Читаем без скачивания Александр Невский - Сергей Мосияш

— Цыц! — стукнул в пол посохом Кирилл. — Как ты смеешь так дерзить мне! Я в твоей власти дня не был и в татарской не буду, я лишь богу слуга. Слышишь ты, ратоборец гороховый?!

Такого оскорбления великий князь не мог вынести, он быстро вышел, громко хлопнув дверью.

— Щенок, — проворчал митрополит. — Горазд кулаками махать, а как до дела — в порты наложил.

Медлить было нельзя. Андрей и без митрополита понимал, что за город драться бесполезно. Он стал бы для дружины не защитой — ловушкой.

Дабы развязать себе руки, великий князь отправил молодую жену в Тверь: там переждешь рать. А в Переяславль отрядил гонца к Ярославу с просьбой немедленно идти к нему на помощь с дружиной. Ярослав в помощи отказал, передав с гонцом, что «каждый сам должен боронить свою отчину».

— Скотина! — вскричал Андрей, совершенно не стесняясь присутствием мизинного человека. — Свинья, а не князь!

Срам отцов не пошел на пользу наследникам — старое повторялось сызнова.

Одной дружины для встречи татар было мало, князь спешно стал собирать ратников из смердов и ремесленников, вооружая их кое-как — кого копьем, кого луком, кого мечом, а иных рожнами[108] и косами.

Великий князь был молод, зелен, суетлив, все это не внушало доверия и надежды на победу, и ратники потихоньку разбегались.

— Трусы-ы! Трусы несчастные! — орал Андрей перед оставшимися, настраивая их этим отнюдь не на боевой лад. — Кого поймаю, повешу. Слышите? Повешу!

Угрозы не помогали, ратники по ночам разбегались. Спасибо, хоть оружие с собой не утаскивали, оставляли князю: воюй, мол.

— Скорей выводи войско в поле, — советовали бояре. — Там перестанут разбегаться, волков побоятся.

Уходил полк Андрея через Волжские ворота, через Клязьму, туда, на полудень, откуда татары ожидались. Сам великий князь гордо ехал впереди под прапором, дружина, следовавшая за ним, пела лихо с присвистом:

У поганых очи узки,У поганых ус не вьется…

Но несмотря на песню забавную, срамившую супротивника, Андрей понимал, что к рати он по-настоящему не готов, что ратники его, собранные с бору по сосенке, от кустов шарахаются, а от татар и подавно побегут. Отчего бы это?

— А оттого, — тихонько пояснял ему Зосима, — что, почитай, все они пережили ту рать татарскую. Не забыли. Помнят.

На третий день уже после обеда увидали наконец татарский конный отряд. Он был не столь велик, и Андрей, недолго думая, скомандовал:

— За мной, соколы-ы-ы! — И пустил коня в слань.

Татары, увидев русскую дружину, несшуюся с возвышенности на них, поворотили коней и кинулись наутек. Но где там, им надо было скакать вверх на увал, разгона скоро не наберешь, а русские, скатившись с противоположного склона, быстро настигали убегающих.

И начали рубить и колоть, тем более что со спины воин, как правило, плохо защищен. И даже князь Андрей, дотоле пробовавший меч лишь на лозе да молодых березках, сбил какого-то татарина, ударив мечом по голове. Убил, нет ли, не видел, но хорошо запомнил, как кувыркнулся тот с коня на землю.

Отряд татарский рассеяли быстро, версты три гнали еще убегавших, потом отстали: ну их.

Возвращались возбужденные, наперебой делясь впечатлениями. Победа в короткой стычке оказалась легкой и дешевой, своих потеряли всего двух человек, зато татар набили десятка три, не менее.

«Ну вот, не хуже, чем у Александра на Неве получилось, — думал радостно Андрей. — Только он двадцать потерял, а я всего двух».

Пешие ратники, к которым воротилась дружина, встретили весть о победе над татарами сдержанно: мало ли, может, брешут милостники княжьи. Но потом, когда разложили костры и начали варить кашу, наслушавшись у огня хвастливых речей участников стычки, стали ратники веселеть: может, и впрямь татар бить очень даже сподручно. Надо только кричать погромче, дабы они с испугу спинами поворотились, а там и бить.

Андрей чувствовал себя героем, на Зосиму, проворчавшего, мол, не хвались, едучи на рать, — он цыкнул, велел помалкивать.

Кормилец молча изготовил великому князю ложе из седла и потника, но звать не стал: помалкивать так помалкивать. Небось спать захочет, сам догадается.

Андрей, возбужденный после стычки, долго не хотел ложиться, ходил меж кострами, прислушивался к разговорам, — они были веселы. Радовался: «Вот что значит хорошее начало. Теперь дело пойдет. Буду бить их по частям. Еще посмотрим, кто кого».

Увы, «кто кого» — стало ясно уже на следующее утро. Едва рассвело, Зосима растолкал великого князя:

— Ярославич! Ярославич, вставай. Глянь-ка.

Андрей глянул окрест, и сердце его, екнув, упало куда-то вниз. И спереди, и сзади, и с боков на увалах видны были татары, развевались их бунчуки из конских хвостов, тускло поблескивали панцири.

— Я же сказывал, я же чуял… — заныл было кормилец.

— Молчи! — оборвал его Андрей.

Он понял, что это — конец, что через час-другой от его дружины и полка ничего не останется. Он знал: татары воинов почти не берут в полон, убивают всех. Но по-прежнему он не хотел признавать за собой вины, по-прежнему пытался оправдать себя, сравнивая со старшим братом: «Ему на льду хорошо было, немцы с одной стороны шли. А попытался бы здесь, когда кругом обложили. Здесь бы попытался Александр Ярославич».

И лишь когда смерть замаячила перед глазами, Андрей вдруг понял, как дорога и прекрасна жизнь: «Нет, мне нельзя умирать. Я же молод. У меня же молодая жена. Нет, нет, я должен жить. Пусть все, все умрут, но только не я».

Эта мысль так завладела Андреем, что он забыл о главном своем назначении — командовать войском.

— Ярославич, — сказал один из гридинов. — Ярославич, с полуночи их меньше, попробуем прорваться. А может…

Великий князь словно очнулся, птицей взлетел в седло, со звоном выхватил меч и крикнул прерывающимся голосом:

— Соколы, не выдайте князя своего! — И, наддав коню пятками, помчался на полуночь, где и впрямь татар не столь густо было.

Что-то закричали пешие ратники, понявшие, что князь и дружина бросают их на закланье татарским саблям. Но Андрей даже не оглянулся на тех, кого сам завел, загнал в эту ловушку. Топот сотен копыт поглотил все звуки.

Дружина густым клубком неслась на татар, никто не отставал, не отделялся, понимая, что отставшему грозит смерть неминучая. Только так, стремя в стремя, густой массой, можно прошибить татарский заслон.

Но теперь татары не повернули, не показали спин, напротив, помчались встречь дружине, сверкая кривыми саблями своими. Со всех увалов саранчой сыпанули татары на русских.

Нет, ратники не разбежались, не взмолились о пощаде, по прошлому помня: у поганых пощады не вымолишь. Они сгрудились внизу, в лощине, ощетинились копьями и топорами. Брошенные своим князем, они решили с честью положить животы за отчину. И именно отчаянная сеча, начавшаяся в лощине и отвлекшая основные силы татар, помогла княжьей дружине прорваться через заслон и уйти в леса.

Хотя погоня была недолгой, Андрей так гнал коня, что очень скоро он пал под ним. Думал, тут же дадут ему другого, но свежих коней не было, и один из гридинов предложил:

— Андрей Ярославич, передохнуть надо бы. А то загоним всех коней, пропадем.

Князь ничего не ответил, лишь зубами скрипнул. За время этой бешеной скачки он спал с лица, глаза ввалились от усталости. Он осмотрелся, ища глазами Зосиму, который всегда готовил походное ложе князю да и что перекусить находил. Кормильца не было видно. Гридин понял, кого высматривает князь.

— Его татары зарубили, Андрей Ярославич.

— Кого? — испуганно спросил князь.

— Ну Зосиму. Ты ж его высматриваешь?

— Как — зарубили? — удивился Андрей, но тут же, поняв бессмысленность вопроса, пробормотал: — Впрочем, о чем я…

Не только кормильца, более половины дружины потерял он, вырываясь от татар.

— Если б не ратники, вряд ли ушли бы мы, — заметил гридин.

— Да, да, да, — отчужденно кивал головой князь, все еще находясь под впечатлением отчаянного прорыва.

Дело шло к ночи, но Андрей побоялся оставаться здесь. За каждым кустом чудились ему татары. Дав коням короткую передышку, велел двигаться и ночью. Ему привели другого коня, отобранного у какого-то смерда и привыкшего более к сохе, чем к скачке. Он хотел было возмутиться: «Как?! Великому князю такую клячу?!» Но, поразмыслив, передумал: у гридинов кони тоже стали не лучше, многие запалились настолько, что и отдых не восстановил их сил.

Ночью ехали более шагом, изредка на открытых местах переходя на легкую хлынь. Путь был один — на заход, на Тверь. Лишь там видел Андрей если не спасение, то хоть передышку от позорного бега.

Неврюй явился на Русь не только наказать князей-ослушников, но и пограбить, ополониться. Это, пожалуй, было главным у татар. Раз суздальские князья были неисправны в выплате выхода, то Неврюю предстояло взыскать с этих земель все, что можно было. Старых, строптивых людей иссечь, молодых и сильных в полон увести. И он старался. На его пути от деревень оставались головешки и ни одной живой души.