Читаем без скачивания История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2 - Луи Адольф Тьер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Произнеся эти слова, Наполеон тотчас отправил Груши в путь и, хотя был в нем вполне уверен, дал ему в сопровождение одного из своих самых доверенных адъютантов, генерала Корбино, предписав тому не покидать Груши, дабы подталкивать или сдерживать его при необходимости. В то же время он отправил на почтовых уже организованную Мутоном дивизию 6-го корпуса, как нельзя лучше подходившую для использования на Юге. Она состояла из полков, выступивших за Империю с наибольшим воодушевлением, – 7-го линейного (полка Лабедуайера), 20-го и 24-го (полков Лионского гарнизона) и 14-го полка, вышедшего навстречу Наполеону между Фонтенбло и Осером. Четырех полков было довольно для подавления мятежников Юга, а по выполнении этой несложной задачи им предстояло сделаться основой 7-го корпуса, предназначенного для охраны Альп.
Внимание Наполеона поглощали не только военные меры. Ему приходилось заниматься и внутренней политикой, ибо следовало объясниться по поводу уготованного Франции правления. Прием главных государственных чиновников он назначил на воскресенье 26 марта, но накануне пожелал совершить акт, который ясно обнаруживал его нынешние расположения.
Ни при каком режиме проявления общественного мнения не подавлялись с такой силой, как в его прошлое правление. В первые дни оно подавлялось всеобщим восхищением, никому не оставлявшим свободы суждения, а в последние дни император подавлял его посредством неумолимого надзора, не допускавшего выражения инакомыслия ни в газетах, ни в книгах. Но к концу правления Наполеону пришлось ощутить все неудобства подобного угнетающего общество режима. Главное, но не единственное неудобство состояло в таком росте недоверия, что словам правительства уже совершенно не верили, даже когда оно говорило правду. Что касается военных событий, то, к примеру, недоверие к французским властям перешло в доверие к врагу и публика, отказываясь верить нашим бюллетеням, стала слепо доверять бюллетеням неприятеля, еще более лживым, чем наши.
Жестокий опыт открыл Наполеону глаза по поводу свободы прессы. Он вернулся с Эльбы, где на протяжении целого года сталкивался в газетах с ужасающим разгулом страстей, и после такого испытания ему нечего было бояться, ибо, как он остроумно заметил, о нем уже нечего было сказать, тогда как еще многое осталось сказать о его противниках.
По-прежнему отдавая себе отчет в неприятных сторонах свободы прессы, Наполеон резко изменил мнение о ней благодаря двойному опыту государя и изгнанника. Но еще более он руководствовался веским мотивом – необходимостью во всем поступать противоположно Бурбонам. Ведь он не имел иного извинения тому, что пришел занять их место, рискуя навлечь на Францию ужасную войну, кроме того, что выкажет себя во всем их противоположностью. Так, они покусились на славу Франции, и теперь ее нужно было восстановить. Они потревожили интересы, порожденные Революцией, и поэтому следовало объявить их священными. Они дали свободу несмело, колеблясь, привнеся в нее множество ограничений; нужно было дать ее открыто и без оговорок, спокойно и уверенно, что бы из этого ни произошло. Хуже было бы позволить утверждать, что он действует как Бурбоны и не стоило труда ради избавления от них подвергать Францию новой революции и опасности войны со всей Европой. Цензура, в частности, представлялась Наполеону нарушением принципов хартии, поэтому он решил отменить ее простым декретом, обнародованным в «Мониторе». Он только углубил некоторые детали надзора за прессой, впоследствии освященные законом как благоразумные и необходимые, и потребовал, чтобы каждый публичный листок одобрял чиновник, отвечавший за его действие. Этого чиновника впоследствии стали именовать ответственным издателем. «Монитор» возвестил об отмене цензуры 25 марта.
Пожелав принять главных государственных лиц, Наполеон не имел в виду палаты. Он принял корпус министров (что придало им значимость, какой они прежде не имели), Государственный совет, Кассационный суд, Счетную палату и так далее. Камбасерес, взявший слово от лица министров, принял от их имени все обязательства, какие только были желательны со стороны носителей исполнительной власти. Обратившись с поздравлениями к монарху, которого Провидение, по его словам, призвало дважды, в первый раз для спасения Франции от анархии, а во второй – для спасения от контрреволюции, Камбасерес резюмировал принципы исполнительной власти следующим образом: «Ваше величество уже начертало министрам путь, которым они должны следовать; вы уже известили народы прокламациями о принципах, согласно которым должно осуществляться отныне управление Империей. Бурбоны обещали всё забыть и не сдержали слова. Ваше величество сдержит слово, забудет злоупотребления сторон и будет помнить только об услугах, оказанных родине. Сир, вы забудете и о том, что мы были повелителями мира, и будете воевать только ради отражения нападения. Вы захотите не произвола, а, напротив, уважения личности, уважения собственности, свободы выражения мысли, и мы будем счастливы помогать вам в исполнении этих пожеланий, которые будут стоить вам сладчайшей славы».
Ожидая гарантий от существующих институций, невозможно было требовать от правительства лучших слов. «Чувства, которые вы выражаете, я разделяю», – отвечал Наполеон, после чего дал аудиенцию Государственному совету. Этот орган предполагал установить принципы, в силу которых возобновлял правление Наполеон и возвращался к исполнению своих функций и Государственный совет, будто ничего не случилось в промежуток между апрелем 1814 и мартом 1815 года.
Вот какова была аргументация законодателей. В 1789 году Франция упразднила феодальную монархию и заменила ее представительной монархией, основанной на равенстве прав и справедливом вмешательстве граждан в управление государством. В 1790 году Бурбоны притворно подчинились новым принципам, провозглашенным нацией, но скрытым сопротивлением вскоре вызвали и заслужили свое падение, подтвержденное рядом общенациональных решений. В VIII и Х годах, после долгих и жестоких волнений, Франция поручила управление страной Наполеону Бонапарту, уже коронованному победой, и вновь вручила ему свои судьбы как Первому консулу и Императору. Народ дважды подтвердил голосованием делегирование своего суверенитета.
В 1814 году, когда державы коалиции, воспользовавшись временными неудачами, вторглись в нашу столицу, Сенат, обязанный защищать национальные интересы, их предал, упразднил Империю и призвал на трон Людовика-Станислава-Ксавье, чего делать не имел права. Однако с призванием Бурбона Сенат соединил условие – принятие до вступления на трон конституции, которая отчасти сохранит права нации.
Людовик XVIII не выполнил даже этого главного условия, ибо, вступив в Париж под защитой иностранных штыков, датировал свои акты девятнадцатым годом своего правления и тем самым объявил недействительными все предшествующие акты нации. Он дал народу несовершенную конституцию, усилив это несовершенство ее исполнением, унизил славу
