгого спора я, к сожалению, вынужден был уступить. Бланки акта были заполнены, и мы разошлись с тем, что будут подготовлены четыре одинаковых его экземпляра: один — для военного ведомства, другой — для ведомства иностранных дел, третий — для архива трех объединенных комитетов, и четвертый — для меня.

На следующий вечер мы вновь собрались в здании военного министерства — министры, господа Вошель, де Лаог и я, — чтобы со всем покончить.

Таковы были, Лекуантр, обстоятельства этих переговоров. Сильно ли я повлиял на решение, шедшее вразрез со всем, чего я хотел, и оставлявшее за мной одно преимущество — возможность гордиться понесенными жертвами? И поистине, следует сказать напрямик, что если министры и были в чем-либо виноваты, то и три комитета были ничуть не более невинны.

Итак, после долгих прений договор был наконец заключен. Вы увидите, о граждане, к чему впоследствии прибегли, чтобы, нарушив все его статьи, поставить меня перед трудностями, которые превосходили все, что я претерпел прежде.

Договор был прочитан, и мы уже должны были его подписать, когда г-ну Вошелю (мне редко доводилось встречать человека, который умел бы так ловко вставлять палки в колеса) пришло в голову, что на случай, если моему нотариусу вдруг понадобится крупная сумма и ему, в свою очередь, придет в голову похитить деньги, положенные на хранение, необходимо обусловить, на кого падет ущерб, — на нацию или на меня.

Я почувствовал, что это возражение может повлечь за собой целый месяц бесполезных словопрений во вред делу. Я разрешил это затруднение, сказав г-ну Вошелю, что ущерб не падет ни на кого, поскольку у нотариуса будут помещены на хранение не флорины, которых у нас нет, и даже не ассигнации по курсу флорина, но обмененные векселя на определенную сумму, которые будут рассчитаны в присутствии министров по самому высокому курсу (как это делается по английским законам); затем они будут переписаны на мое имя и положены у нотариуса, который, как вы видите, будет лишен возможности злоупотребить ими; по истечении срока годности они будут обновляться с соблюдением тех же формальностей, и так вплоть до момента выплаты, как долго бы он ни оттягивался, когда будет произведен перерасчет с учетом падения или повышения курса. Как видите, я забегал вперед, предупреждая все возможные трудности.

Все сочли это разумным. Тогда г-н Вошель, видя, что его прижали к стенке, обратился к министрам:

— Придется сказать господину Бомарше истинную причину затруднений. Военное ведомство не располагает достаточными средствами, чтобы выпустить из своих рук такую огромную сумму задолго до ее выплаты.

— В силу какой же извращенной идеи, — ответил я молниеносно, — вы хотите, чтобы я оставил в ваших руках мои средства, обрекая их на бездействие и произвол злого умысла, если само французское правительство не считает себя достаточно богатым, чтобы рискнуть на это? Господа, это кладет всему конец. Позвольте мне уйти.

Я поднялся. Вошель остановил меня, говоря, что я неправильно истолковал его намерения; что никто не хотел вырвать у меня согласие силой, поскольку вопрос о помещении денег на хранение у моего нотариуса урегулирован с комитетами; но что после того, как я уже стольким благородно пожертвовал, мне не след рассматривать как жертву знак доверия к французскому правительству; никто не хочет меня обманывать; мне будут бесконечно обязаны; для того чтобы побудить меня решиться, они готовы, если я хочу, дать мне сейчас на ведение дела не сто тысяч флоринов, а двести, при условии, что я соглашусь получить векселя на срок, с датами по договоренности, что соответственно уменьшит торговый процент, который, кажется, меня раздражает. Голова моя горела! Я молча метался по кабинету министра, куда то и дело входили люди, — я тщетно искал разгадку. Я был в ужасном замешательстве.

Что это? Ловушка? Истинное положение вещей? Оба министра, которые, я должен отдать им справедливость, были тут совершенно ни при чем и которых новое препятствие поразило не меньше меня, заверили, что доложат обо всем в точности собранию комитетов и что комитеты воздадут мне честь, как достойному гражданину.

Господин Вошель, считая дело заметанным, хотя никто о том не обмолвился ни словом, унес акты, чтобы их переделать к завтрашнему дню и, убрав слова «деньги будут положены у моего нотариуса», вписать, что я получил двести тысяч флоринов вместо ста.

Что до меня, то я ушел в нестерпимом смятении. Я хотел писать министрам, умоляя их считать сделку несостоявшейся, прося их вернуть мне мое слово. Но ведь они вели себя так достойно! Мое непреоборимое отвращение могло быть повернуто против меня, превратно истолковано как намерение, взяв назад данное слово, предпочесть вражеское золото благу отчизны.

Наконец, так ничего и не решив, я пошел на следующий вечер к г-ну Лажару. Г-н Вошель прочел новый акт, каждый из нас сверил свой экземпляр. Я, как мертвец, выкопанный из могилы, взирал на г-на Вошеля, ожидая, пока все будет кончено. Докладчик дал акт на подпись министрам; настал мой черед; я колебался; меня торопили; я молча подписал. Г-н Вошель засунул один из четырех экземпляров в карман; я попросил ордера на получение денег; сев за стол, г-н Вошель внезапно вспомнил, что ему вручен протест некоего господина Провена и что, пока его арест не снят, ни один министр, — сказал он, — не может выдать мне денежный ордер.

— Но, сударь, — сказал я горячо, — вы заставили меня признать в акте, что я получил деньги наличными.

— Это ничего не меняет, — сказал он, — необходимо только составить дополнение к акту, в котором будет сказано, что, в связи с данным протестом, вы ничего не получите, пока он не будет снят.

— Господа, — сказал я, — этому Провену дважды было отказано. У него не может быть ко мне претензий, я никогда не имел с ним дела: он просто орудие, которым воспользовались за неимением другого, чтобы любым путем мне помешать. Он требует восемьдесят тысяч франков с моего брабантского поставщика, который пишет, что ничего ему не должен. Но при чем тут мое дело, имеющее столь важное значение и затрагивающее государство и меня? Удержите, если хотите, сто тысяч франков или сто пятьдесят тысяч; но не губите сами то, в чем вы жизненно заинтересованы, ставя нас всех в зависимость от этого человека; он ведь до вынесения окончательного приговора, которым ему будет отказано, может воспользоваться по закону тысячью и одной отсрочкой.