Читаем без скачивания Александр Невский - Сергей Мосияш

В грамотах, которые повезли гонцы, было сказано без обиняков: «… а буде случится кто самоволие чинить начнет и непослушание слову великокняжескому, на того буде и крест честной и гнев наш вплоть до отнятия стола и звания».

Александр понял: с уговорами кончать надо. И, дабы Русь могла отдохнуть, опериться после нашествий татарских, всех горе-вояк надо в кулак зажать, чтобы не было у Орды поводов к новым набегам. Угроза великого князя не пустой была, сам митрополит освятил ее своим согласием:

— Верно, Ярославич. Лучше откупаться, чем в крови купаться.

Первым из Ростова ответ пришел — от князей Бориса и Глеба, которые с радостью признавали над собой первенство Александра Ярославича и клялись в своей приязни и верности ему. И Александр знал: эти искренни, не то что братцы родные.

Потом сыскался Ярослав, убежавший от Неврюя аж в Ладогу. На этот раз он не спесивился, не упирался, явился на зов старшего брата. Возможно, тому причиной была и весть о детях, которых он уже не чаял увидеть.

Встреча княжичей Михаила и Святослава с отцом была бурной и радостной. Ярослав прослезился и не знал, как благодарить Александра за столь драгоценную для него услугу.

— Ничего, чай, мы все из одного гнезда, — сказал Александр. — Случись такое с моим младшим, Дмитрием, разве бы ты не помог?

— Помог бы обязательно, — говорил растроганно Ярослав. — Я теперь до конца жизни твой должник.

— Мне ныне союзники дороже должников. Союзник — опора, а должник может и врагом оказаться.

— Нет, нет, что ты! Я все понял, Александр. — Ярослав смотрел на брата влажными от волнения глазами, и в них светилась сама искренность. Александру хотелось верить, так оно и есть, но сердце-вещун противилось: «Черного кобеля не вымоешь добела».

Поскольку княжичи Михаил со Святославом осиротели, лишились матери, то и было решено немедленно совершить пострижение, дабы поручить их дядькам-кормильцам, которые бы пестовали отроков, готовили из них настоящих воинов. Время такое приспело, что и княжичам, едва научившимся ходить и говорить, надлежало не к материнской груди прижиматься, но к броням и мечу булатному.

Приберегая высочайшую руку митрополита для более важных дел, князь вызвал из Ростова епископа Кирилла. Тот и постригал княжичей. И опять волновался Александр, глядя на серьезных, побледневших сыновцов, хотя мечи им пристегивал Ярослав. Таково было неписаное право отца — наряжать и благословлять своих чад в ратный путь.

Потом, как водится, во дворце был пир по случаю постригов, и Ярослав, на радостях ли или с горя, что потерял жену, упился так, что почти лишился дара речи. Тыкаясь головой в плечо брату, пытался душу излить.

— Ты… мня… истишь. А? Т-ы… истишь мня, … сандр?

— Я давно простил тебя, чего уж… — Александр кивнул гридинам.

Те подхватили Ярослава под руки, подняли бережно, увели отдыхать. Александр остался править пир до конца, дабы чести гнезда не уронить, огорчаясь, сколь слаб брат на хмельное.

Едва не на той же неделе после постригов воротился из Пскова гонец с обстоятельной грамотой от посадника, в которой рассказывалось, что немцы, презрев договор, пришли ратью на Псковскую волость и «много зла сотвориша». И пришлось псковичам за мечи браться и гнать гостей непрошеных.

— Вот он, их мир вечный, износился уж, — заметил Александр.

Но, пожалуй, главной новостью в грамоте было окончание ее:

«… а об Андрее Ярославиче ведомость имеем, что бежал он вместе с женой в Ригу, а оттуда передался королю свейскому, который его принял с честию великой».

Князь отшвырнул грамоту на стол, хотел выругаться, но сдержался присутствия посторонних ради. Приказал Светозару:

— Позови князя Ярослава.

Когда брат явился на пороге сеней, кивнул ему на грамоту.

— Прочти-ка.

Ярослав взял грамоту, читал, медленно шевеля губами, в лице невозмутимость сохраняя. Прочел, положил на стол, взглянул на Александра вопросительно.

— Ну, что скажешь? — спросил Александр.

— Что сказать, — вздохнул Ярослав. — Кажись, далековато забежал братец.

— Вот то-то, — Александр стукнул ладонью по подлокотнику. — Не брату служить, но врагам его. А? Я бил ярла, а он лобызать взялся. Ярл, поди, на седьмом небе от нашей распри. Чего доброго, с войском на Русь пошлет. А? Как мыслишь?

— И сие может, — согласился Ярослав. — С волками жить, по-волчьи выть.

— Нет! — вскочил Александр. — Негоже Мономашичу со стола врага крохи сбирать. Негоже. Светозар, садись за пергамент.

Светозар сел к столу, умакнул писало в чернила, приготовился.

— Пиши, — сказал Александр, начиная ходить по сеням. — «Князь Андрей, нас уведомили, что ты, от татарского кнута кинувшись, припал ныне к меду свейскому. А буде ведомо тебе, что мед сей князю русскому в позор и поношение. Отныне как великий князь земли Русской и как старший брат, на отнее место вставший, требую немедленно тебя сюда во Владимир. Не на суд зову — на рассуд честной. Если осталась в тебе от русского князя толика гордости, то поспешай к порогу отнему и будешь принят как князь и брат наш единокровный. И князь Ярослав о том же тебе совет шлет. Мы ныне, с ним в любви и мире пребывая, делали постриги Святославу и Михаилу. А по твоем возвращении сотворим княжичу Дмитрию — сыну моему младшему. Спеши, Андрей, не позорь гнездо наше. Обнимаю, благословляю и жду тебя. Кланяемся мы с Ярославом и княгине твоей Устинье Даниловне».

Грамота была отправлена в тот же день с течцом надежным, по-свейски разумеющим.

Ярослав жил при брате тихо, ничего не просил, более сыновьями занимался: сам учил на коне ездить, из лука стрелять. Александр на эти занятия с осуждением смотрел: княжье ль то дело? А кормильцы на что? Дивился, что не просит брат ничего, словно он и не князь вовсе. Неужто Неврюева рать так его проучила, что власти ему расхотелось? Все собирался поговорить с Ярославом, но не знал, как подступиться к разговору серьезному. Ждал случая, и он скоро явился.

Из Новгорода прискакал течец, привез грамоту от сына Василия, оставленного наместником там. Видно, что писал он сам, писало плохо слушалось руки отрока, буквы валились в разные стороны. Но грамота была мила и дорога для великого князя. Еще бы, сын, старший сын сам составлял ее. О сем свидетельствовали не токмо буквы захмелевшие, но и слог:

«… а литва, узнав, что тебя нетути, набежала ратью на Торопец, многие веси пограбя, ополонилась зело, а мы с посадником потекли вперехват, не дали утечи нечестивцам. И полон и имение воротили. Будут долго помнить, как на нас в загон бегать».

«Дурачок, — думал Александр ласково. — Сколь уж загонов тех перебывало, а все едино даровое манит к себе».

Он радовался за сына — наконец-то в бою побывал, услышал посвист стрел, звон мечей и копий гуд. Понятно, что там посадник командовал, но, видно, столь умно, что отрок и себя к сему делу присовокупил. Пусть будет так. Из веры в полезность свою только и может родиться чувство хозяина рати.

Александр вызвал Ярослава, плохо скрывая гордость, подал грамоту Василия: читай. Тот, читая, улыбнулся снисходительно, что не ускользнуло от внимания великого князя.

— Ну что скажешь, Ярослав?

— А что говорить, — пожал плечами Ярослав. — Худо, что литва до Торопца добежала. Худо.

И хотя Ярослав ни словом не обмолвился о Василии, Александр понял, что «худо» сие по адресу сына сказано: мол, сидит там отрок, вот литва и нагличает. Был бы князь, побоялись бы.

«Ну что ж, тем лучше. Лицемеря со мной, сам себе путь указал», — подумал князь и сказал вслух:

— Ты прав, Ярослав. Рука княжья нужна на заходе. И поедешь туда ты…

Он сделал долгую паузу, наблюдая за лицом брата, как тот воспримет веление это. Ярослав побледнел, веки опустил, дабы блеск очей притушить.

«Ага! Стало быть, доси Новгорода алкаешь, дружок. Неймется все. Так тебе и отдал я его. Жди».

— … и поедешь ты, — повторил Александр, — князем в Тверь опять.

Ярослав вскинул глаза в удивлении (не того он ждал), открыл было рот сказать что-то, но брат продолжал:

— … устроишь засады на путях загонов, они и поостерегутся набегать. Ты прав, князь там нужен. Езжай.

Великий князь поднялся со стольца, сим знак к окончанию разговора подавая. Ярослав, следуя обычаю, стал благодарить, но в голове его чудилось обратное: не спаси бог, а черт те в бок.

Александр это чувствовал, но, улыбаясь, принимал благодарность, ловя себя на мысли, что с лукавым и сам лукавить стал.

XXII

ИСКУШЕНИЕ ЯРОСЛАВА

В то время как в Новгороде сидел тринадцатилетний сыновец Василий, Ярославу Тверью править зазорно было. И свое назначение сюда он воспринял как оскорбление. Он понимал, что Александр потому и не дал ему Новгорода, что хотел оставить его за собой, а главное, не желал усиления брата. В нынешней Руси именно Новгород, ни разу не побывавший под пятой врага, сохранил и силу свою и устройство.