Читаем без скачивания Дерианур - море света - Ольга Елисеева

-- Но откуда вы знаете, что я буду царствовать? -- Робко проговорила Екатерина.

-- Это не секрет, -- вздохнул Алексей. -- Кто нас увидит, не по одному, а чтоб всех вместе, тот будет царствовать. Это ведь и твой народ, -- он обвел глазами серых. -- Помни о них.

Царевич хотел идти, но Екатерина удержала его возгласом.

-- Алексей Петрович, а правда...

-- Нет, не правда, -- оборвал ее он. -- Папенька меня не убивали. И я ему уже тогда все простил. Если б и эти могли простить, -- царевич бросил взгляд на своих прозрачных провожатых, -- давно бы все было хорошо...

Он канул в синеватое молоко сумерек. А Като откинулась на подушки кареты. Для сидевших с ней рядом дам она лишь ненадолго задремала.

На следующий день Екатерина исповедовалась, причастилась, и жутковатые картины перестали ее мучить.

Шарль де Бомон стоял у окна, глядя на заснеженный простор Невы. По белой, скованной льдом реке двигались телеги, топали пешеходы, у многочисленных прорубей толкались бабы с бельем. Никого не пугало, что зимний панцирь вот-вот треснет. В этом странном городе люди жили на воде, водой добывали себе пропитание и в воде же умирали.

Де Бомон вспомнил, как во время его первого приезда в Россию наблюдал крещение младенцев в ледяной купели. Мороз стоял, аж уши отваливались, на реке выдолбили огромную полынью, и священник макал туда одного за другим голых, красных от натужного плача новорожденных. Он был уже во хмелю и упускал иных под лед. Шарля тогда поразило, что родители, вместо горя, искренне радовались, будто их безгрешное дитя прямиком пойдет в рай.

Прожив в России пять лет, де Бомон уже ничему не удивлялся. Здесь любит тот, кто бьет крепче. Здесь чужие слезы -- вода. Здесь Петра считали антихристом и величайшим из государей, а его наследниками признавали людей, не имевших ни капли царской крови! Здесь верили, будто грозный реформатор, при жизни докучно пекшийся о каждом шаге своих подданных, мог не оставить завещания. Своего рода инструкции, как им, сирым, жить дальше.

Если такой документ когда-либо существовал, то он виделся Шарлю вовсе не тривиальным распоряжением: "после меня корону наденет тот-то..." -- а развернутой программой действий. Неким наставлением своим наследникам: "Я оставил незавершенные дела. Поступайте так-то и так-то, и вы добьетесь могущества".

Именно таков был стиль Петра. У резидента имелась возможность познакомиться с собственноручными бумагами императора. Зря он что ли долбил русский? В доме вице-канцлера Михаила Воронцова, куда Шарль первоначально прибыл, как библиотекарь, на чердаке и в подвале грудами лежали старые дипломатические документы. Они требовали разбора. Шарль напал на золотую жилу -- родник знаний о тайных договорах и планах империи.

Погрузившись в документы Петра, Екатерины и Анны, де Бомон обнаружил, что русские постоянно долбили в одни и те же точки. Когда с успехом, когда бестолково. Их планы мельчали, кругозор сужался, но цели оставались неизменны: Швеция, Польша, Крым. Крым, Белоруссия, Финляндия. Курляндия, Балтика, Черное море. Карты ложились то небрежно, то аккуратно, но выкладывали один и тот же пасьянс.

За время, проведенное над бесценным хламом в доме Воронцова, де Бомон стал экспертом в области государственных интересов России. Он мог написать целый трактат на тему "Дальнейшие завоевательные платы русских", но Версаль интересовался только, сумеет ли Шарль спровоцировать заключение договора между Парижем и Петербургом. Тот же факт, что, приглашая русских к войне, французы сами введут в Европу новых гуннов, не занимал никого.

Роясь в кипах старых дел, де Бомон кое-что копировал, а кое-что и умыкал для себя, составив немалое собрание, в котором рукописи Петра занимали важное место. Из всех елизаветинских царедворцев один Бестужев оказался настолько проницателен, что заподозрил Шарля в чем-то большем, чем тихая библиотечная служба. Старый лис попытался перехватить резидента. Пришлось бежать, оставив в Петербурге большую часть любовно собранного архива.

Теперь де Бомон рассчитывал разыскать свои бумаги и с их помощью, если не воссоздать утраченное завещание Петра Великого, то по крайней мере создать его заново. Это была работа не из легких, но в нее Шарль намеревался вложить весь свой талант и знания.

Вчера Надин сообщила, что секретный сундучок, в который ее любовник запер документы, перекочевал от Воронцова в дом фельдмаршала Шувалова. Это была неприятная новость, граф -- хитрый и хищный человек. Но де Бомон был благодарен женщине за помощь, могла бы не рисковать. Как видно, она твердо решила стать, если не его женой, то уж по крайней мере тенью. Иногда скользившей впереди хозяина. Не стоило этого позволять, но сейчас ее расторопность как будто пошла на пользу. Шевалье знал, где искать свой архив и намеревался посетить дом графа.

Глава 11. ВОЛЬНАЯ ГРАМОТА

Стучали колеса, лился теплый шоколад в чашку. Скрипела дверь. Синевато белел фарфоровый колокольчик на столе.

Екатерина лежала на диване, слушая, как падает снег. Иногда ей действительно казалось, что она это слышит. Руки были заведены за голову, ноги скрещены и закинуты за подлокотник. Валяться днем, тем более на диване, тем более с чашкой кофе на животе и французской газетой - страшный моветон. Верх желаний для любой дамы, в тайне бросившей вызов обществу. Но все же Като чего-то не хватало для полного душевного равновесия. Может быть, здесь, между пальцами. Чего именно, она не знала, и потому взяла карандаш и начала его покусывать.

Настроение было прекрасное. "С чего бы это? Тетя в гробу. Петр требует развода. Французы отказали в деньгах... Положение не позавидуешь". Но на сердце царили такая ясность и покой, словно все это: и наглухо замерзший простор Невы, и золотой Шпиль Петропавловки, и дробный стуку копыт под окном - только для нее и существует.

"А хорошо бы сейчас Брюсша пожаловала, -- улыбнулась Екатерина. Закрыть бы дверь на ключ, достать из шкафа две рюмочки апельсинового ликеру и поболтать... Какой мальчик меня сопровождал к Бретейлю! Все-таки у меня душа истинного коллекционера. - Като с сожалением вздохнула. - Знаю, что не мое и моим никогда не будет, а не отдать должного не могу. Какие руки, какие плечи, да весь постав! Как у статуи в Летнем саду. А волосы, нос, брови - вот где порода-то. Гри Гри хоть и хорош до безумия, но дворняга. Хватило же ума рекомендовать мне именно этого своего приятеля! Впрочем, я не в обиде. Там ума палата. Он нам нужен".

Като вспомнила, как Потемкин краснел и давился словами, сидя с ней в карете на обратном пути от французского посла. "Смешной мальчик". Ей захотелось его вдруг, как хочется яблока. А яблоки с мороза хороши, особенно с горячим шоколадом, когда зубы стынут до ломоты в твердой ледяной мякоти, а сок пузырится на губах. Попеременно то кусать, то тянуть густую горьковатую сладость, мягко обволакивавшую язык.